Крейсирование у побережья Крыма и Кавказа было делом небезопасным – читатель помнит гибель двух фрегатов из эскадры контр-адмирала Овцына в 1798 г. Статистика свидетельствует: при морском патрулировании с 1834 по 1854 г. погибли 23 русских военных корабля. К тому же спектр задач был довольно обширным – это не только перехват контрабандного оружия, но и перевозка своих войск, снабжение многочисленных фортов и укреплений, воздвигнутых после окончания очередной русско-турецкой войны в 1829 г., и т. п. Поэтому черноморцам казалось весьма привлекательной идеей заполучить для этой цели вооруженные пароходы, независимые от ветров, благо опыт эксплуатации уже имелся – первенцами черноморского пароходства были «Везувий» (1820 г.), «Надежда» (1827 г., она же «Пчелка»; что характерно, эти пароходы были построены военными на Николаевской и Херсонской верфях, однако, поскольку перевозка грузов и пассажиров оказалась делом довольно прибыльным, их живо перепрофилировали), потом уже чисто гражданские «Одесса» (1828 г.), «Наследник» (1833 г.), «Нева» (1830 г., прибыл из Санкт-Петербурга), «Николай I» (1833 г.), «Императрица Александра» (1833 г.), «Петр Великий» (1834 г., построен, что важно отметить, для России в Англии)… Еще в апреле 1826 г. военный министр запросил генерал-губернатора Одессы М. С. Воронцова, знаменитого своими «терками» с сосланным туда Пушкиным, «что будет стоить устройство пароходов для провиантской флотилии… (и) какую именно казна может иметь выгоду от сбережения времени при содействии пароходов в сравнении с употребляемым ныне способом перевозки провианта в Мингрелию». Командир Черноморского флота и портов вице-адмирал А. С. Грейг (по его инициативе в 1823–1825 гг. уже был построен первый боевой черноморский пароход 14-пушечный «Метеор», за ним – «Молния») докладывал по этому поводу, что пароход в 80 сил будет стоить 253 959 рублей, и сообщал, что «сказанные пароходы с пользой могут еще употребляться для скорейшего общения между Редут-Кале и Сухум-Кале, и для крейсерства у берегов Абхазии, что они в состоянии совершать с несравненно большим успехом, нежели парусные суда».
Русский колесный пароход в Черном море
Дело, как обычно, затянулось, от первоначальной постройки парохода в Николаеве отказались и в итоге заказали его в Англии, равно как и две балансирные одноцилиндровые машины (обе совокупной мощностью в 120 сил) к нему. Корабль 25 января 1836 г. взялись выстроить к 15 мая того же года Уильям Фернал и Джозеф Флэтчер, контракт на изготовление машин и котлов получила «Буттерлейская кампания». В означенный срок кораблестроители не уложились, и судно прибыло в Одессу 9 октября 1836 г.
Колесный двухмачтовый однотрубный корабль получил наименование «Язон» в память легендарного предводителя греков-аргонавтов, в незапамятной древности прибывших в северочерноморскую Колхиду, которую принято ассоциировать с нынешней Грузией. Водоизмещение парохода составляло 415 тонн, длина – 45,7 метра, ширина – 7,3 метра, осадка – 2,6 метра, скорость – 11 узлов (каждый узел соответствует одной пройденной морской миле в час, примерно 1852 км/ч; такое название происходит оттого, что во времена парусного флота скорость замерялась ручным лагом, лаглинь (веревка) которого была разделена на отрезки по 1/120 морской мили, и эти отрезки обозначались узлами; лаглинь кидали в воду, катушка с ним разматывалась, и подсчитывали количество узлов, «вытянутых» за полминуты; в итоге получалась скорость в узлах).
Вооружение «Язона» составляли одна британская 68-фунтовая «бомбовая пушка», две 18-фунтовых пушки (впоследствии заменены на четыре 12-фунтовых карронады) и две 18-фунтовые карронады (карронада – короткоствольная крупнокалиберная пушка с небольшой дальностью стрельбы ядрами и бомбами).
Увы, менее чем за два года отпущенного ему существования «Язон» ничем особенным себя не проявил, оставшись на страницах морской летописи лишь своей катастрофой да тем, что был в числе первых боевых черноморских пароходов. Конечно, даже в этот малый срок он оказался не без пользы – можно вспомнить десантную операцию при Туапсе, осуществленную в ночь на 12 мая 1838 г. и ставшую для парохода последней.
В эскадру, которой командовал адмирал М. П. Лазарев (1788–1851), входили линейный корабль «Силистрия», военные пароходы «Язон» и его «систершип» (однотипный корабль) «Колхида», бриг «Фемистокл», тендеры (одномачтовые военные катера с 10–12 мелкими пушками) «Луч» и «Скорый» и др.; мичманом на «Силистрии» служил Г. И. Бутаков (1820–1882), впоследствии – адмирал, теоретик броненосной тактики. «Язон» и «Колхида» вводили в бухту транспортники и вооруженные пушками-«единорогами» десантные гребные суда. В устье Туапсе горцы были выбиты с занимаемых ими позиций, русские заложили там форт Вельяминовский. Часть флота ушла, часть, включая «Язон», осталась на рейде (Бутаков перешел на тендер «Луч» и остался при Туапсе).
30 мая 1838 г. в 13.30 начался шторм, погубивший в итоге 13 русских кораблей. Командовавший «Язоном» капитан-лейтенант Я. Ф. Хомутов пустил в ход машины, чтобы удержаться на якорях. На берег был выброшен «Скорый», за ним унесло за реку Туапсе и выкинуло «Луч» и «Фемистокл», при этом на рассвете следующего дня (31 мая) лежащие на боках суда обнаружили и подвергли обстрелу горцы; пробивавшиеся к своим моряки доблестно сражались, чем Бог послал, будущий адмирал Бутаков бил черкесов веслом, за что впоследствии получил орден Святого Станислава 4-й степени.
Но что же «Язон»? К вечеру 30 мая судно стало заполняться водой, к полуночи ветер усилился настолько, что начал сносить «Язона» к берегу; котлы залило водой, и машины встали; пароход выкинуло на мель, и он затонул до уровня палубы; эвакуация команды сопровождалась многочисленными жертвами – в итоге из 68 человек погибли лейтенанты Бефани, Данков, мичман Горбаненко и 39 матросов, то есть почти две трети экипажа.
Несмотря на полученные повреждения, пароход можно было спасти, однако с этим делом почему-то не торопились; его подняли и подготовили к буксировке в Севастополь лишь к середине лета, однако разыгравшийся 16 июля шторм выбросил «Язон» на берег, окончательно разбив его корпус. Его «систершип» «Колхида», также построенный в Англии в 1837 г., служил намного дольше и погиб в Крымскую войну 1853–1856 гг.
Ужасы «Ингерманланда» (1842 г.)
Название «Ингерманланд» пользовалось в русском флоте большим почетом и уважением – как-никак проект самого первого «Ингерманланда», построенного в 1712–1715 гг., разработал лично Петр I; он был его любимым кораблем, на котором он неоднократно поднимал свой штандарт в 1715–1721 гг. Петр писал о нем: «Корабль «Ингерманланд» на парусах зело изрядный, так что лучше его нет, и только не отстают от него братья его, а приемыши все позади». После Северной войны царь лично предписал насчет него: «Хранить для памяти». Однако к 1738 г. корабль прогнил и был разобран, передав свое имя «потомкам» – кораблям 1735, 1752, 1773 гг. (правда, в этом случае в несколько измененной форме – «Ингерманландия») и, наконец, герою нашего рассказа, построенному в 1741–1742 гг. на Соломбальской верфи в Архангельске мастером В. А. Ершовым по выдающемуся проекту А. М. Курочкина. По последнему начиная с 1825 г. были выстроены 25 74-пушечных кораблей типа «Иезекииль» (среди них – знаменитый герой Наварина «Азов»). Эта серия отличались прочностью корпусов, хорошей мореходностью и удачным расположением артиллерии. Водоизмещение «Иезекиилей» составляло 3000 тонн, длина – 54,3 метра, ширина – 14,6 метра, осадка – 6 метров.
«Ингерманланд» вышел в свое первое и последнее плавание под командованием капитана 1-го ранга П. М. Трескина; также на нем находился строитель и еще от 836 до 890 человек – офицеры, матросы, солдаты, гражданские пассажиры, 28 женщин и 8 детей. Когда разразилась буря, из-за ошибки в счислении корабль выскочил на камни в проливе Скагеррак. О том, что произошло дальше, расскажет очевидец, поскольку никакой пересказ не передаст живого впечатления того ужаса, что испытали попавшие в то кораблекрушение. Единственно, что записки лейтенанта Александра Ивановича Дергачева, опубликованные в 1875 г. в «Морском сборнике», весьма обширны, поэтому, хотя и против желания, придется привести их в значительном сокращении:
«На корабле я был шестым лейтенантом и правил 3-ю вахтою. В несчастный день 30 августа 1842 года, в 4 часа утра, вступая на вахту и сменяя лейтенанта Шигорина, я узнал, что всю левую сторону гальюна разломало волною: удар был так силен, что часового матроса Гущина, сидевшего на правой стороне, с коечных сеток чуть было не смыло за борт. Вступив на вахту, я пробрался на бак по лееру, так как без этого ходить по палубе было невозможно, и осмотрел повреждения… С рассветом ветер стал свежеть…
Заснувши [после вахты], вдруг почувствовал такой удар, что вылетел из койки на кубрик, стал надевать сапоги и сюртук. В это время корабль затрещал и лег на бок, а за кубриком закричали: «Погибаем!» Трюм полон воды, а прибежавший ко мне мой вестовой сказал, что в двух каютах за кубриком у грот-мачты перегородки придавили спавших там офицеров, именно: мичманов Обухова, Лесли и Головачева. Я… побежал наверх и в батарейной палубе встретил рулевого, бывшего на вахте и бежавшего вниз. Спросил его, что делается наверху. Он сказал, что руля нет, а нужно надевать белую рубаху; тут же встретил бегущего вниз мичмана Половцева, посланного с вахты узнать, как вода в трюме. Я ему сказал, что трюм полон воды… В это время засвистала дудка с командою «Все наверх на авральную работу!» Я бросился на правый грот-руслень, где лотовый мерил глубину, которая оказалась 30 саженей, и я сам видел на свинцовом лоте зеленоватую слизь и помятый бок выемки у лота. В то же время лотовый с левой стороны закричал: «Нет глубины!» Я выпустил двести саженей с диплотом, но дна не достал.
Когда вся команда и офицеры выбежали наверх, то капитан отдал приказания офицерам, кому при какой быть работе. Я был назначен с подвахтенными людьми в нижнюю палубу для отливания воды, где мы и принялись с кубрика самым усердным образом отливать, кроме помп, ведрами, ушатами и киверами, потому что вода уже выступала из трюма в кубрик. Прежде всего трюмные люки мы закрыли боевыми люками и затянули брезентами, но вода все-таки напирала снизу. Были места, которые не было возможности закрыть, а именно: грот-люк, из которого сучило 4 каната от брошенных якорей и тут-то надо бы видеть присутствие духа и храбрость людей, работавших у кетенс-помп… Ни один человек не отошел от своего места, несмотря на то что многих ушибло и одного захватило канатом за ногу и утащило до самого клюза, где его освободили уже с переломленною ногою. Когда потребовали доктора, чтобы он сделал операцию, то он, придя на место, сказал, что инструменты находятся в каюте, на кубрике, в это время уже залитом водою, и несчастного должны были положить в подвесную матросскую койку, где он и остался навсегда…