И детская в ней душа.
И любит она так страстно,
Как вам не любить, госпожа.
…Пристыженная, уходит
Королева в свой дальний покой.
И ярость ее находит
Выход себе такой:
Мой друг! – говорит она мужу. —
Кто он такой, ваш Ланваль?
А если я обнаружу,
Что он тайной шайки главарь?
Он вас и меня, не взыщите,
Бесчестит на каждом шагу.
Могу я просить о защите?
Мне кажется, что могу.
Яростным криком боли
Король отвечал жене:
Немыслимо, чтобы роли
Менялись в этой стране!
Что этот Ланваль задумал?
Изгнанник, пустой юнец.
Да я только свечку задую —
И будет ему конец!
…Меж тем Ланваль опечален,
Облит потоками лжи,
Идет анфиладой спален —
Но нет его госпожи.
Будто бы только что видел,
Позвал и вновь повторил.
Неужто же тайну я выдал?
Лишнее наговорил?
Да, нет нигде ее. Даже
Следов ее нет, поверь.
…Но тут королевские стражи
Стучат в дубовую дверь.
Ланваль ко двору доставлен.
Чиста его простота.
Вердикт короля предъявлен:
Измена, ложь, клевета.
И если, чести лишенный,
Не оправдается он —
То будет, как прокаженный,
Изгнан и заклеймен.
Все были против Ланваля —
«Измена. Ложь. Клевета».
Три дня ему не давали
Ни сердца открыть, ни рта.
А кто ему был свидетель,
Кто клал на уста печать?
Ведь истинная добродетель
Умеет только молчать.
Три дня продолжалась мука.
Три дня эта пытка шла.
А ведь это был рыцарь Круга,
Артуровского стола.
Допрашивали сурово,
К груди приставив кинжал.
А он отвечал им снова:
Государыню не обижал.
И видят рыцари Круга:
Едва ли он обманул…
Так кто же твоя подруга,
Которую ты помянул?
Быть может, она сумеет
Сказать за тебя словцо?
Быть может, она имеет
Душу, тело, лицо?
И тут совершилось чудо.
Оно сошло, господа,
Мы плохо знаем, откуда,
Но вот что было тогда:
По улочке, узкой, длинной,
Две юные девы идут —
К площади нашей старинной,
Где люди решенья ждут.
Гавэн говорит: Это помощь
Идет, мой друг, за тобой!
А Ланваль говорит: Не помню
Я их, ни той, ни другой.
Король их любезно встретил —
У нас умеют встречать…
А Ланваль их едва заметил,
Нельзя ему их замечать.
Но все говорят по кругу:
Вот едет еще одна!
И рыцари шепчут другу:
Смотри, Ланваль, не она?
Она! – говорит он – Боже!
Закрывши лицо рукой.
Теперь вы видите тоже,
Что нету другой такой?
Король поддержал ей стремя —
Служить волшебнице рад…
И в это самое время
Время пошло назад.
Артур! – говорит она звонко,
и с каждым звуком звончей.
Я тут, и я не девчонка,
а царица Дней и Ночей.
Ланваль – это мой избранник,
Ланваль – это мой дружок.
А ты ему не охранник,
и рыцарский твой кружок.
Да, вот я еще забыла:
скажи своей госпоже,
Чтоб голову чаще мыла и думала о душе.
Ты ей скажи: Королева,
король твой не так уж глуп.
Взгляни направо, налево —
тут рыцарей целый клуб.
Бретань – уютное лоно.
Люби его и владей.
Мы, с острова Авалона,
не ждем к нам в гости людей.
И, смеясь над своими словами,
вспрыгнула на коня
И увезла Ланваля.
А могла бы – вас. И меня.
Влюбленные
В Нормандии тоже есть солнце.
И скалы – почти как у нас.
Но вышло же так, что бретонцы
И этот сложили рассказ.
В Нормандии, Нострии прежней,
Как ты ее ни назови —
Все знают о хрупкой и нежной,
И пытку прошедшей любви.
Там помнят, как все это было.
…Был город, где речка текла.
И дама сеньора любила,
И дочку ему родила.
Девчушка красива, как Ева,
Как Евина лучшая дочь.
Но тут умерла королева,
И город окутала ночь…
Король никого не допустит
К бесценной дочурке своей.
Король ни за что не отпустит
Ее к сыновьям королей.
Так что же? Тогда приговора
Никто не отменит уже?
Не думаю. Видимо, скоро
Душа устремится к душе.
Раз девушка хочет на волю —
Когда-то придется отцу,
Пройдя по широкому полю,
В густом оказаться лесу.
Он дочке своей, олененку,
Не будет стоять на пути.
И тихо-претихо в сторонку
Придется отцу отойти.
Но раньше, чем ветер бы дунул
На пух моих легких стихов,
Король испытанье задумал
Для юношей, для женихов.
Все, может быть, в том состояло,
О чем я молчу до поры.
Сие государство стояло
На склоне высокой горы.
Народ этот даже гордился
Недоброй ее высотой.
И редкий герой находился —
Дойти до вершины пустой.
Пусть каждый жених, что приходит
С румянцем на пухлых щеках,
К той самой вершине восходит
С принцессой моей на руках.
Кого же гора не замучит,
Кто сможет ее превозмочь —
Тот парень невесту получит,
Мою несравненную дочь.
И юноши, мальчики, дети
По зову собрались окрест.
Но все же ни те и ни эти
Себе не добыли невест.
Не так-то легко это было —
С девчонкою через плечо.
А может, она не любила,
Пока не любила еще.
Принцесса тиха и бледна,
А все же одна и одна.
А нету, увы, женихов —
Не будет тебе и стихов!
Но вот ведь остался в этом краю
Юный граф, молодой господин,
Который желал бы удачу свою
Попытать один на один.
Бывало, на празднике он напевал
Два-три игривых стиха…
Довольно успешно себя выдавал
За бравого жениха.
Ну, вот и случилось такое, чему не помочь.
Конечно, влюбилась в него
без оглядки затворница-дочь.
Конечно, призналась она в лихорадке ему.
И что оставалось, как не полюбить самому?
Вот чаще, чем надо,
их люди встречают вдвоем.
Все чаще и чаще – вдвоем
в королевстве своем.
Все можно исправить:
бежать и судьбу превозмочь.
…Не хочет оставить отца
его верная нежная дочь.
Послушай, друг милый! —
девица сказала ему.
Я знаю, что силой
иной ты владеешь, и вот потому
Мне больно и думать,
как в гору, со мной на руках,
Ты в раннюю пору
к вершине пойдешь в облаках.
Я знаю наверно: тебя мое сердце зовет.
Езжай же в Салерно —
там тетка родная живет.
Чудесною силою тетушка наделена:
Возьми же, мой милый,
записку – поможет она.
И тетушка сварит
напиток тебе колдовской:
Усталость не свалит,
ее будто снимет рукой.
И жар твой остудит,
и мускулы станут как медь —
Достаточно будет,
чтоб гору вдвоем одолеть.
Пройдем испытанье —
как птицы, легки и чисты.
Отец мой суровый,
и я, мой любимый, и ты.
Конечно, он мчится в Салерно
к той тетке верхом.
Конечно, он мнится себе
даже не женихом.
Не знает, что выйдет —
не все можно чуять и знать.
Но, в общем, он видит
в себе королевскую стать.
А тетка, пожалуй, читала
с вниманьем письмо.
Дышало пожаром, оно полыхало само.
И женщина варит
целительный сбор травяной
И юноше дарит
с напитком кувшинчик резной.
Господи, Боже, Боже! —
взывает суровый король.
Опять нашелся безумец,
что принесет нам боль.
К чему эти состязанья, которые не прошли
Все лучшие наши дети,
все рыцари этой земли?
Такую назначил цену я ангелу моему —
Что хоть сам выходи на сцену,
чтоб и играть самому!
Уж и не знаю, кто смог бы
дочку мою отнести
До той, на вершине смоквы,
что в самом конце пути.
Не знаю, кому и досталось —
рыцарь не на слуху…
Уж пусть бы она и осталась,
овечка – отцу-пастуху.
И вот назначили день,