Андрей выставил лапки, приподнялся и отправил свое тяжелое тело в это бескрайнее желудочное море – пока в нем жив человек, он будет любить не только себя и свое удовольствие. Это лишь кажется, что люди сами по себе, на самом деле они еще бо`льшие муравьи, чем сами муравьи, одно лишь безрассудство перед лицом гибели делает их сильнее всех известных существ на планете.
Известных.
Он прыгнул в море и оказался среди сотен маленьких тел. Жидкость была водой, так что соляная кислота, которая смягчала и пропитывала панцирь Андрея, начала растворяться, он почувствовал сухость. Дети вокруг него сотрясали воздух звуковыми волнами, которые Андрей ощущал поверхностью панциря, усиками и церками в нижней части брюшка. Среди этих детей могла быть его дочь, его Анечка. Перебирая по неглубокому дну лапками, а сформированной из лица рукой ощупывая детские мордашки, Андрей начал искать ее. Не зная, как именно он сможет узнать свою дочь, Андрей рассчитывал на интуицию, на свои уцелевшие человеческие инстинкты, на то, что подскажет ему «сердце». Хотя своего сердца у него уже не было, а вокруг, в густой водяной жиже, колотились их сотни и даже тысячи, и, когда он ощупывал лица, колотились так бешено, что одно даже лопнуло. Андрей содрогнулся – каким представляют его себе эти дети? В темном зловонном подземелье, среди отчаянных криков и болезненных стонов – его лапки, как у насекомого, и рука в кислоте, и многочисленные пальцы… он торопливо втянул руку и выбрался на берег в том же месте, откуда явился.
Тело подсказывало решение – бросить все и мотать за новой добычей, ее наверняка уже принесли охотники, например, тот, который с седой женщиной на боку, надо доставить его добычу сюда и ощутить радость и счастье в качестве награды, а скоро, как подсказывало ему тело, должна быть еще и кормежка.
Андрею пришлось отбиваться от призывов сдаться, как от назойливых мух. Однако, вместе с тем, к телу стоило и прислушаться, вдруг оно подскажет что-нибудь полезное. Но увы, на этот счет его желтая мякоть молчала. Мухи одолевали, и мухи одолели, Андрей сдался.
Но перед этим он проник локаторами своих чувств так глубоко, насколько хватило сил его небольшого тела, постарался забраться во все закоулки окружавшего его немыслимого пространства, залегающего в глубине под огромным городом, осознать его загадочные процессы и хоть на капельку приблизиться к пониманию Организма, частью которого он становится. Это оказалось за пределами его возможностей и сил. Даже закон Гиппократа был в этом случае бессилен – съесть такой большой организм, чтобы стать им, представлялось совершенно невозможным. Разве может он, жалкая кишечная палочка, сожрать желудок, в котором находится?.. А всего человека?
Андрей развернулся к кишке, расставил щупальца, и волна сужающихся сфинктеров понесла его прочь, наверх, к земляным охотникам. Вдруг он что-то почувствовал – странный запах, неестественный и знакомый одновременно, или это было его отчаяние, остаточное эхо его человеческой жизни. Последняя крохотная частичка прежнего разума отказывалась покориться его новой чудовищной сущности. Андрей втянул усики и остановился. Чтобы спокойно жить дальше, не испытывая подобных ненужных волнений, необходимо было окончательно переварить в себе Человека, и он набросился на себя с удвоенной силой. Была ли это смерть? Возможно. Образы светлого прошлого понеслись трухлявыми щепками воспоминаний по реке воображения, исчезая одно за другим в черной пещере неотвратимого беспамятства. Картинки, фотографии жизни, лица людей, теперь все как один казавшиеся уродливыми и невозможными, – все тонуло в этой черноте.
Но лица людей, их форма, формы их тел – в них почудилось что-то знакомое, что-то неотъемлемое и даже родное. Что-то очень близкое и понятное пульсировало совсем рядом. Андрей снова превратил свое лицо в человеческую руку, какой он смог ее вспомнить, с семью солеными чувствительными отростками, и начал ощупывать кишечную полость вокруг себя. Ее складки действительно напоминали формами человеческие тела. Да, она состояла из людей. Люди были словно склеены между собой и покрыты специальной пленкой, защищавшей их от соляной кислоты, струившейся внутри самой кишки. Андрей стал внимательно прислушиваться, о чем сообщают пальцы. Через секунду он понял, что кишка состоит из сотен человеческих тел. В Организме живые люди выполняют роль строительных клеток, их снабжает питанием сеть сосудов и капилляров, и они растут внутри Организма, развиваясь из молодых в старые. Именно поэтому Организму нужны дети – он строит из них свое тело, а старых заменяет молодыми. И эта остановка была не случайна, возможно, интуиция подсказала ему, что именно здесь он должен что-то найти, знакомый запах – раствор знакомых молекул в эфире, именно в этом месте бесконечного туннеля. Мелеющее море памяти вынесло на берег утенка «Кря-кря». Семью дрожащими пальцами он нащупал ее… Ее! Свою человеческую дочь! Невероятно, но она до сих пор пахла этим мультяшным шампунем.
Осторожно, стараясь не вызывать на стенках раздражения, от которого бы они сжались и толкнули его прочь, Андрей убрал руку. Что теперь делать? Как ему вырвать из стенки свою дочь, как спасти ее? Кругом соляная кислота, пока он донесет ее до воздуха верхней каменной пещеры, Анечка растворится до костей. Новое тело снова подсказало ему решение.
Остатки человека стремительно рассеивались, их едва хватило Андрею, чтобы где-то там, в самой глубине своего чудовищного разума, на миг снова почувствовать себя отцом. Сопротивление его слабело, воля угасала, искра разума меркла, а время неумолимо несло в зловещую пропасть окончательного забытья. Андрей вцепился лапками в кишку, мгновенно сдавившую его со всех сторон, и принялся сдирать со стенок оболочку. Панцирь скрипнул и захрустел под натиском сфинктеров, внутренности сжало так, словно на него опустился многотонный пресс. Андрей разодрал оболочку и принялся жрать свою дочь.
Кишка выстрелила им, словно пулей, в неуютную водяную сырость подземной норы. Надломленный панцирь сочился коричневой слизью, позади тянулся яркий оранжевый след. Андрей нес в себе ребенка, тащил свое неуклюжее тело по шпалам, на поверхность, с трудом прижимаясь к бетонным стенам, когда мимо грохотали смертоносные поезда. И чем ближе к выходу в туннель он оказывался, тем яснее ощущал какое-то болезненное давление, распиравшее тело изнутри. Это был смертельный для него мир, но только в нем его дочь, его дочь… он остановился и задумался. Как зовут его дочь? Память шумела помехами, как телевизор, мелькала жуткими кадрами вплетенных в стену тел, старых и молодых, живущих в этой стене, живых, но безмолвных, подчиняющихся воле электрического импульса, от которого инстинктивно сокращаются мышцы, когда по кишке катится спазм.
Когда он вырывал Анечку из Организма, стараясь не повредить ее хрупкие костные сочленения, срезая вокруг нее чужие, с запасом, приклеенные к ней руки, ноги и головы, отбрасывая их, словно мусор, эти чьи-то теплые внутренности, когда его панцирь ломался под натиском кишечного спазма и когда сфинктеры смогли, наконец, его вытолкнуть, вот тогда, наверное, в кишке и оторвалась, зацепившись, наверное, за чьи-то кости, пара его задних лапок. Это было не больно, но очень обидно, много других лапок осталось, но увы, эти лапки уже не отрастут.
Приблизившись к эфиру, наполненному непонятными существами, Андрей уже в полной мере чувствовал себя частью того, другого, гигантского подземного организма, настоящие размеры которого прятались за гранью возможностей его беспомощного мозга, за пределами его возможности осознать. Организм стал его Вселенной, средой обитания, где его функция сводилась к перемещению взад-вперед по кишке, доставке добычи из одного подземного пузыря в другой. В награду ему полагались еда и счастье. Неожиданно Андрей обнаружил, что по телу разливается, словно колючий электрический рассвет, огненная заря голода, и в ее пламени тают остатки слабеющей воли.
Далекий шум вернул Андрея на землю, к его непонятной миссии, к вопросу «куда и зачем он идет». Он остановился, пропуская поезд, и подумал, что без необходимости он не стал бы выходить из Организма и забираться настолько высоко в чужой опасный мир. Раз он идет куда-то, значит, это ему нужно. Воздух здесь бился точно в истерике от движущихся по бетонным норам существ, Андрей дождался, когда очередной железный червь улетит прочь, и двинулся дальше.
Воздух. Смертоносный воздух проникал теперь через повреждения панциря и разъедал его внутренности содержащейся в нем водой. Этот путь был в одну сторону, но Андрею все еще казалось необходимым и важным пройти его до конца. К тому же, он нес добычу. Перебирая лапками шпалы, Андрей шел против движения воздуха, к источнику сухого тепла и странных запахов, и наконец выбрался на утопавшую во всевозможных излучениях станцию. Она показалась очередным подземным пузырем, слегка вытянутым и вздувшимся под воздействием непобедимых природных сил.
Люди вокруг него забегали, стали падать, кричать, через минуту станция опустела, рядом с ним остались всего трое, в панцирь ударили пули. Одна за другой, пробивая защиту, внутрь забирались капельки горячего металла. Андрей испугался – они грозили повредить добычу, которую он так берег. Он попятился, силясь изобразить на своем лице лицо человека, или руки, глаза, всё по очереди, но свинец продолжал дырявить его панцирь, сея в организме смертельный хаос.
Сил становилось все меньше, Андрей вспомнил, как он отрыгивал добычу в желудок-море, и попробовал вызвать похожий спазм, но ничего не получалось, раз за разом он пробовал, но всякий раз безрезультатно, и тогда он сомкнул свой панцирь в двуслойный неприступный шар. Последнее, что он мог теперь сделать. Умирая, он из последних сил старался спасти человека внутри себя.
Пули жалили его слабеющее тело до тех пор, пока жизнь не ушла из него окончательно. Давление кислотной крови ослабло, его уже не хватало, чтобы питать внутренние органы, оранжевая лужа растекалась по мрамору станции.