л бы, но ничем не может помочь мне.
Делать было нечего. Я попрощался со своими учениками и коллегами, которые прекрасно понимали, что мой отъезд не является добровольным, хотя я никому не говорил о причине. Моя карьера в школе № 16 завершилась.
Сибирский телевизор
Через два дня после визита офицера НКВД, рано утром перед нашим домом остановился грузовик. За несколько минут наши вещи были погружены в кузов, и, усевшись на них, мы поехали в Покровск.
Девять месяцев мы в нужде, лишениях и болезнях прожили в Якутске. Умерла наша любимая бабушка, и сейчас в первый раз мы отправлялись в путь без нее. За день до отъезда сходили на кладбище попрощаться. Ведь могло и так оказаться, что мы в последний раз видим ее могилу.
До Покровска ехали около двух часов. Ухабистая и пыльная дорога пролегала то через лес, то по заболоченным низинам, то по полям с редкой растительностью. Несколько раз мы видели коршунов, кружащих в небе или сидящих на земле у туши животного.
Покровск оказался маленьким городком с двумя рядами домов, один из которых располагался по берегу реки Лены, а другой — со стороны тайги, первозданного сибирского леса.
Нас привезли на кирпичный завод, расположенный в южной части Покровска. Нам дали комнату в бревенчатом доме и сказали, чтобы утром на следующий день мы явились в контору: получать назначение на работу.
Однако, как всегда, ничего не было организовано, и выяснилось, что на заводе работы для нас нет. Как бы оправдываясь, нам сказали, что труд на кирпичном заводе не является легким, и посоветовали поскорее найти что-нибудь другое. Но возможности найти «что-нибудь» в Покровске и так были крайне ограничены, а тот факт, что мы депортированные, сводил шансы Израэля трудоустроиться почти к нулю.
На следующий день после нашего приезда я зашел к директору местной школы. Александр Павлов (так звали директора) понимающе и дружелюбно выслушал меня, когда я ему сообщил о цели своего визита и спросил о вакансии учителя немецкого языка в его школе. С сожалением он объяснил мне, что учебный план уже утвержден, и в нем нет немецкого языка как предмета. Однако Павлов сказал, что, вероятнее всего, через несколько лет немецкий язык будет включен в программу обучения, и попросил меня поддерживать с ним связь.
Жители Покровска в подавляющем большинстве работали на кирпичном заводе — единственном промышленном предприятии в городке. Некоторые занимались рыболовством, охотой, сельским хозяйством, а некоторые трудились в административном и торговом секторах. В городе — небольшая больница, аптека и несколько магазинов. Покровск, возможно, и возник на базе кирпичного завода и медленно вырос, став небольшим городом с населением шесть-семь тысяч жителей.
Я продолжал искать работу, и мне сказали, что к северу от Покровска есть научно-исследовательская селекционная станция, и что я быстрее найду место там, чем где-либо еще в Покровске. Терять было нечего, и я отправился туда на встречу с директором Яковом Ивановичем Климовым.
Как только он узнал, что я хочу и кто я такой, он сказал, что я, как раз тот человек, которого он искал на должность заместителя бухгалтера. Климов также сказал, что нам дадут жилье и что молоко и овощи мы будет покупать по ценам в несколько раз ниже рыночных. На селекционной — своя столовая, где сотрудники могли питаться и приобретать продукты по сниженным ценам. Бухгалтерская работа не относилась к моим любимым занятиям, но я, не колеблясь, принял предложение.
Климову было около сорока. Высокий, статный, казалось, что энергия так и брызжет из него. Он говорил со мной в добродушной и дружеской манере. Я в тайне надеялся, что мое впечатление верное и что я смогу установить хорошие отношения с моим новым начальником.
Нам выделили комнату в бревенчатом доме, в котором уже жили две семьи. В доме — общая прихожая, в прихожей — простенок. Он отделял примерно 12 квадратных метров, которые и стали нашей комнатой. Вся остальная часть так и осталась прихожей. Печки в нашей комнате не было, но Климов пообещал, что будет, тогда мы сможем переехать. Примерно через три недели мы въехали в комнату, отгороженную тонким простенком от прихожей, зато с новой печкой. Свободного пространства для проживания осталось метров десять. Но мы и этому были рады. Очень хотелось уехать из мрачного и пыльного жилища на кирпичном заводе.
Селекционная станция, окруженная со всех сторон густым лесом, располагалась на склоне, спускающемся к Лене. Похожих селекционных станций много в Советском Союзе. Одни — побольше, другие — поменьше. А Покровская, площадью более 120 гектаров, занималась выведением сортов зерновых и овощных культур для северных районов с их особо трудными климатическими условиями. В Якутии, где теплыми бывают примерно сто дней в году, вегетационный период у растений очень короткий. В этих условиях предъявляются особые требования как к растениям, так и к способам их культивации там, где за год выпадает всего лишь около 250 миллиметров осадков. На станции выращивались различные сорта зерновых и овощных культур. Под каждый сорт отводился свой участок, и осенью урожай с каждого из них собирался отдельно, тщательно взвешивался и анализировался. Весной в почву высевали только те сорта зерновых и овощных культур, которые имели самые лучшие показатели. Таким образом, выводились сорта зерновых и овощных культур, приспособленных к жизни в условиях Крайнего Севера.
По сравнению с Якутском селекционная станция — это, в сущности маленькая деревня, и у нас быстро сложилось впечатление, что мы теперь живем в сельской местности. Свежий воздух, обилие растительности, близость реки — от всего этого мы чувствовали себя намного лучше, чем в окруженным болотами Якутске.
На станции — школа, детский сад, ясли и маленький продуктовый магазин. Магазин — рядом с нашим домом, и столовая, которой мы пользовались, также недалеко. Каждый день работникам селекционной станции разрешалось покупать в этой столовой по литру молока. А так как на станции собственное стадо коров, то молоко очень дешевое — 2 рубля за литр, на рынке в двенадцать раз дороже — 24 рубля.
Водовоз Савин обеспечивал жителей водой. Он возил ее из реки в большой деревянной бочке, установленной на запряженной лошадью повозке, и ведрами разносил по домам.
На станции имелся клуб как своего рода общественный центр. По выходным дням там демонстрировали кинофильмы. В основном советские, но иногда показывали очень старые, затертые, с царапинами, копии иностранных фильмов, включая немецкие, английские и американские. Мы ходили на эти киносеансы, скорее всего, потому, что в примитивном кинотеатре в диком уголке Сибири смотреть иностранные фильмы — ощущение особое. Эти фильмы мы уже видели раньше, но они стали для нас как дуновение свежего ветра оттуда, из прошлого, из мира, который когда-то был нашим, но теперь оказался таким далеким и почти нереальным.
При станции работала баня, которая содержалась в хорошем состоянии. Как и все жители поселка, мы тоже ходили туда. Работала она по выходным дням. По субботам — для мужчин, по воскресеньям — для женщин. У русских посещение бани — особый ритуал. Не просто мытье или хлестанье душистыми вениками, а событие почти торжественное и общественно значимое. Люди берут в баню напитки, еду и хорошо проводят время в разговорах, обмениваясь последними новостями, обсуждая положение в мире и рассказывая свежие анекдоты. Баня — это даже не элемент, а значительная часть культуры, имеющая большое значение для эмоционального русского человека.
Дирекция селекционной станции проявляла большую заботу о своих сотрудниках. Единственное, что требовалось от них самих, — это заготовка дров. Они должны были сами валить деревья в тайге, пилить и рубить их. За небольшие деньги нанимали подводу, чтобы съездить в лес на заготовку дров.
В один из осенних дней мы тоже взяли подводу, достали необходимые инструменты, и все вместе отправились в тайгу. Поскольку валить деревья разрешалось только за три-четыре километра от берега Лены, мы забрались довольно далеко в лес.
До этого нам никогда не приходилось валить деревья, но, тем не менее, между нами говоря, у нас неплохо получалось. Мы выбирали только лиственницы: их было много, и нам сказали, что при сжигании они дают больше всего тепла. Поваленные деревья очищали от веток и сучков и нарезали их такой длины, чтобы потом по первому снегу их вывезти. Нужно было ждать, когда выпадет снег, чтобы перевезти бревна на санях, ведь в тайге нет дорог, и на подводе такой груз перевезти невозможно. Естественно, что деревья, которые мы валили, были небольшими. С большими мы бы просто не справились, да и вывезти их мы бы тоже не смогли. Так что мы выбирали только те, которые нам было под силу свалить. Дети помогали собирать обрубленные ветки.
Поездка в лес всем очень понравилась. Ярко светило солнце, и было еще достаточно тепло. Мы взяли с собой еду и питье. Одним словом, ехали как на пикник. Дети играли, собирали последние ягоды — бруснику и дикую землянику.
К концу дня все напиленные бревна мы собрали в одну большую груду и, оглядев ее, испытали чувство гордости. Перед отъездом в тайгу мы были настроены скептически, боясь не справиться, но сейчас, посмотрев на результаты, увидели, что сделали работу не хуже, чем коренные сибиряки. Перед отъездом на станцию мы пометили бревна особым знаком, чтобы зимой, когда вернемся за ними, сразу найти их. Так обычно делали все, кто заготавливал дрова на зиму.
Уже темнело, когда уставшие и счастливые, мы вернулись на станцию.
Потом выпал снег, но мы не смогли поехать за дровами в первый же выходной день: свободных саней не оказалось. Мы решили, что поедем в следующее воскресенье.
В понедельник, недалеко от нашего дома, мы увидели большую груду бревен. Все бревна помечены нашим знаком. В воскресенье мы поехали в лес, чтобы проверить, не ошибаемся ли мы. Проверка показала, что наших бревен в лесу нет.