оривание на «Русалке» при совершенной тьме, которая водворяется на палубе, и температура… делает тягостным состояние экипажа, действие котлами и управление машиною, потому что экипаж почти в полном составе должен находиться внизу, за исключением вахты, а приток воздуха и его обмен уменьшается». Развязка наступила 7 сентября 1893 г., когда «Русалка» вместе с канонеркой «Туча» была направлена из Ревеля в Гельсингфорс и Бьерке, чтобы затем перейти в Кронштадт – так, вдоль берегов, собирали на зимовку «старичков». Так как Иениш тогда был болен («с трудом передвигался»), контр-адмирал П. Н. Бурачек давал распоряжения по походу командиру «Тучи» кавторангу Н. Лушкову.
Выйди отряд на пару часов раньше – катастрофы бы не случилось. А разыгравшийся шторм разлучил корабли. Лушков вообще во всей этой истории был сделан всероссийским «козлом отпущения», хотя чем он мог бы помочь уже пошедшей на дно «Русалке»? А так, потеряв ее, он решил, вопреки приказу, самостоятельно продвигаться в Гельсингфорс, куда прибыл в 15.00, однако начальству о пропаже «Русалки» почему-то не доложил. Возможно, надеялся на ее поздний приход или возвращение в Ревель. В рапорте он так и написал: «Считая себя при подобных обстоятельствах бессильным оказать какую-либо помощь броненосцу «Русалка» даже в случае катастрофы с последней, я решился вопреки предписания Вашего превосходительства идти соединенно, оставить броненосец и принять все меры к сохранению вверенной мне лодки» («следовать соединенно» – это так, чтоб в случае тумана или непогоды на одном корабле был слышен сигнальный рожок с другого).
Флотское начальство тоже подозрительно мало заботилось о судьбе «Русалки», так что «дело пошло» только с подачи сухопутных полицейских властей, ставших находить обломки и разбитые шлюпки. В одной, уцелевшей, лежал труп матроса с «Русалки» Ивана Прунского – единственного, возвращенного стихией. Вскрытие ничего не прояснило: матрос захлебнулся, но при этом имел сильнейшие ушибы головы и груди, а труп был буквально втиснут под шлюпочную скамью (банку).
Суд и следствие мало что прояснили; покойного Иениша осторожно (мертвые ведь «сраму не имут») укорили в ряде ошибочных действий (неверная оценка погодных условий, запоздавший выход и, наконец, неверное решение продолжать плавание вместо возвращения в Ревель), адмирал получил выговор, Лушкин отрешен от должности, но остался во флоте и позже сделал хорошую карьеру и получил несколько орденов. Он еще в 1893 г. отважился публично выступить в свою защиту с письмом в газету «Новое время», но в нем он задел адмиралтейский улей, и некоторые трутни этого ему не забыли и в конечном итоге не простили. Его так и травили годами, так что в 1902 г. он был вынужден перевестись в подполковники по Адмиралтейству и отправиться на чиновничью должность в Новороссийский торговый порт; его выжили и оттуда, причем за год до пенсии, и в итоге он умер в отделении умалишенных Кронштадтского военно-морского госпиталя, куда поступил в 1914 г. Прах его был захоронен в Славянске (том самом, где теперь идут бои в ДНР) 1 января 1917 г. (данные, переданные И. Гольдману невесткой Лушкина).
Все версии следствия сходились к маловразумительному утверждению, что броненосец погиб «внезапно». Версию внутреннего взрыва, в том числе взрыва котлов или боезапаса, рассматривали, но в итоге не приняли (ни на одном из найденных обломков не было характерных следов повреждений такого типа), постановив, что, скорее всего, корабль потерял управляемость (у «Русалки» были определенные проблемы с штур-тросом, соединявшим штурвал и руль), был захлестнут волной (вода вполне могла попасть даже в дымовую трубу) и перевернулся. Как вариант – разбился на подводных камнях. Поиски ничего не дали. Писатель К. Г. Паустовский весьма интересовался гибелью «Русалки», и в своей повести «Черное море» выдвинул версию, что деревянные крышки для палубных люков были элементарно забыты в порту, что и стало причиной заполнения броненосца водой в бурю. Действительно, на складе погибшего корабля нашли 6 крышек к люкам, но следствие доказало, что они не имели никакого отношения к вопросам герметизации корпуса; это было доказано специально произведенным на однотипной «Чародейке» опытом. Далее Паустовский приводит красочную картину гибели корабля, даже с подробностями, но мы ее опустим, поскольку, учитывая, что с «Русалки» спасенных не было, степень ее достоверности под большим вопросом; одно можем указать – источник этого описания частично обнаружен в судебной речи контр-адмирала Н. И. Скрыдлова (конец января 1894 г.). Обратимся лучше к оригиналу:
«Первое мое предположение состоит в том, что «Русалка» затонула на глубине, будучи залита волнением в то время, когда вследствие порчи в машине или повреждения руля или штур-троса она потеряла возможность управляться. Предположение о порче в машине тем более вероятно, что, по свидетельству инженер-механика Просинского, был уже случай недочета в управлении машиной. Поставленный лагом к ветру, броненосец после того, как волнением сбило дымовой кожух, погрузился в воду по верхнюю палубу с большим, вероятно, дифферентом на нос или на корму и в один из размахов был перевернут. Независимо от этого можно допустить, что броненосец ударился о плоскую поверхность одного из бесчисленных подводных камней при входе в шхеры, получил пробоину, по инерции прошел вперед и на глубине затонул…
Следственная комиссия, рассматривая причины гибели «Русалки», объясняет отсутствие всплывших на поверхность моря тел не низкой температурой воды, обусловливающей медленное их разложение, не большой глубиной и капризами течения, а тем, что в момент гибели броненосца все чины экипажа находились внизу. По мнению комиссии, в то время, когда неуправляемый броненосец стал лагом к ветру и ходившим через него волнением уносило все слабо на нем укрепленное, нельзя было оставаться на верхней палубе без риска быть убитым своими же обломками или быть смытым в море, то в эту роковую минуту все, даже те, кто по долгу службы обязан был находиться наверху, спустились вниз. Я признаю это предположение невозможным, такое обвинение излишним. Как русский человек и как русский адмирал не могу даже допустить такой мысли! Неужели можно предположить, что командир, видя свое бессилие сопротивляться разрушающему влиянию волн, приказал нижним чинам уйти вниз, затем отдал такое же приказание вахтенному начальнику и вслед за ними по отвесному трапу спустился вниз в команду, к тем людям, которые видели в нем своего единственного спасителя. Нет, господа судьи, я думаю, что это невозможно; я представляю это так: командир, видя бесполезность напрасно рисковать людьми, приказал им уйти вниз, но я твердо убежден, что предварительно он распорядился, чтобы его и вахтенного начальника крепко привязали к чему-либо на верхней палубе, и в этом положении он погиб. Согласившись с этим, господа судьи, вы снимете тяжкое обвинение с погибших на «Русалке», вы дадите им спокойно лежать в их братском гробу, погребенными в той стихии, службе которой они посвятили свою жизнь и в борьбе с которой они погибли, встречая грозного врага лицом к лицу, оставаясь на своем посту и исполняя свои обязанности до последнего дыхания, верные завещаниям наших отцов и преданиям Андреевского флага». Теория интересная, но из нее упрямо выбивается мертвец в шлюпке.
Катастрофа унесла жизни 177 или 178 моряков. Скорбела вся Россия. В «Ревельских известиях» (№ 219 от 1 октября 1893 г.) появилось стихотворение «Гибель «Русалки» за подписью П. Зиббини:
Злился Финский залив, ветер выл и крепчал,
Тучи страшные бешено мчались…
Беспощадный оркан клокотал и визжал,
Волны бились, вились, рассыпались…
Как в котле все кипело ужасно,
Беспощадная смерть тут царила,
И росла, росла ежечасно
Для «Русалки» в той бездне могила.
Как два друга «Русалка» и «Туча»
Плыли вместе к Кронштадту домой
И стремилася грудь их могуча
К своей милой семье дорогой…
Но злодейка – судьба роковая
Загубила русалку с детьми,
Не щадя и вздохнуть не давая,
Уложила в могилу костьми.
«Туча», видя, как в пене кружится
Ее друг вдалеке от нее,
Стала сердцем болезненно биться,
Но помочь силы нет у нее.
Где же вы, где дети России?
Где же место могилы родной?
Отвечайте же, духи стихии,
За подвиг безжалостный свой.
Вы миру уже возвестили.
Один уже мертвый приплыл,
Но где же вы мать утопили?
Оркан! Где детей уложил?
О, вера, надежда, любовь!
Будь тверда в душе моряка!
Вы все покорите и вновь
Жизнь будет привольна, легка.
Теперь же отдайтесь молитве
За души погибших родных,
Долг службы равняется битве,
Господь не оставит живых!
Да будет вам памятник вечный,
Сыны дорогие России!
Венок на могиле сердечный
Возложен средь грозной стихии,
Он свит не из лавров и роз,
Он свит не из злата-сребра,
Он свит вам из искренних слез,
Из сонма сердец и добра…
По инициативе контр-адмирала П. Н. Вульфа на добровольные пожертвования в Ревеле по проекту скульптора А. И. Адамсона в 1900–1902 гг. был воздвигнут памятник погибшим морякам «Русалки». На вершине огромного камня, основание которого проработано в виде носовой части лежащего на дне броненосца, стоит ангел с крестом, осеняя море, упокоившее страдальцев. У ангела явно женские пропорции, ибо лепил его автор со своей 17-летней горничной Юлии Роотс. Да это еще и лучше. Народ предпочитает видеть в статуе не «безликого» ангела, а саму русалку, а дети часто с недоумением спрашивают: «А где же у нее хвост?» Естественно, в этом виноваты недостаток просвещения и народная этимология, превратившая «Памятник броненосцу «Русалка» сначала в упрощенное «Памятник «Русалке», а потом, естественно, на слух и кавычки отпали. Вот вам на выходе и памятник русалке. А ведь на тумбах вокруг памятника – имена, фамилии и должности всех погибших. Общая высота монумента – 16 метров.