Сидит на шёлковом ковре, —
В стекло посмотрит – усмехнётся,
Любуясь прелестью своей,
Глядит – и зеркало смеётся
И жадно смотрит в очи ей.
Вот как грузинка прихотливо
Свой наргиле курит она,
И ножка кинута на диво,
И ножка с ножкой скрещена.
Вот – одалиска! Стан послушный
Изогнут лёгкою дугой
Назло стыдливости тщедушной
И добродетели сухой.
Прочь одалиски вид лукавый!
Прочь гибкость блещущей змеи!
Алмаз без грани, без оправы —
Прекрасный образ без любви.
И вот она в изнеможенье,
Ее лелеют грёзы сна,
Пред нею милое виденье…
Уста разомкнуты, бледна,
К объятьям призрака придвинув
В восторге млеющую грудь,
Главу за плечи опрокинув,
Она лежит… нет сил дохнуть…
Прозрачны вежды опустились,
И, как под дымкой облаков —
Под ними в вечность закатились
Светила чёрные зрачков.
Не саван ей для погребенья —
Наряд готовьте кружевной!
Она мертва от упоенья.
На смерть похож восторг земной.
К её могиле путь недальний:
Ей гробом будет – ложе сна,
Могилой – сень роскошной спальни,
И пусть покоится она!
И в ночь, когда ложатся тени
И звёзды льют дрожащий свет, —
Пускай пред нею на колени
Падёт в безмолвии поэт!
(Переводчик – Бенедиктов Владимир Григорьевич, 1807–1873)
Доде Альфонс (1840–1897)
К Селимене
I
Я не люблю вас, нет! И говорю без шуток,
Что я не из таких, которые подчас
Лишь жалкие рабы хорошеньких малюток,
И за нос провести меня трудненько, да-с!
Ведь я вас не люблю… Почти что семь уж суток,
И я не знаю, что тут удивляет вас.
II
Да, я вас не люблю; что проку, если ласки
Даются чересчур кокетливой рукой!
С подобным личиком, вам можно без опаски
Менять поклонников. (к чему– вопрос иной).
Вы, злая, всякому готовы строить глазки,
Со всяким пошутить… Лишь только не со мной.
III
Да, я вас не люблю, и если б вы хотели…
Но нет, моей любви пробил последний час.
Что я вас предпочту и Женни, и Рашели,
Что вы мне нравитесь, не скрою я от вас,
Но только для любви нет места в этом деле,
Я это доказать могу вам хоть сейчас.
IV
Я мог бы вас любить, но только, не взыщите,
Прочнее нить нужна для сердца моего…
Признаюсь, одного вы мне не объясните:
Я не люблю вас, так; скажите ж, отчего,
Лишь только на меня свой взор вы устремите,
Лишаюсь я тотчас покоя своего?
V
Да, я вас не люблю; на всем земном просторе
Ничто не мило мне; я – мрамор, я – гранит.
Шекспир про вас сказал: изменчива, как море,
Но я моряк лихой, и лишь, когда звучит
Ваш голос ласковый, сирена, мне на горе,
То сердце у меня, как маятник стучит.
VI
Да, я вас не люблю; сказать по правде строгой,
Я ненавижу вас и как чумы боюсь;
Но растолкуйте же одно мне, ради Бога:
Зачем рыдаю я, как только остаюсь
Два дня не видя вас, зачем с такой тревогой
Тогда я слышать вас и видеть вас стремлюсь?
(Переводчик – Чюмина Ольга Николаевна, 1859–1909)
Ленау Николаус (1802–1850)
Твой образ
Заката луч золотит горы…
И мнится мне, что светят в нем
Твои таинственные взоры
С их грустно блещущим огнем.
Зажглись на небе звезды ночи,
Сияя тайною святой.
Твои задумчивые очи
Блеснули в них передо мной.
Лесной ручей заколыхался
Под бледным отблеском луны…
И образ твой мне показался
На склоне трепетном волны.
Завыла злобно непогода,
И солнце прогнано грозой;
Но светлый лик твой с небосвода
Мне светит, добрый гений мой…
Средь молний гордо ты сияешь:
Они не могут сжечь тебя.
Так ты, далекая, не знаешь,
Как я измучился, любя…
Пугливо серна с гор сбежала,
И нет нигде ее следа…
Так из души моей усталой
Сбежала радость навсегда.
Зияет бездна темной пастью,
И солнце с высоты своей
Ни в светлый день, ни в день ненастья
Не шлет туда своих лучей.
Но мне глаза твои сияют.
Средь мглы бездонной глубины
К себе манят и призывают,
Привета грустного полны.
(Переводчик – Берман Василий Лазаревич, 1863–1896)
Вот тропинкой потаенной…
Вот тропинкой потаенной
К тростниковым берегам
Пробираюсь я, смущенный,
Вновь отдавшийся мечтам.
В час, когда тростник трепещет,
И сливает тени даль,
Кто-то плачет, что-то плещет
Про печаль, мою печаль.
Словно лилий шепот слышен,
Словно ты слова твердишь…
Вечер гаснет, тих и пышен,
Шепчет, шепчется камыш.
(Переводчик – Брюсов Валерий Яковлевич, 1873–1924)
В ясном небе без движенья…
В ясном небе без движенья
Месяц бодрствует в тиши,
И во влаге отраженье
Обступили камыши.
По холмам бредут олени,
Смотрят пристально во мрак,
Вызывая мир видений,
Дико птицы прокричат.
Сердцу сладостно молчанье,
И растут безмолвно в нем
О тебе воспоминанья,
Как молитва перед сном.
(Переводчик – Брюсов Валерий Яковлевич, 1873–1924)
Мицкевич Адам (1798–1855)
С добрым утром! Разбудить ли?
С добрым утром! Разбудить ли? Вижу чудную картину.
Ах, её душа на небо унеслась наполовину,
А другая половина блещет в девственных чертах,
Словно солнца полушарье в серебристых облаках.
С добрым утром!.. Вот вздохнула… Солнца луч в окно прокрался.
Жмуришь глазки ты от света… Я тобой залюбовался,
Льнут к устам шалуньи мухи, налетая на тебя…
С добрым утром! В небе солнце, а с тобою вместе я!
С добрым утром! Но я вижу, ты, мой друг, ещё не встала,
На пушистом ложе нежась. Потому спрошу сначала:
«Как, скажи, твоё здоровье?» За тобою я слежу.
С добрым утром! Разве руку не могу поцеловать я?
Ты желаешь, чтоб ушёл я? Ухожу. Возьми, вот, платье,
Встань скорей, и «с добрым утром!» я тогда тебе скажу.
(Переводчик – Минаев Дмитрий Дмитриевич, 1835–1889)
Добрый вечер! Право, лучше и приятней нет привета…
Добрый вечер! Право, лучше и приятней нет привета:
Ни в глухую ночь, когда нам расставаться неизбежно,
Ни при встрече ранним утром в блеске солнечного света
Не прощаюсь никогда я, не здороваюсь так нежно,
Как при сумерках вечерних с их отрадной тишиною…
Даже ты сидишь безмолвно и от радости краснеешь,
Лишь услышишь: «добрый вечер!» и в подобный час со мною
Тихим вздохом или взглядом разговаривать умеешь.
Пусть для всех живущих вместе утро доброе сияет,
Освещая труд, который руки их соединяет,
Пусть любовников счастливых охраняет тьма ночей,
Чтоб они в ночном блаженстве всех забот нашли забвенье,
А у тех, кто любит тайно и таит души движенья,
Добрый вечер пусть скрывает слишком яркий блеск очей.
(Переводчик – Минаев Дмитрий Дмитриевич, 1835–1889)
Жалок тот, чьё сердце безвзаимность губит…
Жалок тот, чьё сердце безвзаимность губит;
Жалче тот, чьё сердце злая скука гложет;
Но по мне всех жалче, кто совсем не любит
Иль любви минувшей позабыть не может.
Ветреной кокетке в ласке он откажет,
Видя идол новый, взглянет староверцем;
Ангела ж коль встретит, то опомнясь скажет:
«Как к его стопам мне пасть с поблеклым сердцем?»
Там он презирает, тут себя винит он;
Дев земных он гонит, от богинь бежит он;
В нём, простясь с надеждой, сердце каменеет,
И как разорённый храм оно в пустыне —
Рушится и гибнет: жить в его святыне
Божество не хочет, человек не смеет.
(Переводчик – Бенедиктов Владимир Григорьевич, 1807–1873)
О, милая! Поверь, мои воспоминанья…
О, милая! Поверь, мои воспоминанья
Смущает часто страх невольный за тебя,
И я боюсь, что ты, уставши от страданья,
Страдаешь и теперь, терзаясь и любя.
Чем виновата ты, что создана прекрасно,
Что я любил твой смех, что взгляд твой жёг меня?
Не знали сами мы, что в страсть игра опасна;
Бог слишком много дал нам чувства и огня.
Почти всегда вдвоём, не нарушая долга,
С кипучей страстью мы боролись долго, долго,
Хоть были молоды, и в нас кипела кровь,
А ныне, о Творец!.. – у Бога не прощенья
В слезах теперь молю, свершивши преступленье, —
Молю, чтоб отстрадав, не мучилась ты вновь.
(Переводчик – Минаев Дмитрий Дмитриевич, 1835–1889)
О, милая дева, к чему нам, к чему говорить?
О, милая дева, к чему нам, к чему говорить?
Зачем, при желании чувством с тобой поделиться,
Не в силах я прямо душой в твою душу пролиться?
Зачем это чувство я должен на звуки дробить?