и пальто мы находили маленькие спрятанные сюрпризы: коробочки с шоколадом, пастилки для детей или витамины. Иногда мы получали и кое-какие продукты, но это случалось очень редко.
В одной из посылок Добы была кукла для Гарриетты и маленький желтый медвежонок для Самуэля. При виде их они потеряли дар речи от радости, потому что никогда не видели таких игрушек. Куклу сразу же назвали Биргиттой, а медвежонка Мишей. Так по-русски называют маленьких медвежат.
На Биргитту надели платье с нижней юбкой, чулки, туфли, маленький шикарный жакет, а на ее темно-русые волосы элегантную шляпу. История этой куклы печальна. Однажды, когда у нас снова не было денег, к нам пришла пара, купившая у нас кое-что из одежды. Когда они собрались уходить, женщина обратила внимание на куклу и спросила, не продается ли она. Мы ответили отрицательно. Но поскольку женщина предложила за нее почти целое состояние, мы не смогли устоять и продали Биргитту. Гарриетта была уже большой девочкой, и потеря куклы не стала слишком болезненной для нее. Самуэль же никогда не расставался со своим Мишей. Он его до сих пор хранит, как одно из сибирских сокровищ.
Другое его сокровище, оставшееся с тех пор, — маленькая деревянная лошадка, которую подарили, когда ему исполнилось два года. Каждый раз перед днем рождения детей мы были в затруднении, не зная, где найти подарок. Вот и тогда, перед днем рождения Самуэля мы не знали, что подарить. В магазинах купить было нечего. Один из учеников Израэля, узнав о нашем затруднении, пришел на выручку. Как и многие якуты, он был очень талантливым резчиком по дереву. Однажды после урока он подошел к Израэлю и скромно протянул ему что-то завернутое в тетрадный лист. Это была маленькая деревянная статуэтка якутской лошади.
В тот день в январе, когда Самуэль, проснувшись, развернул свои подарки, он был счастлив, увидев лошадку и шоколадки от брата и сестры. Лошадка стала одной из его самых нежно любимых игрушек, и он хранил ее долгие годы как реальную память о своем сибирском детстве.
Между прочим, и Биргитта, и Миша нравились и детям, и взрослым, когда Гарриетта и Самуэль выходили играть с ними на улицу. Таких игрушек здесь никто не видел, и соседские ребятишки всегда соперничали, кому играть с куклой и медвежонком.
Посылки часто спасали нас в самых безнадежных ситуациях, и мы очень благодарны Добе и моей семье за все, что они нам присылали. Некоторые посылки терялись в пути, но мы никогда не могли получить никакой компенсации. А у некоторых посылок была своя собственная история.
В один из воскресных дней зимой 1951 или 1952 года мы навестили наших друзей Машу и Зелига Капульских, которые жили с нами в Покровске в течение нескольких лет. Зелиг женился на русской еще в Якутске. По профессии Маша — фармацевт, в Покровске она занимала большой пост — заведующей районной аптекой. От работы Маша получила хорошую квартиру, и по тем временам они жили довольно зажиточно. Они пригласили нас к себе, когда в Покровск приехал Муля Свирский, мой хороший друг, с которым мы ловили рыбу в Быковом Мысу.
Мы давно не виделись с Мулей, с тех пор как уехали из Быкова Мыса, и о многом хотелось поговорить. Зелиг, Муля и я дружили еще с Литвы, где состояли в одной еврейской общине. Мы были одного возраста, имели много общего и всегда хорошо проводили время вместе. Мы обменивались мнениями о том, что произошло за прошедшие годы, размышляли о будущем. Когда мы увлеченно разговаривали, раздался стук в дверь. Вошла Маша и сказала, что пришел молодой человек с почты и хочет поговорить со мной. Я вышел в прихожую и увидел своего бывшего ученика, который работал теперь почтальоном. Он извинился за беспокойство, объяснив, что уже заходил к нам домой, где ему посоветовали зайти к Капульским. Он сказал что со мной срочно хочет поговорить начальник почты. Я не мог понять, что за срочность, но пошел с ним на почту.
На почте начальник заявил, что мне пришла посылка из-за границы. Я сказал, что это очень хорошо. Тогда начальник уточнил, что, к сожалению, посылка повреждена в дорожной аварии в Якутске. Далее он уточнил, что разбилась банка с клубничным джемом, и на почте теперь не знают, как возместить ущерб. Клубничного джема в магазинах не найти, и не хотим ли мы вместо джема, взять на соответствующую сумму шоколада. Я на это сказал ему, что нет проблем, и подписал протокол, согласно которому я принимаю предложение о замене варенья на шоколад и отказываюсь от всех дальнейших претензий по компенсации. Начальник почты остался доволен. Получатель посылки попался несклочный, и потому удалось легко и быстро уладить дело. Я вернулся к Капульским и рассказал им эту историю, которая очень удивила всех нас. Вскоре за разговорами о нашей жизни, о больших и маленьких событиях, мы забыли об этом случае.
Через два дня мы получили посылку и очень удивились, что на одежде не осталось никаких следов клубничного джема из разбившейся банки. Если банка разбилась внутри посылки, то на одежде обязательно остались бы пятна. Но их не было. Почему? Только через несколько лет эта тайна перестала быть тайной.
Когда мы из Покровска вернулись в Якутск, знакомая на главпочтамте рассказала нам, что произошло на самом деле. При виде иностранной посылки девушка, работавшая в посылочном отделе, не смогла удержаться от соблазна посмотреть, что внутри, и унесла посылку домой. Воровство раскрыли. При обыске у нее дома нашли все содержимое посылки за исключением клубничного джема, который она съела. Бедную девушку приговорили к десяти годам с отбыванием срока в исправительно-трудовом лагере. А поскольку в описи к посылке значилась банка с клубничным джемом, начальство вынуждено было дать объяснение. Факт кражи обнародовать не захотели, и дорожная авария — самое лучшее, что смогли придумать.
Через несколько месяцев после нашего визита к Капульским пришло печальное известие: умер Муля Свирский. Он работал бухгалтером в рыбтресте, к которому относился и рыбозавод в Быковом Мысу. По долгу службы он много ездил по Якутии, проверяя бухгалтерские отчеты различных отделений этой большой организации.
Во время одной из таких командировок на север Муля вместе с инженером из Москвы ехал на собачьей упряжке в небольшой поселок. С ними был и каюр, погонщик собак. Внезапно их настигла пурга — печально известная снежная буря, и горизонт исчез из виду. Опытный каюр знал, что делать, чтобы спасти себя и пассажиров. Он собрал собак в кольцо вокруг саней, и все трое, согнувшись, уселись в них и укрылись оленьими шкурами. Так они могли оставаться на морозе в безопасности.
Спустя некоторое время, пурга также внезапно утихла, как и началась. Муля сказал, что они немедленно должны добраться до поселка, который находился в нескольких километрах. Но каюр наотрез отказался ехать, говоря, что за этой пургой будет другая, слабее, но не менее опасная для тех, кто окажется в пути. Он хотел, чтобы они остались и переждали вторую пургу, но Муля очень торопился и пренебрег предупреждением каюра. Они пошли с инженером пешком.
Они ушли недалеко, когда началась вторая пурга. Они продолжали пробираться вперед, когда инженер потерял рукавицу. Муля, чувствуя свою ответственность, так как именно он настоял на том, чтобы не пережидать пургу, отдал ему свою перчатку, чтобы тот не отморозил руку.
В результате сам Муля, оставшись без перчатки, получил очень сильное обморожение, и когда через несколько часов они добрались до поселка, ему нужна была срочная медицинская помощь. Врач приехал только через несколько часов. Руку ампутировали, но началась гангрена, и по дороге в Якутск Муля умер.
Когда находишься в Риме
Последние полтора года до нашего отъезда в Якутск с нами жила семья Поповых. Они были якуты. Муж, хотя и работал преподавателем в школе, хорошо образованным человеком не являлся. У него была тихая, спокойная жена, но двое его сыновей-подростков росли дикими и неуправляемыми. Их младшая сестра Таня болела трахомой, очень заразной болезнью глаз, от которой страдали многие якуты.
Попов был недружелюбен и, чтобы не сказать больше, неприятен. Из-за этого возникало много конфликтов на нашей общей кухне. Мы жили рядом, и любая мелочь могла послужить началом конфликта, если не проявить понимание и терпимость. Попов этого не делал. Летом мы пили воду, которую водовоз привозил с Лены и наливал в бочку, стоящую на ступеньках за дверью. Зимой мы приносили воду из проруби, которую сами пробивали, или использовали лед, огромные блоки которого нам привозили прямо к крыльцу. Когда нам нужна была вода, мы откалывали небольшие кусочки льда, клали их в кастрюлю или чайник и растапливали на плите.
Однажды летним утром мы, к нашему огромному удивлению, увидели, как маленькая Таня, подставив стул к нашей бочке, умывается водой, которую мы используем для питья и приготовления пищи. Даже если бы она не болела трахомой, все равно так нельзя было делать. Когда мы сказали Попову о случившемся, он небрежно ответил, что мы могли бы пере ставить бочку в какое-нибудь другое место, куда Таня не заберется. Мы поняли, что взаимопонимания с этим человеком нам не достичь, и решили, как можно меньше общаться с ним и его семьей.
Очень часто в семье Поповых случались ссоры. Отец ругался со своими сыновьями, и ссоры часто переходили в драки, отчего стены дома сотрясались. Когда начиналась драка, в ход шла и мебель, и посуда. Однажды после особенно яростной драки мы видели из кухни, что одного из сыновей отец привязал к железной кровати, а другой лежит избитый без движения на полу. Мы поняли, что лучше всего подальше держаться от таких людей и не вступать с ними ни в какие конфликты.
В наших условиях нелегко было придерживаться еврейских традиций и обычаев, на которых мы выросли. Мы не были ортодоксами, но отмечали все наши праздники, как могли.
По праздникам мы собирались в кругу друзей и знакомых. Это всегда проходило у нас довольно спокойно, поскольку никто не хотел привлекать ненужного внимания со стороны власти. Ведь мы прекрасно понимали, что она не одобрит соблюдение нами религиозных обычаев. Несмотря на условия и всевозможные ограничения, мы старались воспитывать детей в еврейском духе. Когда родился Самуэль, было совершенно невозможно сделать ему обрезание в больнице. Мы даже не поднимали этот вопрос. Все встало на свои места после возвращения в Данию.