Линейный корабль «Императрица Мария» после постановки в док и откачки воды. 1919 г.
Положа руку на сердце, «Севастополи» получились кораблями неудачными. Мореходность – низкая, даже на среднем ходу волны захлестывали бак и слепили артиллеристов первой башни и даже руководство в рубке; бронирование – картонное, что запоздало продемонстрировал расстрел опытного участка строящихся дредноутов, вмонтированного в исключенный броненосец «Чесма», – скандальные результаты тогда засекретили. Фактически получили большие артиллерийские самоходные баржи с четырьмя трехорудийными башнями. Они могли бы противостоять немецким дредноутам первого поколения, но для последующих они стали бы просто мишенями. Если читатель думает, что мы занимаемся напрасным очернительством, следует задать вопрос: отчего же флотское начальство так берегло эти новомодные утюги, что они ни разу за всю войну не вступили в боевое столкновение с врагом, за всех отдувалась несчастная доцусимская «Слава»? Ответ простейший: новые дредноуты кайзера и пузырей от них на воде не оставили бы, а так – считалось, что у России типа есть дредноуты на Балтике. В общем, искажение английского принципа fleet in being. Еще до войны в начале апреля 1914 г. командующий Балтийским флотом адмирал Н. О. Эссен писал в рапорте морскому министру И. К. Григоровичу: «Последний тип германских судов… калибром крупных орудий и бронированием уже низводят нашу бригаду линейных кораблей типа «Севастополь», еще не вступивших в строй, на второстепенное место». А если учесть, что к началу войны кайзеровский флот располагал 15 дредноутами, которые хоть и сдерживались мощным английским флотом, но в любой момент могли быть переброшены по Кильскому каналу на Балтику?..
Кое-что учли при проектировке черноморских «Императриц», потерявших, как было в обычае черноморских броненосцев по сравнению с балтийскими, 2 узла скорости. У «Севастополей» две передние башни «смотрели» дулами на нос, две задние – на корму, а у «Императриц» на нос «смотрели» три башни. «Черноморочки» стали шире, но короче, лишились ветхозаветного тарана, но все равно исправить все недочеты было просто нереально. Интересно, что «Цусимское отрезвление» сыграло интересную шутку над корабельными теоретиками России. Если ранее главным принципом была макаровская «непотопляемость», то теперь решили остановиться на задаче-минимум, сформулировав ее следующим образом: «Надо, чтобы корабли тонули, не переворачиваясь». Этому было посвящено немало проектных решений, воплощенных в дредноутах, однако практика показала: из 7 кораблей этого класса двое, которым было суждено утонуть, легли на дно морское все же кверху своим дном, и «Свободная Россия» (бывшая «Екатерина») так и продолжает доныне лежать в Цемесской бухте Новороссийска. Значит, и тут не сработало.
«Императрицы» имели водоизмещение 22 600 тонн, длину 168 метра, ширину 27,36 метра, осадку 8,36 метра, скорость хода 21 узел (на 4 английских турбинах на 20 котлах, работавших от нефти и угля), двенадцать 12-дюймовок в четырех трехорудийных башнях и двадцать 130-мм пушек (у «Александра» – 18, две носовые сняли, чтобы перераспределить нагрузку с носа; «Императрицы» же продолжали «сидеть свиньями»). «Марию» строили с 1911 по 1915 г. на заводе «Руссуд» в Николаеве.
Когда она, а вслед за ней и «Екатерина» вошли в строй, немецкий линейный крейсер «Гебен» уже не мог безнаказанно ловить наши броненосцы – теперь дредноуты ловили уже его. Повезло «Екатерине» – уже в первом своем боевом походе она встретилась с «Гебеном», и лишь роковая нехватка скорости, «запрограммированная» изначально, помешала ей догнать и расправиться с ним. Потом она еще чуть не поймала его у «Босфора», но эта ловля была устроена настолько безграмотно, что командующий Черноморским флотом адмирал А. А. Эбергард получил обидное прозвище Гебенгард, то есть «охраняющий «Гебена», и снят с поста (правда, на засладку ему дали орден и отправили заседать в Госсовет). Каждый дредноут возглавлял маневренную группу, к которой придавались крейсер и миноносцы, но ранним утром 20 октября 1916 г. на службе «Императрицы Марии» был поставлен крест.
Течение катастрофы известно практически по минутам. В 6 часов утра на стоявшем в Севастополе дредноуте пробили побудку. Спустя 20 минут матросы, находившиеся у носовой башни, услышали шипение горящего пороха, и почти сразу из-под повалил дым, смешанный с пламенем. Приготовились тушить пожар, раскатывали шланги, пробили пожарную тревогу и отдали приказ затопить артиллерийские погреба, но через полторы-две минуты произошел мощный взрыв, так что пламя и дым взметнулись на высоту порядка 300 метров. Башня осела задом, отчего орудия вздыбились дулами кверху. Палуба за башней раскрылась от борта до борта, внизу загорелась нефть. Боевая рубка, фок-мачта и первая дымовая труба были снесены начисто. От разрыва паровой магистрали оказалось невозможным запустить турбодинамо-машины, приводившие в движение водоотсасывающие насосы. Резервных генераторов не было, погасло освещение, до клапанов затопления погребов было почти невозможно добраться, но хотя бы смогли затопить погреб второй башни, предотвратив его взрыв, и, вероятно, третьей и четвертой. Через 15 минут на корабль прибыл недавно назначенный командующий Черноморским флотом вице-адмирал А. В. Колчак, чтобы лично руководить аварийно-спасательными работами. Г. К. Граф, оставивший интересные, но крайне тенденциозные мемуары, всячески возвеличивавшие белых и порочащие тех, кто перешел на службу новой – советской – власти (например, он оклеветал Кукель-Краевского, участвовавшего в потоплении кораблей в Новороссийске в 1918 г., заочно обвинив в том, что он это сделал за французские деньги), записал следующее: «Когда командующий флотом адмирал А. В. Колчак узнал о случившемся, он немедленно отправился на «Марию», где сам руководил тушением пожара. Однако предупредить дальнейшие взрывы не было возможности, а потому, чтобы спасти корабль, адмирал Колчак отдал приказание затопить его на мелком месте. Он покинул «Императрицу Марию» последним, когда она уже погружалась. В связи с этой катастрофой немедленно поползли зловещие слухи. Но тщательное расследование выяснило, что тут налицо был только несчастный случай, а не злой умысел». Позже, когда Колчака допрашивали насчет катастрофы перед расстрелом, он также заявил, что дредноут погиб не вследствие злого умысла.
Итак, пока что взрывы продолжали сотрясать корабль – их насчитывают от 14 до 25. От погребов носовой башни позже сдетонировали погреба противоминной артиллерии – видимо, именно они «раскрыли» борт, что ускорило гибель линкора. Повсюду летели горящие обломки и полузаряды пороха; специально отвели подальше второй дредноут, чтобы не взорвался и он. Спасти линкор путем контрзатопления нужных отсеков технически не представилось возможным – вода прибывала все быстрее, все системы вышли из строя от пожаров и взрывов. Под конец, в 7.02, раздался мощнейший взрыв, подобный самому первому, окончательно погубивший все системы затопления, трубы, и т. п., дредноут начал погружаться носом. Через 6–7 минут последовал еще один взрыв, линкор сел носом уже по палубу, и в 7.12 уткнулся форштевнем в грунт (глубина под килем была всего порядка 8—12 метров), погружение корпуса продолжалось. В 7.16 «Императрица» стала валиться на правый борт, перевернулась, и 4 минуты спустя затонула, затянув катер со спасенными было людьми. Точное число погибших из 1225 человек экипажа никогда так и не будет установлено, данные очень разнятся. В среднем принимают цифру в 230–309. Первый взрыв – носовой башни – унес жизни порядка 100 человек. 82 человека умерли от ран и ожогов. Многие оказались заживо погребенными в перевернувшемся корабле – водолазы еще на протяжении двух суток слышали стуки изнутри, но обеспечить им спасение не смогли. Матрос И. А. Бушмин вспоминает: «Мария» сначала после взрыва лежала на борту, потом перевернулась вверх килем. Братва очень тяжело умирала. Главным образом машинная команда. Стон был слышен на берегу, несмотря на то что «Мария» была броненосной». Осиротевшая «Екатерина» на исходе дня дала трехминутный гудок в память о погибших.
Высокая комиссия, в которую входили выдающийся инженер-кораблестроитель А. Н. Крылов и адмирал Н. М. Яковлев (в прошлом – командир взорвавшегося 31 марта 1904 г. «Петропавловска»), к определенному выводу не пришла, ограничившись тремя возможными вариантами – все теми же некачественными боеприпасами, халатностью и диверсией. Каждая из них аргументирована, но правда неизвестна до сих пор. Самовозгорание пороха и небрежность были признаны маловероятными, однако доступ в артиллерийские погреба был легок «не по уставу», и на «Марии» всегда было много рабочих, контроль за которыми был очень слаб. Отсюда указание комиссии «на сравнительно легкую возможность приведения злого умысла в исполнение». Вывод из строя дредноута был однозначно на руку врагам, но они ль его осуществили?
В этом был твердо убежден советский автор А. С. Елкин, чьи статьи 1970 г. в «Технике – молодежи» и 1981 г. в журнале «Москва» стали своего рода сенсацией. В своей «Арбатской повести» 1978 г. он рассказывает о том, как на руинах Кёнигсбергского замка он в 1947 г. обнаружил старые фото с взрывом «Императрицы Марии». Естественно, он выдвинул тезис: при старых, очень ограниченных возможностях фотосъемки эти фото сделаны человеком, заранее знавшим о том, что произойдет взрыв: требовалось время для установки аппаратуры и т. п. А то, что фото найдено в Кёнигсберге, говорит о том, что снимали немцы или их пособники. Значит… Вывод ясен. Попутно Елкин пишет о награждении высокого немецкого чина Вермана, связанного с севастопольским «Руссудом» – видимо, за проделанную работу, о некоем русском морском офицере немецкого происхождения мичмане Фоке, якобы взорвавшем сначала «Марию» (он действительно на ней служил и даже давал показания следственной комиссии, что «взрыв произошел от злого умысла»), а потом в феврале 1917 г. пытавшемся взорвать «Екатерину» – и застрелившемся то ли оттого, что бдительная охрана не пропустила его в погреба, то ли уже пойманного с поличным, с «адской машиной» в руках, и т. д.