Сей наставник, кроме того, что нравов развращенных, жесток, наказывал своих учеников самыми мучительными штрафами, о коих разсказывать здесь было бы отвратительно, был сам невежда, не знал даже грамматических правил, а для того и упражнял только детей твержением наизусть вокабол и разговоров, и списыванием оных, его Розы рукою прекрасно однако писанных. Чрез несколько лет, посредством таковаго учения, разумел уже здесь упомянутый питомец по-немецки читать, писать и говорить».
Каким-то чудом Державин все-таки научился говорить, читать и писать по-немецки, что в то время было очень важным знанием – Россия еще не достигла эпохи французских контактов и не погрузилась в галломанию. Немецкий был главным языком образованных людей.
Рисование Державин освоил еще лучше. Правда, занятия были весьма своеобразны – в духе фальшивомонетчика Розе: «Но как не имел не токмо учителей, но и хороших рисунков, то довольствовался изображением богатырей, каковые деревянной печати в Москве на Спасском мосту продаются, раскрашивая их чернилами, простою и жженою вохрою, так что все стены его комнаты были оными убиты и уклеены» (Я. Грот).
Любовь к копированию богатырей и лубочных сюжетов сохранилась у Державина и позднее.
В «пашпорте», выданном Державину после экзамена, было рекомендовано: «Впредь, ежели время и случай допустят, желает оный отец их по своим же книгам обучать арифметике и прочим наукам».
Однако «оный отец» уже не мог обучать своего сына наукам, потому что скончался в 1754 году, когда Гавриилу Державину исполнилось всего 11 лет. Он только что окончил школу Розе и в гимназию поступил уже после смерти отца.
Стоит упомянуть еще об одном весьма полезном занятии, которое Державин освоил в школе предприимчивого немца и которое впоследствии сыграло в его карьере не последнюю роль. В противном случае шансов пробиться у него не было бы вовсе.
Розе был не только фальшивомонетчиком, он нередко подделывал подписи и почерки. Талант каллиграфии и копирования передался его ученикам, и особенно – прилежному Державину. Когда значительно позднее Державин уже служил солдатом, посетивший войска граф И.И. Шувалов обратил внимание на поразительного юношу, мастерски писавшего письма, а также точно копировавшего контурные карты, и, решив такими провинциальными талантами не разбрасываться, выписал его в Петербург, где Державин какое-то время безрадостно стоял часовым под дождем и снегом возле Михайловского замка и лишь потом попал на непыльную работу в канцелярию. Каллиграфия и рисование пером в канцелярии имели большое значение, и Державин оказался на хорошем счету. Познание в немецком его старичок-начальник тоже оценил: нередко он просил подчиненного почитать ему что-то из немецких стихов и под убаюкивающие строки засыпал.
Потом будут и ода «Фелица», и покровительство Екатерины Великой, и творчество, и признание. Наконец-то добрались мы и до Пушкина, которого в 1815 году Державин, «в гроб сходя, благословил».
Так невольно сделаешь вывод: у каждого великого поэта не только свой «Памятник», но и свой фальшивомонетчик в жизни найдется.
Братья «Не-Пушкины»
Фальшивомонетчиками оказались дальние родственники великого поэта – Сергей Пушкин и его брат Михаил Пушкин. Они были троюродными дедами поэта по отцовской линии, сыновьями графа Алексея Михайловича Пушкина, бывшего губернатора Воронежа.
Пушкин любил, по выражению поэта К.Ф. Рылеева, «кичиться двухсотлетним дворянством» и включать в свои произведения родственников: в числе действующих лиц «Бориса Годунова» мы находим и боярина Пушкина. Однако о своих троюродных дедах поэт не писал, и понятно почему.
Сергей Пушкин с юности слыл авантюристом, служил в Преображенском полку и выполнял курьерские поручения. Как-то его отправили в Париж с историческими документами и подарками для Вольтера – памятными медалями монетного двора и двумя тысячами рублей. Предполагалось, что французский писатель на основе этих документов сочинит историю Петра Великого. Но, явившись в Париж, Сергей загулял, потом заложил все ценное в ломбард, попал в долговую яму и в итоге был спасен оттуда сотрудниками посольства. С Вольтером он так и не увиделся. Зачем курьеру Пушкину престарелый Вольтер, когда вокруг полно хорошеньких француженок?
Игра в карты тоже была любимым занятием пушкинского родственника. Его то и дело обвиняли в шулерстве, и наконец он ушел в отставку и стал жить только за счет игры.
Иное дело – его брат Миша. Михаил как будто был его полной противоположностью – умница, коллежский советник, опекун воспитательного дома в Москве. Он тоже служил в Преображенском полку и участвовал в событиях 1762 года, когда Екатерина пришла к власти. Известно, что Екатерина Романовна Дашкова, переодевшись в мундир Михаила Пушкина, сопровождала будущую императрицу в Петергоф. Впоследствии он был ревизором на мануфактурных фабриках Москвы. Это был человек со связями, умеющий производить впечатление на нужных ему людей. Он был в товарищеских отношениях с Михаилом Ивановичем Дашковым, мужем княгини, переодевавшейся в его мундир. Оба Михаила вместе служили.
Впоследствии Дашковы выручали Михаила «из неприятностей, возникших после того, как Пушкин вытолкал из своего дома французского банкира, которому задолжал. Началось следствие, но по заступничеству княгини дело было кончено миром» (В. Руденко «Дело фальшивомонетчиков «бывших Пушкиных»).
Дашкова писала о Михаиле Пушкине: «Поручик Михаил Пушкин служил в одном полку с моим мужем. Он был очень умен и благодаря его тонкому уму и остроумной беседе пользовался большим успехом у молодежи. У Пушкина отец потерял место и попал под суд за лихоимство в последние годы царствования Елизаветы; жалованье Михаила было невелико, и мой муж великодушно выручал из денежных затруднений как его, так и его брата…»
«Великодушно выручавшему» мужу было в то время не так уж много лет. Жизнь его оказалась коротка: в 1763 в чине вице-полковника лейб-гвардии Кирасирского полка Дашков был отправлен в Польшу с отрядом, чтобы поддержать воцарение С. Понятовского, а в августе 1764 года он в возрасте 28 лет умер от ангины в городе Пулавы, на юго-востоке Польши.
Однако еще в октябре 1763 года «подопечный Дашковых переметнулся в лагерь враждовавшего с княгиней Григория Орлова и с его помощью перешел из поручиков лейб-гвардии Преображенского полка на гражданскую службу прокурором в коммерц-коллегию, членом мануфактур-коллегии и опекуном московского Воспитательного дома с гражданским чином коллежский советник. При этих должностях предприимчивый человек мог развернуться, а денег Михаилу Алексеевичу всегда не хватало: жил он на широкую ногу, кутил, играл в карты».
Драматург А.П. Сумароков с иронией аттестовал братьев Пушкиных как людей «честностию своей слишком прославленных».
В 1770 году Михаил женился на княжне Наталье Волконской. Казалось бы, женитьба и появление первого ребенка должны были радовать. Но не радовало все это Михаила, потому что не было денег на содержание семьи. И тогда его легкомысленный братец приехал в Москву из Петербурга и подсказал идею – печатанье фальшивых ассигнаций. А что такого! Нужны только клише для оттисков, денежная бумага и типографская краска. И тогда останется только наладить сбыт.
Клише и бумагу собирался купить в Амстердаме сам Сергей. У него, кстати, тоже имелись полезные связи, только совсем иного рода – например, некий священник-расстрига Луи Барро Бротар, сбежавший из Парижа в 1766 году. Бротару не составило труда найти гравера для нелегальной работы. Организовать сбыт купюр предстояло Михаилу через Мануфактур-коллегию. И Михаил связался с вице-президентом Мануфактур-коллегии Федором Сукиным, который мог помочь в подмене настоящих денег фальшивыми.
Но уже в самом начале все пошло не так, как было задумано. Тащить оборудование через границу – дело непростое. А тут еще сообщник, перетрусив, «поплыл». Это был конечно не поп-расстрига, весь свой в доску, а занимавший приличный пост Федор Сукин, которому все это очень не нравилось. Он-то всех и сдал. Сергей Пушкин еще не успел добраться до границы, а донос уже лежал на столе полицмейстера.
6 февраля 1772 года Екатерина II писала Броуну, генерал-губернатору Лифляндии:
«Беспутным своим поведением известный Сергей Пушкин в прошлом году поехал в чужие края. Ныне подозрение есть, что он сие учинил, чтобы там стараться подделывать наши банковые ассигнации, коих пересылать будто бы намерен к своему брату в Москве, к Михаилу Пушкину. Прикажите неприметно примечать на вашей границе, не проявятся ли где пакеты на имя Михаила Пушкина и если таковые будут, то под видом контрабанды велите их осматривать и если найдете чего, то, не мешкая, отправьте ко мне с нарочным… Екатерина».
Поэтому за Сергеем Пушкиным установили слежку, на обратном пути арестовали и привезли прямо в Петропавловскую крепость. Улики были налицо: спрятанные в его санях штемпели и литеры для ассигнаций.
«Брат Сергей был задержан на польской границе при попытке провезти в Россию клише и др. приспособления для печатания фальшивых денег. Вина его была бесспорна, а причастность Михаила Алексеевича к этому делу вытекала из перлюстрированного письма младшего брата старшему. «Брат винный к невинному этак писать не станет», – рассудила императрица, державшая следствие под личным контролем».
Обоих велено было именовать «бывшими Пушкиными», но запрет на фамилию не касался детей: императрица не желала, чтобы одна из ветвей древнего дворянского рода пресеклась столь позорным образом.
Потом арестовали Михаила. 5 октября 1772 года обоих приговорили к смертной казни. Им также грозило наказанием кнутом, клеймение, вырывание ноздрей. Но Екатерина II все же смягчилась, если это, конечно, можно так назвать. Сергея лишили чинов и званий, устроили ему гражданскую казнь: возвели на эшафот, сломали над ним шпагу и поставили на лбу клеймо – букву «В», что значит «вор».