Прекрасная Дама.
Вся семья Блока и он были не вполне нормальны – я это поняла слишком поздно, только после смерти их всех. Особенно много ясности принесли попавшие мне в руки письма Александры Андреевны. Это всё – настоящая патология. Первое моё чувство было – из уважения к Саше сжечь письма его матери, как он несомненно сделал бы сам, и раз он хотел, чтобы её письма к нему были сожжены.
Доктор Розенберг.
Никакого самоубийства. Он был христианин. Подострый септический эндокардит.
Иван.
Если всем нам, а по особой части нашему нервно-психическому аппарату, предъявляются всё время особые повышенные требования, ответчиком за которые служит сердце, то нет ничего удивительного в том, что этот орган должен был стать местом наименьшего сопротивления. Для проникновенного наблюдателя жизни, глубоко переживавшего душою всё то, чему его свидетелем Господь поставил. Таким и был Сан Саныч. Такой он и сохранился для нас.
Прекрасная Дама.
Сифилис. Несомненно. Третичный сифилис. Врачи делали Вассермана, но мне не открывали. Чтобы не печалить меня. Эту самую Прекрасную Даму. Постоянные жалобы на озноб, ломоту во всем теле, конечностях, боли в области сердца. Где-то за полгода до смерти – ужасные боли в ногах, одышка. Цинготные опухоли на ногах. Малокровие. Лихорадочные скачки температуры. Ужасно исхудал. За месяц до смерти – отёки, рвота, боль под ложечкой. Отёки постоянно растут. Очевидная психическая ненормальность, агрессия.
Его погубила семья. Родители. Их дети. Их дворянское вырождение и оскудение крови. Двоюродный брат Александра Александровича – глухонемой. Эта неуравновешенность, крайняя пограничность типов – это их общее свойство. Если установить и взвесить – по-другому отнесёшься ко всем их словам и поступкам. Иначе оценишь Блока среди этой будто любимой им семьи. Которая так часто заставляла его страдать и от которой он порой так беспомощно и так безнадёжно рвался. Он вырвался. От них, но не ко мне. В другую сторону. К другой возлюбленной, навсегда.
Андрей.
Сан Саныч умирал несколько месяцев, на глазах у всех, его лечили врачи – и никто не называл и не умел назвать его болезнь. Началось с боли в ноге. Потом говорили о слабости сердца. Перед смертью он сильно страдал. Но от чего же он всё-таки умер? Неизвестно. Он умер как-то вообще, оттого что был болен весь, оттого что не мог больше жить. Он умер от смерти.
Другой.
Господь наш Пастырь, сколько лишних, никчемных слов всегда вокруг Блока! Мне точно хватит для Гонкуровской премии.
Пётр.
От отчаяния, сука, помер. Так не знал, от чего умереть. Болел цингой, хотя жил не хуже других, болел жабой, ещё чем-то и умер от переутомления. Да и водочки кушал много, а она всегда для усталости хороша. Для смерти – не знаю, а для усталости – самое оно. Особенно если коньяком лакировать, а потом и винищем. Белым, а на вид-то жёлтое! Желтым-желто. В Китае небось это белое они делают. Фейк дринк.
Андрей.
Жёлтый – цвет счастья. Так говорят книжники и колдуны.
Екатерина.
Думали – человек! И умереть заставили. Умер теперь. Навек. Плачьте о мёртвом ангеле. Без зова, без слова, как кровельщик падает с крыш. А может быть, снова пришёл – в колыбели лежишь?
Автор.
Смерть – не трагедия, а просто драма. Умираешь от отсутствия воздуха. Как на подводной лодке. Вся жизнь – подводная лодка накануне аварии. И не успеешь сойти на берег, даже если предупредят.
Хор.
Исполняет «Песни о смерти» (Russian Folk Songs about Death).
(«Свою мрачную могилу всю слезами обольем…»)
Иисус. Пётр. Андрей. Прекрасная Дама. Красноармейцы. Иван. Автор. Другой.
Почти все падают ниц. Автор закрывает лицо руками. Доктор Розенберг исчезает. Другой садится на стул.
Пётр.
Исус Христос
У ворот стоит
С скотинкою,
С животинкою.
Ой, Боже,
Кому вынется
Тому сбудется,
Не минуется!
Иисус.
Не двенадцать ли часов во дне? Кто ходит днём, тот не спотыкается, потому что видит свет мира сего; а кто ходит ночью, спотыкается, потому что нет света с ним. Сказав это, говорит им потом: Лазарь, друг наш, уснул; но Я иду разбудить его.
Андрей.
Если уснул, то выздоровеет.
Иисус.
Лазарь умер; и радуюсь за вас, что Меня не было там, дабы вы уверовали; но пойдём к нему.
Прекрасная Дама.
Господи! Уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе.
Иисус.
Лазарь! Выйди вон!
Пауза.
Развяжите его. Пусть идёт.
Андрей.
И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком.
Пауза.
Красноармейцы.
Граждане, вы участвуете в несанкционированном митинге. Статья 20 дробь 2 Кодекса об административных правонарушениях.
Андрей.
Это не митинг. Это что-то другое.
Красноармеец.
Это митинг. Расходитесь. Зачем вы разбудили этого вонючего пассажира? Мы так радовались, когда знали, что он помер. Всему району уже надоел. Его с самолёта снимали. Пьяного. Из автобуса выгоняли. Хлопоты одни. Бомж последний. С двумя сёстрами жил, так они на порог не пускали. В подъезде ночевал.
Иван.
Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот, диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас, и будете иметь скорбь дней десять. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни. Имеющий ухо слышать да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающий не потерпит вреда от второй смерти.
Тьма.
Пауза.
Снова свет.
Хор. Автор.
Хор.
Как пошли наши ребята
В красной гвардии служить.
В красной гвардии служить –
Буйну голову сложить!
Эх ты, горе-горькое,
Сладкое житьё!
Рваное пальтишко,
Австрийское ружьё!
Автор.
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови –
Господи, благослови!
Тьма.
Прекрасная Дама. Автор. Доктор Розенберг. Хор. Старуха. Сын. Другой. Пётр. Иван.
Прекрасная Дама.
Зачем тебе понадобился этот театр?
Автор.
Я захотел сделать свой театр. Для будущего. Театр прошлого был полон грязи и интриг, мишуры, скуки и блеска. Собрание людей, умеющих жрать, пить и дебоширить.
Прекрасная Дама.
Зачем ты захотел сделать свой театр?
Автор.
Для тебя. Ты будешь здесь большой актрисой.
Прекрасная Дама.
Полное враньё. Ты никогда не видел меня актрисой. Кармен – другое дело. Так скажешь правду или как обычно?
Автор.
Я скучал по театру Суворина. Который здесь был, ты помнишь. Особенно сигарная комната. Лучшие сигары и виски. Сейчас таких уже не будет. Но когда пощекочешь языком дёсны – этот вкус «Гленморанджи» возвращается. Вместе с приходом. Я не видел у Суворина ни одного спектакля. А зачем? Как делать спектакли, если у тебя в мозгу заветрилось что-то чужое.
Хотя Суворин говорил, что театр – он сам как табак, алкоголь. От него так же трудно отвыкнуть. Я буду привыкать. Стараться привыкать.
Прекрасная Дама.
Там будет много водки? Молдавского коньяку? Как на банкете в честь твоего воскрешения.
Автор.
Много не будет. Нет денег, а со спонсорами туго. Питерские люди стали очень жадны, даром что революция. Ведь у них и так завтра всё отнимут. Или отнимут сегодня к ужину. Чего же не дать на Большой драматический театр? Там будет «Гамлет», любимая.
Прекрасная Дама.
Ты опять хочешь, чтобы я тебе поверила?
Автор.
Послушай, Люба. Ты довела маму до болезни. Ты отогнала от меня людей. Ты создала всю эту сложность и утомительность отношений, какая теперь есть. Ты выталкиваешь от себя и от меня всех лучших – и мою мать. Ты испортила мне столько лет жизни, измучила меня и довела до того, что я теперь. Хотя ты не дурной человек. Не такой страшный, мрачный, низкий, как весь твой поповский род. Ты – страшное, посланное для того, чтобы мучить и уничтожать земные ценности. Но теперь я уже не могу, не могу с тобой расстаться. Я люблю тебя.
Поцелуй.
Пауза.
Прекрасная Дама.
Ты помнишь, что в той жизни у тебя было 317 женщин? Так сказал Доктор.
Автор.
Нет, нет, чепуха. 317 – это проституток. Не женщин, проституток.
Прекрасная Дама.
А в общей сложности?
Автор.
Сложность не бывает общей. Только частной. Или всеобщей, в конце концов. Ещё одна бывает цветущая. Но кто это придумал, я нынче забыл. Нет. Нет. У меня была только ты. Ты, Люба. И ещё все остальные.
Прекрасная Дама.
Ты ходил к психоаналитику после смерти?
Доктор Розенберг.
Были, разумеется. Изволили. Мы всё обсудили. И я расскажу вам, зачем ему понадобился театр.
Прекрасная Дама.
Да, да, Доктор, мне этого и надо. Не из-за меня же, правда?
Доктор Розенберг.
Как сказать, как сказать. Косвенно – из-за Вас.
Прекрасная Дама.
Ну.
Доктор Розенберг.
Первый невроз Блока: его пьесы никогда не ставились в театрах. Помните «Розу и крест»? Станиславский сначала взялся и бросил. Сбагрил Немировичу, а тот тоже пару месяцев помурыжил и отказался.
Прекрасная Дама.
Как же, как же. Я страшно злорадствовала, прости Господи. Саша же делал это для Кармен. Меня словно не существовало на свете.