– Heil Hitler, – поприветствовав начальство, громко произнес высокий голубоглазый офицер, войдя в комнату коменданта. – По вашему приказанию прибыл.
Оберштурмфюрер СС[13] Вальтер Генрих окинул взглядом вошедшего подчиненного. «Истинный ариец, – подумал он, исподтишка изучая вошедшего. – Узкие бедра, широкие плечи, белокурый, кожа – алебастр, характер – сталь, закаленная в ненависти. Вот из такой глины и нужно лепить сверхчеловека, взращивать семена для идеальной расы».
– Присаживайтесь, Карл, – Вальтер указал жестом на стул, сам опускаясь в кресло за рабочим столом. – Что‑нибудь выпьете? Нет? Ну ладно, тогда перейдем сразу к делу.
Порывшись в ящике, оберштурмфюрер СС извлек какую‑то бумагу и положил ее перед собой.
– Знаете ли вы, что здесь написано? – задал вопрос герр Генрих, откинувшись на спинку кресла.
– Никак нет, герр оберштурмфюрер, – отчеканил подчиненный. – Но я смею надеяться, что вы удостоите меня честью и расскажете содержание письма хотя бы в двух словах.
– Это секретная директива министра пропаганды Йозефа Геббельса. В ней говорится, что по распоряжению фюрера именно нам с вами надлежит придать уверенность немецким солдатам. Думаю, для вас не секрет, что обстановка на фронте не столь радужна, как того бы хотелось. Наступление развивается не так стремительно, как планировалось изначально. Мы взяли Данию за шесть часов, Голландию – за пять дней, Бельгию – за восемнадцать, Францию – за полтора месяца. А тут… с начала войны прошло два с половиной месяца, а наша доблестная армия так и не добралась до столицы большевиков и не сровняла ее с землей. Перед судьбоносной битвой за Москву необходимо поднять упавший дух нашим славным воинам, которые… будем говорить начистоту, мы здесь одни… с трудом взяли Смоленск.
– Да, это удручает, – кивнул унтерштурмфюрер СС[14], не понимая, куда клонит начальство. – Но что мы можем сделать здесь, в Голландии?
– У нашего министра родилась гениальная идея, и он планирует осуществить ее в нашем пересылочном лагере. Именно поэтому я и позвал вас.
– Слушаю вас, оберштурмфюрер.
– Подробности после, а пока я приказываю вам встретить новую партию заключенных, которые прибудут сюда через час, – комендант поглядел на настенные часы. – Отправляйтесь с конвоем и приведите сюда пленных.
– Их расположить в только что возведенном бараке? – осведомился офицер.
– О нет, – усмехнулся герр Вальтер. – Это особые узники, а поэтому к ним нужен и специальный… особый подход.
Спустя десять томительных минут, получив сухие, как порох, распоряжения, Карл Берг покинул кабинет начальника. В сопровождении эскорта солдат он отправился на вокзал, где его уже ждало зрелище, леденящее кровь.
«Мой Бог, кто это? – пронеслось у него в голове, когда из вагона стали выпрыгивать сухощавые фигуры, облаченные в лохмотья, на костлявых ногах которых вместо обуви были намотаны тряпки. – Это вообще люди или диковинные животные? Нечто подобное я видел когда‑то в зоопарке. Обезьяны!»
Новоприбывшие жались друг к другу и осторожно озирались вокруг, не зная, что им делать дальше и куда пойти. Они напоминали потерянные души в чистилище.
– Все заключенные выгружены! – отчеканил роттенфюрер[15], вытянувшись в струну перед Карлом Бергом. – Жду ваших дальнейших приказаний!
– Проведите их по главной улице, – усмехнувшись, бросил тот, окидывая презрительным взглядом низкорослых людей со смуглой кожей и миндалевидными глазами. – Давно местные граждане не развлекались. Пусть полюбуются на тех, кто воюет с нами. Если в заключенных будут бросать камни или что‑то в этом роде, то не вмешивайтесь. Пускай горожане развлекаются.
Но простой народ и не думал веселиться, глядя на понуро идущих пленных, одетых в лохмотья, изможденных настолько, что лишь поддержка товарищей помогала им держаться на ногах.
– Мама, мама, а кто эти звери? Я не видел таких чудищ в зоопарке, – полюбопытствовал мальчуган лет пяти, удивленно рассматривающий колонну.
– Это русские солдаты, Ганс. Они попали в плен, – печально произнесла женщина, предчувствуя страшную участь, уготованную этим несчастным. Ведь тех, кто попадал в лагерь Амерсфорт, ждала верная смерть, ибо он являлся неотъемлемой частью системы уничтожения, направленной на искоренение целых народов.
– А все русские такие страшные? – не унимался мальчишка.
– Война не красит людей… она калечит… калечит не только тело, но и души.
Сочувствие к пленным выражали многие. Горожане, рискуя жизнью, пытались передать им хлеб, воду, сыр, но охранники прикладами отгоняли сердобольных жителей, не позволяя даже приближаться к измученным узникам.
Кем же были эти несчастные, прибывшие на вокзал города Амерсфорта в сентябре 1941 года? Лишь позднее, когда удалось найти русскоговорящего заключенного, выяснилось, что в душных товарных вагонах для скота в лагерь прибыли уроженцы из Средней Азии: сто один узбек. Они отчаянно сражались под Смоленском, до последней гранаты, до последнего патрона. Но, попав в окружение после продолжительных боев, не смогли прорваться и присоединиться к отступающей армии. Увы, они проиграли свой последний бой. И ценой поражения стала жизнь…
– Вы выполнили мое приказание? – оторвав глаза от бумаг, спросил герр Генрих вошедшего унтерштурмфюрера СС Берга.
– Так точно, оберштурмфюрер.
– Пленные размещены там, где я сказал?
– Так точно. Я распорядился поместить их не в барак, как остальных, а в отдельный загон под открытым небом, окруженный колючей проволокой.
– Вот и чудненько, – хмыкнул комендант и, немного помолчав, добавил: – Взятых в плен три дня не кормить и не поить. А после давать лишь половину положенного. Да, и следите, чтобы другие… сердобольные душонки… не смели их подкармливать.
– Все будет сделано, как вы приказали. Не сомневайтесь, – проговорил Карл, не совсем понимая замысел коменданта.
«Почему он не убьет их сразу? К чему все это? Голод, загон с колючей проволокой. Работники они никакие, слишком слабы… не понимаю», – роилось в голове у унтерштурмфюрера. Однако он был потомственным военным и никогда не обсуждал приказ, поэтому промолчал и в этот раз, оставив свои мысли при себе.
– А я и не сомневаюсь, дорогой Карл, – многозначительно поглядев на подчиненного, отозвался оберштурмфюрер СС. – Когда‑нибудь вы займете мое место. Вас же для этого сюда прислали, не так ли? Набираться опыта в этом… специфическом деле.
Карл Петер Берг ощутил, как краска заливает лицо. Его действительно направили в голландский концлагерь, чтобы отточить мастерство управления, прежде чем доверить одну из фабрик смерти.
– Ну-ну, не смущайтесь, – расхохотался Генрих, поднимаясь из-за стола. Он подошел к подчиненному и, похлопав его по плечу, продолжил: – Признаться, и я не намерен здесь торчать до конца войны. Так что все хорошо.
Отпустив офицера, комендант еще долго посмеивался про себя над Карлом, вспоминая растерянный вид молодого унтерштурмфюрера. Он упивался своей значимостью, безнаказанностью и властью.
Дни превратились в бесконечную вереницу, недели неумолимо сменяли друг друга, отмеряя время… для тех, кто был лишен его отсчета. Пленным казалось, что пролетели не недели, а целые эпохи. Эпохи, сотканные из жестоких испытаний, унижений и нечеловеческих страданий. Невозможно вообразить, какую боль испытывали эти несчастные души, оторванные от родной земли, от домов, где муэдзин когда‑то созывал их на молитву; где ветер играл с песком на рыночных площадях; где осень благоухала пряностями, а весна – ароматом цветущих садов. Истощенные голодом и непосильным трудом, они постепенно утрачивали не только силы, но и человеческий облик.
– Что за крики и шум? – хмуро глядя на унтерштурмфюрера, поинтересовался комендант. – Что стряслось? Кто‑то посмел поднять бунт?
– Нет, оберштурмфюрер, это все те русские варвары, – отрапортовал Карл, стоявший вытянувшись в струнку перед начальством.
– И что же сделали недочеловеки?
– Они посмели есть корм для свиней: остатки еды и картофельную кожуру. Вот и пришлось применить силу.
– Это хорошо, что наказали наглецов. Плохо, что они смогли найти пищу. Я же говорил, что необходимо следить за тем, чтобы это отребье не получало еду. Лишь только ту малую часть, которую они сейчас имеют, не более. Так вы выполняете мое распоряжение?
– Да, но пленные тогда не смогут работать…
– Плевать мне на это! – взорвался комендант. – Они должны быть ГОЛОДНЫМИ! Вам ясно?
– Да, оберштурмфюрер, – щелкнув каблуками, ответил Карл Берг.
– Хорошо… через неделю здесь будет высокое руководство. Помимо них к нам приедут журналисты и операторы с камерами. Мне нужно, чтобы русские были готовы. Им отведена особая роль, я говорил уже об этом. Все понятно? И если что‑то пойдет не так, то не только меня, но и вас не погладят по голове. Ясно? Идите!
Выйдя из кабинета, унтерштурмфюрер впал в раздумье: «Камеры, журналисты… для чего? Они хотят сделать фильм о лагере, это понятно. Непонятно только одно: при чем тут эти русские? У нас полно других пленных». И тут его осенило: приказ министра пропаганды! Вот оно что! Вот в чем причина. Здесь, на фабрике смерти, высшее руководство и решило снять мотивирующую немецких солдат киноленту.
– Что они задумали? – пробормотал Карл, подойдя к окну.
Под моросящим осенним дождем, словно загнанные звери, сгрудились изможденные, обессиленные голодом и непосильным трудом люди. Они жались друг к другу, стараясь хоть чуточку согреться. И все же, глядя на душераздирающую картину, унтерштурмфюрер СС Карл Петер Берг не сочувствовал им и не чувствовал угрызений совести. Для него те пленные были всего лишь Untermenschen – недочеловеки. А можно ли… точнее, нужно ли жалеть рабов?
Спустя неделю маленький городок преобразился: по его улочкам двигались тщательно вымытые легковые машины, за ними следом приехали грузовики, из которых выпрыгнули в начищенных сапогах одетые с иголочки немецкие солдаты. Они смеялись, шутили, затевали дружеские потасовки. Вслед за ними прикатили фоторепортеры, газетчики и операторы, тащившие на плечах громоздкую аппаратуру.