– Думаю, как приземлимся, надо идти к своим.
– Ага, нас там ждут с распростертыми объятиями. Свои же и порешат.
– Ну, как знаешь, – пожал плечами Петька, светловолосый парень лет тринадцати. – Я, по крайней мере, возвращаться обратно к фрицам не намерен.
– Тебя же убьют! – ужаснулся Мишка.
– Какая разница, кто убьет: наши или немцы? Зато не буду чувствовать себя предателем. Решай, ты со мной или нет?
Поймав на себе настороженный взгляд офицера, мальчуганы замолчали. Тот уже хотел что‑то им сказать, но, заметив сигнал штурмана о начале высадки, громко произнес:
– Великая Германия предоставила вам возможность доказать, что вы достойны ее милости. Сделайте то, что приказано, и тогда сможете стать полноправными членами высокоразвитого общества.
Юные диверсанты выпрыгивали из самолета. Это был их первый боевой прыжок, проверка на прочность, крещение огнем. Приземлившись, группа должна была рассредоточиться по территории и приступить к диверсиям, подбрасывая мины, замаскированные под куски угля, в тендеры и выводя тем самым из строя паровозы. Если бы все посланные диверсанты совершили грязное дело, они нанесли бы значительный урон, на что, собственно, и рассчитывал враг, пытаясь всеми силами остановить наступление нашей армии.
– Стой! Кто идет?.. Стой, стрелять буду! – крикнул часовой, стоявший на посту возле Управления контрразведки «СМЕРШ» Брянского фронта. – Фу-у-у… Чего шляетесь, пацанье, ни свет ни заря? Чуть ведь не пристрелил!
Солдат настороженно смотрел на двух подростков, одетых в грязные выцветшие гимнастерки и обычные гражданские брюки и обутых в поношенные ботинки, покрытые слоем грязи.
– А ну-ка пошли отсюда. Здесь не место для прогулок, – прикрикнул часовой, уже готовый рявкнуть, но тут взгляд его вдруг зацепился за скомканный ворох тряпья в руках мальчишек.
– Нам нужен начальник, – произнес светловолосый подросток, немного выступив вперед. – Мы хотим сдаться.
– Чего вы хотите? – не сразу понял солдат. – Повтори!
– Мы диверсанты, – поддержал товарища второй, встав рядом с ним. – Сегодня ночью нас сбросили с самолета. Нам очень нужен начальник, но только самый главный.
Спустя пару часов генерал-майор Николай Иванович Железников, начальник Управления контрразведки «СМЕРШ», сидел в столовой напротив мальчишек, уплетавших за обе щеки кашу и трофейные конфеты.
– Ну что, ребят, вкусно? – разглядывая жилистых пареньков, спросил заместитель начальника Василий Степанович Шилин. – Давно такого не ели? Небось, фрицы морили голодом?
– Да нет, – Мишка оторвался от тарелки, оценивающе поглядев на мужчину, ответил: – Собственно, нас неплохо кормили. Сытно было. Лучше, чем дома. Да и все разрешали: курить, сквернословить, драться, даже вино давали.
– Вино? – товарищ Шилин поглядел на молчавшего Николая Ивановича.
– В сорок первом я уже слышал подобные истории, – подтвердил тот. – Только тогда подростков обучали управляться с гранатами и оружием, посулив взамен угостить сладостями, вином, денег дать и покатать на машине. А если откажутся, то обещали расстрелять родных.
– Мы сироты… из детдома. Нас не успели эвакуировать, вот мы и попали в концлагерь, – проговорил Петя, облизывая ложку.
– И что случилось с вами потом?
– Потом приехали какие‑то дядьки… в форме, собрали всех вместе… человек, наверно, пятьдесят… ну или меньше, бросили батон колбасы и принялись наблюдать.
– И вы дрались за этот батон? – Василий Шилин ошеломленно уставился на ребят. – Вы же пионеры! Вы же клятву давали! Как вам было не стыдно?
– Ну это ты зря, Степаныч, – остановил его генерал-майор. – Трудно даже представить, ЧТО ребята пережили в концлагере… так что не смей осуждать. Не нам клеймить их позором. Они через такое прошли, что нам, взрослым, и не снилось.
– Ага, – кивнул Мишка, недружелюбно поглядев на замначальника. – Посидели бы вы пару месяцев на одном куске хлеба и стакане воды в сутки, я посмотрел бы на вас. Да у нас ежедневно кто‑то умирал, не выдержав пыток и постоянной сдачи крови для немецких солдат.
– Да я бы ни за что…
– А что было потом? – Николай Иванович прервал Шилина, смерив того сердитым взглядом.
– Мы начали драться за колбасу, – просто сказал Петя. – А дядьки все смотрели и смеялись. После они отобрали самых смелых и сильных, в том числе и меня с Мишкой, и увезли куда‑то.
– Куда?
– В какой‑то охотничий дом, там полно было разных шкур, рогов, голов животных.
– Ага, это примерно в тридцати километрах от города Касселя, – добавил Мишка.
– Ты точно уверен? – Товарищ Железников и товарищ Шилин переглянулись.
– Да, мне удалось подсмотреть по дороге.
– И много вас там было? Ты знаешь, кто организовал школу в этом доме?
– Да, мне удалось подслушать… любопытный я от природы, – кивнул Мишка.
– Ты язык, что ли, знаешь? Откуда?
– Да нет, не очень. Старшая сестра в свое время учила в школе, вот я и шпрехаю немного.
– Ну и? Рассказывай, не молчи. Обещаю, что замолвлю о тебе словечко, если твоя информация подтвердится[11].
– Как я понял, жили мы у начальника… по-моему, капитана Больца. Он-то и руководит абвергруппой‑209. Он или кто-то еще, я не знаю точно, разработали операцию… «Буссард»… так, что ли. Я не знаю, что значит это слово.
– Сарыч… это такая хищная птица, – перевел генерал-майор.
– А… ясно. Из нас зверюг делали.
– Кто обучал вас и что говорили делать?
– Там были русские инструкторы… говорили, что сбежали из Страны Советов еще в двадцатых годах. Много чего интересного порассказали, – продолжил Мишка, запихивая очередную конфету за щеку. – Ими руководили вечно чем‑то недовольные фрицы.
– Шкуры продажные! – хлопнув по колену, произнес Шилин. – Эх, не добили наши отцы белогвардейцев…
– А что конкретно? – не обращая внимания на зама, задал вопрос генерал-майор.
– О своих приключениях, о странах, в которых побывали. Рассказывали, что видели. Вот бы так же… Эх… Потом возили на экскурсии по немецким городам, заводам и фермам. Говорили, что мы тоже так будем жить, когда выполним задание.
– Вас кормили хорошо?
– Ага, хорошо, – перебил его Петя. – Уже не надо было драться за еду. Хотя драки всячески поощрялись. Мы курили и пили вино, когда хотели. Нас не особо ограничивали. Тех, кто хорошо учился, и вовсе баловали. А кто нет, – лицо мальчика покрылось мертвенной бледностью. Он как‑то странно поглядел на взрослых и, судорожно сглотнув, продолжил: – За ними приходили, и… нас наказывали. Сильно наказывали.
– Понятно… А почему решили сдаться, раз вам пообещали золотые горы?
– Брехло они, – сплюнул Мишка на пол, – знаем, что не выполнят обещание. Смеются, улыбаются, а глаза злые. Убьют нас, вот что я скажу. Как только вернемся с задания, так и шлепнут. Как пить дать! Да и тут мать с батей похоронены… сестренка с братиком. Земля‑то наша… родная. Русская.
– И много вас таких? Кто не хочет воевать на стороне немцев? – поинтересовался Николай Иванович, которому понравился ответ юного диверсанта.
– Да многие… из тридцати человек, думаю, только пара-тройка способна на подлость. Остальные только и ждали, когда вновь окажутся в родных краях, чтобы сбежать.
– Ясно… Ну что ж, может, тогда поможете найти всех? – подмигнул товарищ Железников. – А, что скажете?
– А вы не расстреляете нас? – покосился на него Петя.
– За что? Вы же сами, добровольно. Я так и доложу товарищу Сталину, что, мол, такие‑то пришли с повинной и помогли организовать поисковую группу.
– Честное пионерское?
– Честное пионерское! – подтвердил генерал-лейтенант. Затем он обратился к заместителю: – Василий Степанович, принимай ребят под свою ответственность. С тебя спрошу. Да, и переодень их. Негоже им в немецком тряпье ходить. С этого дня они воины Красной армии.
– Так точно, слушаюсь!
Через несколько часов в Москву, в Государственный комитет обороны, поступило специальное сообщение с пометкой «Товарищу Сталину срочно», в котором в мельчайших подробностях было описано событие, случившееся в первый день осени. Чуть позже стало известно, что почти все ребята, заброшенные в разные районы железнодорожных станций Московской, Тульской, Смоленской, Калининской, Курской и Воронежской областей, явились с повинной. Никто из обученных диверсантов так и не выполнил данное им задание. Как ни старались немецкие инструктора, какие бы блага ни предлагали, ни один из ребят не запятнал себя предательством, не изменил Родине, проявив тем самым несгибаемую волю и отвагу, достойную восхищения.
Судьбу же подростков, столкнувшихся с жестокостью и ложью этого мира в столь юном возрасте, окончательно решил сам Верховный главнокомандующий, сняв с них все обвинения: «Арестовали, значит… Кого? Детей! Им учиться надобно, а не в тюрьме сидеть. Выучатся – порушенное хозяйство будут восстанавливать…»
Кудрист
Созданный по приказу Третьего рейха в мае 1941 года концлагерь находился в южной части города Амерсфорт и пользовался дурной славой. По документам он значился пересыльным и трудовым местом, сортировочным центром, где решалась дальнейшая судьба тысяч узников. Об условиях проживания в нем известно не так много, всю информацию немцы старательно уничтожили, скрыв следы преступлений, направленных против человечности. Тем не менее свидетели этих ужасающих событий сохранили в памяти образ жестокости и варварства по отношению к узникам. Благодаря их воспоминаниям мы, современные потомки, вскрываем правду – ту неприглядную и, увы, неудобную правду, о которой многие нынешние правители европейских стран предпочитают молчать или забывать. Лагерь в Амерсфорте стремительно разрастался. С увеличением числа заключенных менялся и облик лагеря, однако неизменными оставались отсутствие гигиены, медицинской помощи и пищи, а также жестокость охранников. Узники расплачивались жизнью за малейшие проступки, подвергаясь побоям и унижениям, в то время как собаки, натравленные на них, становились олицетворением невыносимого страха.