«Как в ванной…»
Он уцепился за эту мысль – похоже, последнюю, все еще остававшуюся в его голове.
«Как в ванной…»
Рванулся к окну, но ослабевшее тело подвело: вместо мощного движения вышло жалкое трепыхание, которое тварь подавила без труда.
– Хочешь упасть?
Она засмеялась – все так же мелодично, как раньше.
– Так падай. Падай… а я пока переварю первое.
Тварь шумными струями обрушилась на пол, и Игорь в ту же секунду едва не упал вслед за ней: собственные ноги отказывались держать его. Все же он сумел удержаться: успел уцепиться за оконную раму. Кое-как подтянувшись к стене, замер, дрожа от перенапряжения. На себя Игорь намеренно старался не смотреть, но руки все же оказались в поле зрения. Перед глазами все расплывалось, свет тускнел, превращая ясный день в глубокие сумерки, но глубокие трещины, покрывавшие кожу на тыльной стороне иссохших кистей, не заметить было нельзя.
«Как в ванной…»
Там, внизу… снег. Люди… помощь. Игорь навалился грудью на раму.
«Зачем ей?..»
Новая мысль заставила его остановиться. Зачем твари отпускать обед? Игорь попытался поразмышлять на эту тему, но вскоре сдался. Силы таяли. Еще немного, и он не смог бы даже стоять возле окна, не говоря уже о том, чтобы вылезти наружу.
Какая разница.
Там, внизу – шанс. Здесь…
У стены под окном стоял стул. Игорь любил сидеть на балконе, когда позволяла погода. Подтянув его к себе, он кое-как взобрался на сиденье, выпрямился и взглянул вниз. Голова сразу же закружилась, животный страх схватил ледяными пальцами за горло: слезь, идиот, слезь на пол! сейчас все образуется, тебя спасут! не смей!
Колени у Игоря подломились, и он, пошатнувшись, выпал из окна. Мир завертелся вокруг него – небо-дом-снег-небо-дом… – а потом он спиной упал в сугроб. Удар, хоть и сотряс все его естество, почему-то показался не таким уж и сильным, а боль – глухой, отдаленной, словно бы она была не внутри, а где-то рядом с ним.
Почти сразу же Игорь услышал крики. Голоса приближались, становились громче.
– Вон он лежит, вон!
Под чьими-то ногами заскрипел снег.
– Сейчас я его…
– Не трожь! Не трожь, отойди!
«Помоги… уне…»
– С ума сошел? Смотри, он же голый, он замерзнет! – молодой женский голос зазвучал совсем рядом с Игорем. Он открыл глаза в надежде увидеть, кто же пришел ему на выручку, но сумерки не позволили этого сделать.
– Не трожь! Он позвоночник мог сломать! – второй голос принадлежал мужчине. – Инвалидом его сделаешь! Пусть врачи, я сейчас вы…
«Унеси… она…»
– О боже! – кажется, девушка наконец рассмотрела Игоря хорошенько. – Какой он…
Ее спутник хмыкнул.
– Наркоша конченый, Свет, вот какой. На последней стадии уже. Обдолбался вконец, вот и выпал.
«Я не… я не нар…»
В отдалении послышались новые голоса. Сюда, к сугробу, бежали другие люди. Игорь закрыл глаза, наслаждаясь ощущением тепла, растекавшегося по телу.
«Спасли… жить… буду».
– Алло, «Скорая»? Тут человек из окна упал… да, записывайте… Озерная, четырнадцать, корпус два… нет, не трогали…
Каждое услышанное слово звучало для Игоря новой нотой в мелодии, обещавшей ему спасение. Теперь, когда вокруг столько людей, она не посмеет, она не сможет…
«Жить… буду».
– Все, приедут сейчас. Спасут… – мужчина помолчал, – наверное. Дуракам же у нас счастье. Поширяется еще полгодика, а потом…
– Дима! Что ты такое говоришь!
– А что? Так все и…
– Ой!
Вслед за возгласом Игорь услышал вздох.
– Ой, смотри! Вон, наверху!.. Как красиво!..
Дима восхищенно выругался и замолчал. Игорю оставалось только гадать, что же такое – и где? – увидела девушка, которую звали Светой. Он заморгал, отчаянно надеясь, что сумерки все-таки рассеются, хотя бы ненадолго, но мгла перед глазами оставалась такой же густой, как раньше.
– Аномалия какая-то… никогда такого не видел.
«Аномалия… аномалия… аномалия…»
Игорь задергался, принялся елозить ногами в сугробе. Что-то приближалось к нему, что-то неопознанное, необычное. Чем бы оно ни было, он хотел оказаться как можно дальше от этого.
– Прямо облако из снежинок!
Игорь застыл на месте. А потом завыл, поскуливая – тонким, прерывавшимся голосом. Его пальцы еще хватали снег, еще пытались найти, за что уцепиться, когда искрившийся под лучами солнца рой опустился на распростертого в сугробе человека.
– Не трожь, пусть скорая! Иначе у них сдохнет, а на тебя свалят! Им только повод дай.
– Но он же…
– Да не будет с ним ничего! Он вон и так в снегу валяется. Чуть больше, чуть меньше… Света, ну прошу же!
А снежинки уже вовсю таяли, покрывая Игоря поблескивавшим ковром капелек. Они соединялись друг с другом, образовывая дрожавшие на коже лужицы, которые почему-то не спешили стекать вниз.
– Мой сладкий… я уже переварила, – прошептали крошечные прозрачные губы, вылепившиеся из крупной капли в левом ухе Игоря. – А ты успел соскучиться?
Дима и Света, замерев, смотрели на слой воды, который, как одеяло, полностью укрыл собой выпавшего из окна человека.
– Что это?.. Дима, что это такое?
– Не знаю, – хрипло отозвался парень, не отрывая взгляда от аномалии, поверхность которой покрылась рябью, породившей россыпь солнечных бликов. – Не знаю…
Подбегавшие к ним люди замечали, что происходит, и вставали рядом, как вкопанные. Кто-то тихо матерился, кто-то молча глядел во все глаза.
Вода схлынула внезапно: только что мерно колыхалась над человеком, и вот – ушла в снег до последней капли, как не бывало ее. Люди подались вперед…
Первой завизжала Света, которая была ближе всех к Игорю, спустя долю секунды к ней присоединились другие женщины, прибежавшие позже. Несколько минут назад в сугробе лежал пусть донельзя истощенный, но все же живой мужчина. Теперь его место заняла мумия. Желтая кожа туго обтягивала сверху скелет, оставшийся, казалось, без грамма плоти, свисала морщинистыми складками с ребер. Съежившиеся веки обнажали перед взглядами людей опустевшие глазницы.
Нижняя челюсть мумии дрогнула, отвисла, а затем упала ей на шею. Этот слабый удар тем не менее оказался для иссохшего до предела тела слишком серьезным испытанием. По коже зазмеились трещины. Они росли, соединялись друг с другом, образовывая густую сеть, и вот уже первые желтые лепестки, оторвавшись, провалились внутрь скелета. За ними последовали другие. Вскоре от мумии остался один только скелет с редкими лохмотьями кожи на костях.
И никто из пораженных зрелищем людей, конечно же, не обратил внимания на тонкий ручеек, вырвавшийся из-под снега на другой стороне газона. Струя воды, весело журча, излилась на дорожку перед соседним подъездом, пересекла ее и через несколько секунд скрылась за углом дома, откуда почти сразу же раздался негромкий мелодичный смех.
Николай ИвановКолотушка
Кедр был здоровым, с огромным необхватным стволом – и поэтому мне не нравился. Кора толщиной в палец, иголки яркие, мясистые, и много-много шишек. Синие, смолянистые, сидят крепко, будто приклеенные к веткам. Такой надо колотить изо всех сил, чтобы хоть что-то упало.
Насмехаясь надо мной, солнце пробивало темно-зеленую вершину и светило прямо в глаза так, что, даже прищурясь и прикрыв их ладонью, нельзя было уберечься от света. Приходилось моргать и утирать выступающие слезы.
Комары зудели, словно заведенная бензопила.
– Ну, чего встал? Долби давай!
Я зло посмотрел на Вальку и ухватился за ручку колотушки. Все тело сразу же заныло, как обожженное кипятком. Рук я вообще не чувствовал, будто они отвалились пару часов назад, полностью, от ногтей до плеч. Такая тяжелая эта гребаная дубина, кто бы знал! Спасибо хоть выстрогали ее из сосны, а не листвяка – иначе бы и трех метров не протащил… но все равно, попробуй-ка весь день по болотам побегать. Может быть, для девятиклассника я и выгляжу крепким, но колотушку делали мужики в два раза старше и мерили по себе.
«А-а-а!»
Размахнувшись, я изо всех оставшихся сил саданул по стволу.
Бум!
Колотушка выпала из рук.
Я тут же втянул шею в плечи и прикрыл голову ладонями.
Присвистывая в воздухе, сверху посыпались шишки, гулко шлепаясь в бледно-зеленый мох. Одна из них зарядила мне по пальцам, и, не дав выругаться и зашипеть от досады, тут же на плечо ухнула другая, да так больно, что удар не смягчила даже шерстяная кофта.
– С-с-сука… – прошипел я, потирая ушиб. – Как же это зае… да когда уже начнут… эти долбаные шишки падать как надо!
И стукнул ногой по колотушке, но так, слегка, чтобы не удариться через кроссовку.
Хватит на сегодня синяков.
Не выпуская мешка из рук, Валька тут же зашнырял по кочкам, выбирая из ямок все, что попадало с кедра. Его худые ноги в отцовских резиновых сапогах звонко чавкали по хлюпающей топи, и выглядел он так нелепо, будто совсем не дружил с мозгами. И одновременно он почему-то казался своим среди этого черного кедрача, что тянулся во все стороны Медвежьей лапы и янтарно-зеленым спокойствием наводил тревогу в сердце любого, кто здесь побывает.
Что касается мозгов Вальки, то доля правды тут есть. Учителя шпыняли его за неуспеваемость, да и по жизни он… неблагополучный. Из тех детей, что живут в домах, где месяцами не топятся печки, где отец с матерью шарахаются по собутыльникам, а огороды не просто зарастают сорняками – неотличимы от лесных полян. Вот Валька точь-в-точь такой. Наверно, никто не смог бы сказать, что он ест, где спит, куда ходит вместо уроков. Появляется то с одного края села, то с другого; то махорку смолит, то вшей из волос вычесывает, то тырит свинцовые решетки из старых колхозных аккумуляторов.
Учителя ему грозят волчьим билетом. Наверное, так оно и будет – уж очень редко в школе появляется.
Валька опустился на колено, начал ковыряться во мху и вытащил оттуда гнилую шишку: всю поклеванную птицами, черную, рассыпающуюся в руках.