ю им на вечерней дороге, и ничего страшного не случилось.
Только через год мы смогли переехать с селекционной станции в маленькую квартиру, которую нам выделила школа. Квартира состояла из узкой комнаты, поделенной на две клетушки общей площадью чуть более двадцати квадратных метров. В прихожей была общая кухня, которой пользовалась еще одна семья, жившая в другой половине дома.
Наша новая квартира была намного хуже той, в которой мы жили на селекционной станции. Но ни на что иное мы не могли рассчитывать. Нам суждено было прожить в этой квартире самый длительный период за всю нашу депортацию.
Это — типичный якутский бревенчатый дом. Плоская, без скатов крыша покрыта слоем земли и глины. Крайний в ряду из трех домов, тесно прижатых друг к другу, он стоял у обрыва к реке Лене. И летом, и зимой у нас был прекрасный вид из окна на реку, ширина которой в этом месте достигала нескольких километров. Окно с другой стороны смотрело прямо в тайгу. Дом находился близко к школе. Это было важно и для Израэля, и для детей. Особенно зимой.
В комнате с окном, выходящим на реку, мы сделали спальню для себя и Самуэля, который спал в высокой детской кроватке. Шнеур и Гарриетта спали в другой комнате, он — на лавке, она — на койке. Днем комната служила и гостиной, и столовой для всей семьи. Наша спартанская жизнь здесь оказалась самым стабильным и спокойным периодом за все время депортации.
Мы постепенно втянулись в повседневный ритм, в котором люди здесь жили, и который предопределялся суровым климатом и сменой времен года. Страхи не оставляли нас, но уже не были такими острыми, как шесть или семь лет назад. Мы стали спокойнее относиться к нашей ситуации, смирились с судьбой, уготованной нам. Но это вовсе не значило, что мы совершенно перестали надеяться на лучшее. Нет, мы никогда не теряли надежду даже в самые безнадежные и отчаянные моменты. Просто здесь нам лучше удалось приспособиться к ситуации. Мы успокоились, и нас уже не так сильно мучила неопределенность будущего.
Безусловно все, через что мы прошли, отразилось на нас обоих, и особенно на наших отношениях друг с другом. Когда мы поженились, мы не могли и представить себе, что лучшие годы жизни проведем в экстремальных условиях советской Сибири. Все наши мечты о путешествиях, о семейном счастье, о совместных творческих идеях в одночасье рухнули. Все драматическое, трагическое, травмирующее душу мы, кажется, уже прошли. А впереди… Что впереди? Все та же неопределенность и неизвестные испытания. Но мы всегда рассчитывали на поддержку друг друга, и это давало нам силы все перенести и выстоять. Извилистыми дорогами наши судьбы шли навстречу друг другу и соединились в любви, и мы делали все, чтобы защитить нашу семью.
Разумеется, мы не пытаемся идеализировать наши взаимоотношения. Как и в любой другой семье, были и несогласия, и ссоры, возникали разные сложные ситуации, когда от обеих сторон требовались терпение и уступчивость. Не всегда удавалось найти силы, чтобы справиться со всеми трудностями спокойно, иногда нервы от постоянного давления извне оказывались на пределе. Однако все эти годы мы знали: чтобы ни случилось, мы всегда поддержим друг друга, и никто из нас никогда не сомневался, что он был и будет любим.
Это было естественным состоянием для нас. Настолько естественным, что никогда не появлялось никаких иных мыслей, и когда мы осели в Покровске, когда у нас появилась возможность поразмышлять, мы еще яснее осознали, как много значим друг для друга.
Наблюдая сегодня за происходящим вокруг, и в частности за проблемами супружества, мы чувствуем, насколько в наших отношениях все было легко и хорошо. Сегодня мужчины и женщины, конфликтуя, выставляют бесконечное множество требований друг к другу, возводят, обороняясь, баррикады, и потому супружеская жизнь, с нашей точки зрения, часто принимает характер борьбы, бессмысленной бомбардировки, когда люди топят друг друга в спорах о равенстве, роли секса, свободе женщины, угнетении и набирают очки в дебатах о супружеской жизни, которые кажутся бесконечными. По нашему мнению, отличительной чертой взаимоотношений между мужчиной и женщиной является сегодня то, что каждый тратит много времени, чтобы определить, кто лучше. Все измеряется и взвешивается на основе готовых стандартов, которые стали общим мерилом и насильно применяются ко всем.
Возможно, мы ошибаемся. Весь этот переворот, свидетелями которого мы стали в семидесятых, принес кому-то пользу, но, насколько мы видим, в спешке забыли об индивидуальности каждого человека, о том, как он хочет прожить жизнь. Возможно, вновь приобретенное понимание отношений между мужчиной и женщиной и свобода, которой так наслаждается молодое поколение, и приведут со временем к счастливой и веселой семейной жизни. Но, нам кажется, если мужчины и женщины будут заняты слежкой друг за другом и выставлением требований, отчаянно добиваясь для себя хорошей жизни, они забудут, что надо просто жить. Ведь в результате получится, что ни женщина, ни мужчина, ни их дети так и не будут счастливы.
В некотором отношении у нас было меньше проблем в супружеской жизни из-за тех внешних обстоятельств, которые заставляли нас действовать, не придавая значения нашим недостаткам и ошибкам. По современным стандартам, и наши взаимоотношения можно рассматривать как определенные роли в сексе, разделении труда и ответственности. Но у нас никогда не возникал вопрос об измерении и взвешивании вклада каждого из нас в нашу супружескую жизнь, поскольку мы принадлежали друг другу, делили все поровну и боролись за одно и то же. Мы оба осознавали, что отдали наши жизни друг другу и хотели и дальше отдавать все самое лучшее, что было в нас. Наши чувства не изменились и после всех жизненных переворотов, через которые мы прошли.
Много времени уходило на борьбу за выживание, на обеспечение семьи едой, зимней и летней одеждой. На все это требовалось много энергии и денег. Чтобы хоть как-то разнообразить наше скудное меню, мы завели кур. А если точнее — несколько кур и одного петуха. Подрастая, куры давали яйца, а каждое лето — и новый выводок цыплят. Держать птицу, конечно, нелегкое дело, но для улучшения питания необходимое. Многие здесь разводили кур. Да и нам летом держать цыплят было не так уж сложно. Курятник выносили задом и ставили его под окном. Куры могли свободно гулять с утра до вечера, находя себе пищу вокруг дома и в огороде. Вечером Шнеур и Гарриетта следили, чтобы все куры зашли в курятник.
Со временем мы умудрились стать хорошими птицеводами. Помня об опыте выращивания семян на селекционной станции, мы вели подробные отчеты по каждому снесенному яйцу. Для выведения цыплят отбирали яйца тех кур, которые лучше неслись и приносили самые крупные яйца. По каждой отдельной курице мы составляли таблицы и статистические расчеты. За три-четыре года нам удалось достичь действительно хороших результатов.
Куры, которых мы разводили, были белой итальянской леггорновской породы. У каждой — свое имя, чтобы мы их могли различать. Мы держали двадцать две курицы, и на уход за ними уходило довольно много времени.
Постепенно производство наше выросло настолько, что мы стали продавать яйца, и это значительно пополняло наш семейный бюджет. За сезон наша курица-рекордистка приносила 175 яиц, и если мы продавали месячную норму яиц, то выручали за них примерно половину месячной зарплаты Израэля. Очень скоро среди местных жителей Покровска распространились слухи о том, что ссыльные Рахлины, оказывается, большие эксперты по птицеводству, и люди стали приходить покупать яйца для разведения «рахлинской»… то есть, конечно, леггорновской породы. Мы очень этим гордились.
Зимой курам не хватало в питании кальция, но мы решили эту проблему по местному рецепту. Сжигались бычьи кости, мелко измельчались до порошка, и такой костной мукой мы кормили наших птиц. Это было отличное средство для восполнения дефицита кальция. И еще мы кормили наших кур старыми газетами, которые крошили мелкими кусочками. В бумаге содержалось какое-то вещество, необходимое птицам.
Первые яйца куры приносили уже в декабре или январе, и мы их с нетерпением ждали. Самое главное, яйцо нужно быстро забрать, чтобы курица не склевала его. Поэтому мы должны были вовремя знать, какая курица собирается снести яичко. Затем на голову этой курицы натягивали колпачок, сшитый из носка, так, чтобы она не могла расколоть снесенное яйцо. Как только открывался сезон, мы проверяли пальцем каждую курицу, чтобы узнать с яйцом ли она. Если курица была с яйцом, мы вынимали ее из курятника и пересаживали в коробку, выстланную сеном, чтобы мирно и спокойно она там снеслась.
Первое яйцо сезона получал Самуэль. Мы всегда отмечали это событие, чтобы и в темное время года создать в доме веселую и радостную атмосферу.
В конце лета кур забивали. Только я мог справиться с этим заданием.
Недалеко от дома был огромный пень, оставшийся от спиленной лиственницы. Он был местом казни (так про себя назвал его я, и, вероятно, так же думали все члены семьи). Зрелище было более чем неприятным. Куры, которым отрубали головы, еще какое-то время оставались живыми и прыгали, разбрызгивая хлынувшую из шеи кровь. Один сосед показал мне, как это делается. Ничего подобного раньше видеть не доводилось, но другого способа люди не знали. И когда теперь в супермаркете я достаю из морозильной камеры готовую курицу, часто вспоминаю тот огромный пень, оставшийся от спиленной лиственницы.
Зимой содержать кур было гораздо труднее. Когда становилось холодно, курятник вносили в дом и ставили на кухне рядом с курятником соседей. И тотчас же начиналась суматоха, шум и вскоре по кухне, да и по всему дому разносился сильный запах помета. Но мы должны были терпеть, если хотели иметь кур. Мы делали все, чтобы в курятнике было чисто, но, к сожалению, от запаха избавиться не могли.
В самые холодные зимние месяцы вся наша жизнь протекала в стенах дома. Выходили только по острой необходимости. Долгими зимними вечерами сидели в комнате. Каждый занимался своим делом: кто-то готовился к занятиям, кто-то выполнял домашнюю работу, штопал одежду, играл с детьми.