Воде отец предпочел сушу и его новым судном стал грузовик. В новой стране город перестал быть портовым: все сначала приватизировали, стали разорять и в итоге закрыли. Быть дальнобойщиком – вряд ли проще, чем механиком на сухогрузе, но платили в то время хорошие деньги, а рейсы были короче. Деньги – за риск.
По пьяным откровениям отчима Андрей знал, что отца убили в девяностые, когда он отправился с грузом в очередной рейс. Фуру разграбили и утопили. Тело нашли глубоко в лесу лишь спустя несколько месяцев после исчезновения. Перед глазами плыли картинки из детства. Сколько Андрею тогда было? Приехали какие-то родственники, некоторое время жили с ними. Единственный раз, когда довелось увидеть дедушку и бабушку со стороны отца. Виделись лишь их мутные силуэты, лица отсутствовали. Грозный мужчина с властным низким голосом, с отвращением смотревший на маму и на самого Андрея. Вот, что запомнилось. Вспомнил, как постоянно спрашивал у мамы: «А скоро приедет папа?» – вспомнил то чувство радостного ожидания и томительной неизвестности, как терялся в догадках, что за подарок привезет из рейса отец. От папы ничего не осталось. Когда Андрей подрос, о нем больше не заводили разговор, и никакие вещи о его существовании уже не напоминали. Раз и навсегда мать поставила точку: был отец, теперь нет, теперь есть Сергей Константинович, дядя Сережа, папой можешь не звать, но держаться будем вместе. Подкупили ребенка еще и тем, что собственную комнату пообещали. Даже обои поклеили, какие пожелал Андрей, – с динозаврами. Повелся. Вот и живи с этими обоями, променяв на них память об отце. Предатель.
Теперь Андрею повезло оказаться в храме, возведенном в честь этого человека, практически целиком состоявшем из вещей, когда-то ему принадлежавших. От писем до рубашек, которые теперь будет стыдно надеть из-за желтизны и нелепых узоров. Намеренно ли мать все это хранила, обращалась ли она к своему прошлому, или все это забытая случайность? Теперь и не спросить. Может, жалела, что связалась? Ей было всего лет двадцать, когда выяснилось, что будет ребенок. Совсем еще девочка. Или любила?
Сам собой напросился мотив, переборы гитары дополнял треск в печи. Сам вылился на желтую бумагу текст:
На всех своих старых фото
Мы вырезаем чужое лицо,
С которым теперь не комфортно,
Чтобы никогда не встретиться.
Оставлю на фоне те же места,
Фото расскажут историю вкратце,
И когда буду стар,
сам не вспомню, что это была аппликация.
Надо работу искать. Почти последнее, что было, спустил на бытовые вещи первой необходимости, неспешно прогулявшись до обитаемой окраины города. Месяц можно будет протянуть, если занять пару кусков. Велосипед бы еще, тогда даже на проезд тратиться не придется. Гнать до более-менее обитаемых мест, где хоть какая-то сила требуется, на нем, правда, целый час.
Включил ноутбук, зашел на хедхантер. Трудоустраивайтесь поудобнее, бляха. Везде нужны лишь супервайзеры, разработчики 1С и продавцы. Мать его, продавцы. Пусть так.
«Эх, ну ладно. Значит, в другой раз. Плохая новость – совсем не „вконтактный“ разговор. Ты что, давай потом, ок? Ты-то хоть как? Мы с твоей одноклассницей, Мариной, столкнулись как-то, она рассказала, что тебя забрали в армию. Неожиданно, конечно)»
Глава 3,в которой рожают только мужчины
запевала: мы ебали Медведя
строй: мы ебали Медведя
запевала: бля буду, буду бля
строй: бля буду, буду бля
запевала: мишка плакал и стонал
строй: мишка плакал и стонал
запевала: лапой жопу вытирал
строй: лапой жопу вытирал
Прошел собеседование в федеральную компанию, торгующую телефонами, разукрашенную в желтый цвет. Радостно напевал, возвращаясь домой на велосипеде не по размеру, который одолжил у Марины. В технике вроде всегда шарил, так что работа показалась не особо сложной. Менеджер сорок минут рассказывала ему и еще троим бедолагам, как строится зарплата: оклад – шесть тысяч, остальные деньги – процент с продаж. Пояснила, какие плюсы дает выполнение плана: все твои гроши резко умножаются на 1.2. Магия! Чудо!
Только вот она умолчала, что, если план не выполняется, умножить зарплату придется на 0.8. Заставят. За тебя умножат и поделят. Еще тринадцать процентов из этого вычтут как подоходный налог, а из-за крыс, которые обитают на торговой точке, еще по тридцать будут отбирать после инвентаризации. Воруют, к слову, сами сотрудники. Голодной смертью помирать из-за вычетов никто не желает, вот и крадут по мелочи. Замкнутый круг. Уроборос.
Умолчала она и о том, что оклад – миф похлеще древнегреческих. Нет-нет, он есть, но только до тех пор, пока ты не продал товара столько, чтобы получить с него эти самые шесть тысяч. А вот продал чуть больше, на семь, к примеру, – дадут семь, и никаких тебе тринадцати в сумме. Вот она, система: одни уйдут – найдутся новые. И так ведь дело обстоит не только в сотовых ритейлах. В этой стране так почти во всех сферах деятельности. Почти бесплатная рабочая сила.
Работа не самая приятная, если честно: в кредит инвалиду «напихать» страховок на пятнадцать тысяч? Пожалуйста! Настроить интернет на телефоне за, а-ну, сколько там по прайсу? Триста? За тысячу! Запросто! То, что вы недееспособны, – вовсе не беда, мы вам такую анкету составим, что любой банк кредит одобрит. По-другому тут просто не выжить. Региональный менеджер наседает: страховки, гарантии, настройки, сим-карты, выручка, доля аксессуаров от этой выручки. Андрей старался не жестить, стремился поступать этично.
Сначала он попробовал устроиться в магазин музыкальных инструментов, кропотливо составив скудное резюме. Ответа не получил, поэтому пришлось понизить требования к работе. Железо продать не сложно – это сделает даже дурак, – тяжело впарить воздух.
Отработал так весну. Отработал лето. Отработал даже осень.
Закончился этот цирк зимой, прямо перед новым годом. Люди покупали подарки, а начальство требовало максимально поиметь каждого. Уволили даже без отработки двух недель. Андрей с облегчением выдохнул, еще не представляя, что на смену локальному, местному цирку приезжает другой, международный и всемирно известный. Там совсем другие трюки выделывать придется.
Служить в армии Российской Федерации – великая честь. Хоть кто-то так думает? Андрей не думал точно. Раньше служба нависала как невнятное и очень туманное будущее, когда ты в школе идешь на первую медкомиссию. В универе ощущалось более явно, но казалось, что времени еще уйма. Какой долг? Да я же ничего не брал! Но вот выбора-то особо и не дают. Там одевают, кормят, местом для сна обеспечат, а велят – ответь «есть». Поэтому явился в военкомат сам. Все равно придется когда-нибудь. Неделю отдохнул после двух месяцев работы практически без выходных, явился. Раз проявил желание самостоятельно – какое еще медобследование? Врачи, выполняя свой план, вместо страховок пихали росписи в нужные графы в кредит твоей жизни, за год выплатишь: задавали по одному вопросу, ставили печать в карте, отправляя нашего новообреченного героя дальше по холодному коридору. В небытие.
Когда все росписи были собраны в один длинный столбец, следовало зайти к начальнику военкомата, или как его там. Настоящий майор. Такой, какой и представлялся Андрею, – пухлый веселый мужик в темно-зеленой форме, больше похожей на пиджак. С галстуком и в фуражке. Еще бы, юность у молодых конфисковать, как невеселым быть? По годику от каждого, они и не заметят. Прямо как с соседскими дровами.
– Садись! – бросил он весело, указывая на стул. Оглядел Андрея, зашедшего в кабинет, как только из него вышел предыдущий призывник, бледный и перепуганный.
Андрей уселся напротив, протянул ему карточку, опустив взгляд в пол, искоса поглядывая на военного. Тот полистал бумаги или, быть может, сделал вид, что читает. Может, он и читать-то не умел.
– Здоров как бык, под Питер служить пойдешь! – Он говорил громко, чуть не криком, переводя взгляд то на карту, то на Андрея, ожидавшего вердикта. – Там училище офицерское. Взвод охраны. Куришь? Татуировки есть?
– Курю. Есть, – хрипло ответил Андрей, по-прежнему глядя в пол.
– Плохо! Где?
Андрей поднял руку, дав понять, где татуировка расположена.
– М-да, – кисло заключил майор, странно скривив рот. – Подожди!
Достал дорогой смартфон, принялся кому-то звонить. Долго не брали трубку, затем, услышав на той стороне невидимого провода собеседника, майор, поменявшись в голосе, как-то еще больше собрался, расправился, выгладился и начал диалог:
– Павел Денисыч, здорова, это Абрамов. Слушай, дело какое. У меня тут боец. Здоров, служить хочет. Да. Курит. Есть. Возьмешь же? Понял! Ладно.
Послушал, «поугукал», «поагакал», пообщался, попрощался.
– Ну все! Собирай вещи! Будешь служить! И не абы где!
Через два дня, перед самым отъездом, Андрей договорился с молчаливой Мариной, чтобы она придержала его вещи у себя – заботливо сложила все в шкаф. В опустевшем доме нажрался в одиночестве, а к семи утра с диким похмельем и сушняком поехал в военкомат, где и проходил комиссию. Пришлось загодя вызывать такси, накинув сверху триста рублей. Зачем приезжать к семи утра, было не ясно – целый час он просидел в зале один, потом подоспели еще двое. Троицу погрузили в автобус, чтобы отвезти в пункт сбора новобранцев, уже «боевой». Самое красивое, что доводилось видеть в армии, – этот автобус, в котором Андрей провел не больше четверти часа. С телевизором и мягкими сиденьями, с сонным и неспешным водителем, с еще не совсем живыми улочками за иллюминатором. Едешь, засыпаешь, понимаешь, что жизнь кардинально поменяется. Зима. Дубак.