о имел длинные меховые шубы, пальто или куртки с теплой ватной подкладкой. Ватные брюки — тоже обязательная часть зимней одежды, как и валенки — единственно приемлемый вид обуви зимой. В таком наряде человек выглядел как грабитель или космонавт.
Еще одна причина, по которой в Якутске было опасно выходить на улицу, — это высокая преступность. Город — своеобразный пункт, через который проходили все освободившиеся из мест заключения по дороге домой. Особенно много их скапливалось в Якутске зимой, когда они были вынуждены ждать открытия навигации на реке Лене. И с ноября по май Якутск заполоняли бывшие заключенные, которые приезжали из исправительных лагерей, расположенных на востоке и севере Якутии, с Колымы и из Верхоянска. Большинство освобожденных — профессиональные преступники с богатым уголовным прошлым, настоящим и будущим. Для них единственным способом добычи средств на продолжение поездки — преступление, то есть занятие, за которое они и попали за решетку. Грабежи и нападения часто совершались и днем, и вечером. Бандиты не просто отнимали деньги у своих жертв, подкараулив их на темных улицах. Часто они заставляли свою жертву, несмотря на мороз, снять одежду. И если человеку не удавалось быстро добраться до дома, то без пальто и шапки он мог замерзнуть прямо на улице. Вот почему немногие выходили на улицу по вечерам. А если же кому-то требовалось выйти, то обязательно старался найти попутчика.
Днем люди тоже жили начеку, потому что в магазинах и на рынках «трудились» десятки карманников.
Каждую зиму город обрастал холодящими душу слухами о ночных нападениях, о раздетых на улицах, об убийствах. Местные газеты никогда не писали ни о чем подобном, поскольку, согласно официальной точке зрения, такие серьезные преступления не могли совершаться в социалистическом государстве. Но от этого выходить на улицу зимней ночью или даже днем не становилось безопасней.
В доме Ольги Николаевны мы снимали маленькую комнату, где спали почти друг на друге. Весь дом — около 40 квадратных метров. На этих 40 метрах жили: Ольга Николаевна с тремя детьми, еще одна семья с двумя детьми и мы впятером.
Но, какими бы примитивными ни были условия нашей жизни, все-таки здесь мы чувствовали себя лучше, чем в Быковом Мысе. Мы постепенно привыкли к новым условиям, принимая помощь и советы друзей и знакомых, которым год назад повезло остаться в Якутске, когда нас всех везли из Алтайского края в Быков Мыс. Они успешно адаптировались, нашли хорошую работу в организациях и учебных институтах, где всегда ощущался острый недостаток квалифицированных кадров. Депортированные из Литвы образовали что-то вроде небольшой колонии, и мы пытались держаться друг к другу поближе. Единение и взаимопомощь поддерживали нас в эти трудные времена, дружеские отношения стали более глубокими и теплыми, и мы сохранили их на долгие годы. Увы, единение и дружба не всегда спасали от трагедий.
Многие болели туберкулезом. В то время это была, пожалуй, самая распространенная болезнь. Особенно много больных было среди якутов. Возможно, потому, что большинство из них жили в самых примитивных, антисанитарных условиях. Но и среди депортированных заболевшие туберкулезом редкостью не являлись.
Однажды при медицинском осмотре у Бориса, одного из двух сыновей наших хороших друзей Бройде, обнаружили палочку Коха, перешедшую из пассивного состояния в активное. Возможности врачей резко ограничивались тем, что в то время никаких эффективных лекарств для борьбы с этой болезнью не существовало, и для многих она оказывалась смертельной.
Госпожа Бройде не знала, что делать и как помочь сыну.
Мы слышали о том, что якуты для лечения туберкулеза используют собачий жир, и, по разговорам, это — самое эффективное средство. После недолгого размышления госпожа Бройде достала щенка. Оба ее ни о чем не подозревающих сына играли с ним и очень хорошо выдрессировали его. Ухаживала за ним и госпожа Бройде. Она не разрешала ему бегать по улице, и благодаря специальной диете он вскоре стал достаточно жирным. Потом бесследно исчез.
Алик и Борис искали его, поскольку мать им сказала, что щенок убежал, но их старания оказались напрасными. А в действительности произошло вот что. Когда мальчики ушли в школу, госпожа Бройде отнесла щенка якуту, чтобы тот, зарезав его, отдал ей собачий жир.
Жир вытапливался на сковороде, смешивался со специями и луком, потом его подмешивали в горячее молоко, которое Борис должен был пить. Нам, слава Богу, неизвестен вкус этой смеси, но Борис ее пил с молоком несколько раз в день довольно продолжительный период времени. До тех пор пока полностью не поправился.
Сказали ли ему о секрете, связанном с его чудесным излечением? Этого мы не знаем, но знаем, что несколько других ссыльных тоже использовали тот же самый рецепт якутской народной медицины.
Бабушка и Рахиль занимались хозяйством вместе: это — нелегкое дело из-за нехватки продуктов и длинных очередей. Например, для того, чтобы отоварить хлебные карточки, им приходилось по несколько часов стоять в очереди. В государственных магазинах — ни молока, ни мяса, ни картофеля, ни яиц. Купить их можно лишь на частных рынках, где цены непомерно высокие. Бабушка и Рахиль ходили за продуктами по очереди, и дети всегда с нетерпением ждали их возвращения.
Часто они домой приносили то, что не планировали покупать. Глубокий практический смысл этого «хода» мы поняли очень быстро. Мы уяснили, что если на рынке увидели то, что когда-нибудь пригодится, то сразу нужно купить. На следующий день это может исчезнуть с прилавков.
Мы подсчитали, что наше жилье, которое мы снимали у Ольги Николаевны на улице Горького в Якутске, — седьмое с начала депортации. Мы там прожили шесть месяцев.
В Советском Союзе безработицы не существует. Это — прекрасное, но лживое утверждение, запущенное советской пропагандистской машиной. Тем не менее оно являлось для населения неопровержимым доказательством главного преимущества социалистического общества по сравнению с капиталистическим, где люди живут под постоянной угрозой увольнения и неизбежной безработицы.
Я это могу утверждать, ибо после нашего приезда в Якутск некоторое время являлся безработным.
Первые несколько дней я приходил в себя после длинной и утомительной поездки. А потом начал искать работу. Через несколько дней по рекомендации друзей получил место бухгалтера в организации, которая занималась поставкой оборудования и запасных частей для сельского хозяйства. Когда меня принимали на работу, мне пообещали не только дать квартиру, но и обеспечить водой и дровами. Однако, проработав немного, я понял, что вряд ли смогу привести там все счета в порядок. Длительное время этим никто не занимался, и одному человеку просто невозможно было хоть как-то систематизировать накопившиеся документы. Мне дали испытательный срок, но уже через две недели без каких-либо сожалений я оттуда ушел.
К тому времени я уже знал, что в Якутске много организаций, которым нужны экономисты, и что мне, возможно, удастся найти работу плановика.
В 1943 году в Советском Союзе слово «дискриминация» не употребляли. Слово по происхождению иностранное, а по сути имеет специфический запах капитализма. Больше того, по советским законам даже я вроде бы имел все гражданские права. Именно вроде бы. Поскольку официально нас ограничивали только в одном: в свободе передвижения. Мы не могли уезжать в другие места без особого разрешения. Но вскоре мне пришлось убедиться в том, что для спецпоселенцев это далеко не единственный вид не капиталистической, а советской дискриминации.
В первой же финансовой организации, куда я пришел наниматься на работу, директор сказал мне, что им как раз нужен специалист моей квалификации и что я немедленно буду принят. Мне только нужно выполнить некоторые формальности в отделе кадров.
Заведующий отделом кадров оказался очень приятным и любезным человеком примерно моих лет, и после короткой беседы попросил у меня паспорт. Я ответил ему, что паспорта у меня нет и что я спецпоселенец. Выражение его лица сразу изменилось. Он посмотрел на меня так, будто я специально пришел, чтобы обмануть его. Потом он отрицательно покачал головой. Что означало только одно: для таких, как я, вакансий в этой организации не существует.
Я несколько раз пытался устроиться в другие организации — результат тот же. В один из дней, получив еще один отказ, я шел по улице в подавленном настроении, не представляя себе, что мы будем делать, если я не найду постоянную работу. Случайно на одном из зданий увидел вывеску «Министерство образования». Терять было нечего, и я решил зайти в министерство: а вдруг повезет?
Наученный горьким опытом, я сразу пошел в отдел кадров, где сказал заведующему, что я спецпоселенец и что у меня нет ни аттестата, ни паспорта, и что, несмотря на это, я надеюсь получить работу. Он спросил о моей квалификации. Я ответил, что имею степень бакалавра по специальности «немецкий язык» и что пять лет изучал экономику в Лейпцигском университете. Заметив, что его по-прежнему что-то смущает, я предложил ему протестировать меня, если в министерстве есть специалист по немецкому языку. Подумав, он согласился и сказал, что у них есть такой специалист: товарищ Рунд. Данный товарищ и определит степень моего знания немецкого языка, а также подтвердит (или не подтвердит) мою квалификацию.
Товарищем Рунд оказалась немецкая леди из Берлина. Она имела докторскую степень и читала лекции в Московском государственном университете. Она была членом коммунистической партии и приехала в Москву. Как и многие другие идеалисты, она хотела участвовать в строительстве социалистического общества. И ей была уготована та же судьба, как и многим ее товарищам. Ее арестовали, когда она читала лекцию в университете. Она поплатилась за свою неосмотрительность, делая критические замечания по поводу недостатков и ошибок, которые видела в существующей советской системе. Ее заставили переехать в Якутию. Однако ей повезло: тысячи иностранных коммунистов бесследно исчезли в тюрьмах и л