Датской делегации удалось убедить советских руководителей. Они пообещали, что нам разрешат выехать из страны, но наш горький опыт показывал, что много, очень много времени может пройти со дня получения обещания до его выполнения.
Сначала мы пошли в ОВИР, организацию, занимающуюся выдачей разрешений и виз для выезжающих за границу. Нам выдали кипу длинных анкет, которые предстояло заполнить, подробно отвечая на вопросы о нашей жизни, образовании, о поездках, о членстве в партийных, культурных или спортивных организациях. Так же подробно мы отвечали на вопросы о наших родственниках, кто они и где живут.
Шнеур уже несколько лет был членом ВЛКСМ. Как и другие, комсомольцем он стал автоматически. У тех, кто отказывался вступать, могли возникнуть неприятности — вплоть до отчисления из института.
Комсомольцы — авангард молодежи. Они активно поддерживали генеральную линию партии и принимали участие во всех ее делах. Например, в их помощи всегда нуждался сельскохозяйственный сектор, особенно в период уборки урожая, когда комсомольцы отправлялись в колхозы помогать убирать урожай. После первой своей поездки в колхоз Шнеур рассказывал нам, в какой тесноте они жили в грязной вонючей юрте. Каждый день с утра до вечера они работали в поте лица, собирая картошку. А колхозники не работали, считая, что, пока студенты «пашут», они могут отдыхать.
На следующее лето Шнеур решил остаться дома и не пришел в комитет комсомола, когда студентов отправляли в колхоз. Один из секретарей комсомола приходил к нам несколько раз, но Шнеура не застал. Он устроился помощником воспитателя в пионерский лагерь, хорошо там поработал, и когда летние каникулы закончились, получил письменную благодарность от комсомольской организации лагеря. Вскоре начались занятия в институте, и на комсомольском собрании один из секретарей остро критиковал Шнеура за то, что тот подвел своих товарищей, не поехав работать в колхоз. Шнеур спокойно его выслушал, а затем отдал секретарю благодарственное письмо из пионерского лагеря и попросил его прочитать это письмо вслух. Больше никаких выговоров по комсомольской линии у Шнеура не было.
Постепенно почти все сосланные из Литвы собрались в Якутске. И сложилась обширная еврейская община. Мы часто собирались вместе, праздновали Шабат и другие еврейские праздники. Мы много говорили о том, что вот-вот что-то должно произойти и как все эти перемены отразятся на нашем положении.
Наши анкеты, заявления и рекомендательные письма с работы необходимо было представить в ОВИР вместе с восемью фотографиями каждого члена семьи. Мы немедленно заполнили все заявления-анкеты, ответили на все вопросы и все сфотографировались.
Китайская пословица гласит: «Даже самая длинная поездка начинается с первого шага». Для нас первым шагом была сдача всех бумаг, документов и фотографий в ОВИР.
Мы мало кому рассказывали о своих планах. Только наши самые близкие друзья знали о них. Мы понимали, что пока нам выдадут разрешения на выезд, пройдет много времени, и рассчитывали остаться в Якутске до окончания школьного года.
И вот первый положительный результат: с Рахиль сняли статус спецпоселенца. Теперь нам открыта дорога в любое место Советского Союза, за исключением крупных городов и прибалтийских республик. Мы привели в порядок наш дом с тем, чтобы быстро продать. Конечно, мы его не собирались продавать до тех пор, пока не получим разрешение на выезд.
Как только учебный год закончился, я уволился с работы. Гарриетта и Самуэль ушли из школы, а Шнеур — из института. Прошло два месяца, как мы подали документы в ОВИР. Я пошел наводить справки. Мне сказали, что нас обо всем проинформируют сразу же, как только получат ответ из Москвы.
В один из последних дней августа я подметал улицу перед нашим домом, и вдруг мне пришла в голову мысль, что нам нужно срочно выехать из Якутска в Иркутск. Когда мы получим наши выездные визы, нам гораздо легче будет уехать из Иркутска, потому что там есть прямое железнодорожное сообщение с Москвой по Транссибирской магистрали. Если останемся в Якутске, то выехать будет сложнее, и на это уйдет больше времени.
Рахиль согласилась со мной, и мы приступили к продаже дома. Покупателя нам не пришлось долго искать: он купил дом вместе с мебелью. Наша знакомая приобрела у нас кур. Мы вернули друзьям деньги, которые занимали у них на покупку дома, и у нас еще осталась сумма на дорожные расходы.
С трудностями, но нам все же удалось достать билеты на пароход из Якутска до Усть-Кута, чтобы оттуда по новой железнодорожной ветке доехать до Тайшета, а далее еще примерно девятьсот километров до Иркутска. Там предстояло жить до тех пор, пока не получим разрешение на выезд.
Мы заранее постарались найти место, где сможем остановиться в Иркутске, пока найдем жилье.
Нам повезло: несколько лет назад в Иркутск с семьей переехал один из наших близких друзей, Лейзер Шимберг. Они жили там в большом доме. Я позвонил Лейзеру на работу и рассказал ему о нашей ситуации. Он пригласил нас к себе и сказал, что мы можем жить у них столько, сколько нужно.
За день до отъезда мы все в последний раз сходили на могилу бабушки на кладбище, которое находилось на окраине города, за стадионом. Это был печальный момент для нас. Еще печальней, чем в тот день, когда мы хоронили ее. Мы почувствовали, насколько трагично то, что бабушке было суждено умереть здесь и навсегда остаться в таком далеком и чужом мире.
Наш отъезд из Якутска стал большим и незабываемым событием. Заканчивался пятнадцатилетний период нашей депортации, и, может быть, начинался последний этап нашего пути домой.
Багажа у нас было мало, и, уместившись на повозке, запряженной лошадью, мы поехали на пристань. Несколько наших друзей и знакомых пришли проводить нас. Некоторые признались, что завидуют нам. Но теперь мы были уверены, дорога открыта всем, и это вопрос времени: кто раньше, кто позже. И все наши близкие друзья, за некоторым исключением, в конце концов, уехали из Якутска, чтобы поселиться под более ясными небесами. Когда пароход отчалил, мы увидели, как друзья вынули платки из карманов и стали махать нам вслед. Многие плакали.
Нас же охватило странное, незнакомое до сих пор ощущение. Казалось невероятным, что в такую поездку мы отправились сами. Нам трудно было осознать, что теперь ни у кого не нужно спрашивать разрешения, что мы можем ехать совершенно свободно. У нас были отличные каюты, и нам все нравилось. Проплывая мимо Покровска, мы узнавали все дома. Увидели мы и наш дом, где жили последние годы и где так часто мечтали о том дне, когда будем проплывать мимо на пароходе, который увезет нас отсюда. Время покинуть Якутию и, возможно, продолжить путь на запад, наконец-то, пришло.
Через неделю мы прибыли в Усть-Кут, на конечную пристань на реке Лене. Отсюда по новой железнодорожной ветке мы должны ехать в Тайшет. Станция находилась примерно в четырех километрах от пристани. Несколько солдат помогли нам донести багаж. Они закончили свою службу в Тикси и теперь возвращались домой. Они были счастливы и всю дорогу от Якутска до Усть-Кута развлекались, пели и танцевали. Среди них было несколько еврейских юношей, и мы пригласили их в нашу каюту отпраздновать еврейский Новый год, который пришелся на один из дней нашего плавания.
Даже с помощью солдат мы очень долго добирались до станции. Но когда, наконец, добрались, поезд на Тайшет уже ушел, и нам пришлось целые сутки ждать другого. Вместе с солдатами и другими опоздавшими пассажирами мы ночевали в зале ожидания на вокзале — кто на полу, кто на скамейках. Наученные горьким опытом четырнадцатилетней давности, когда у нас украли мешок муки, мы спали по очереди, присматривая за багажом, который положили рядом. На еле-дующий день впервые за четырнадцать лет мы сели в поезд. Несмотря на то, что нам пришлось сидеть на так называемых жестких местах во втором классе, эта поездка, по сравнению с транспортировкой в вагонах для скота, показалась нам роскошной. Самуэль первый раз в жизни ехал в поезде, и ему все было интересно. Он бегал везде, но больше всего ему хотелось попасть в кабину машиниста. Мы с трудом утихомирили его.
Как и многие железные дороги в СССР, ветку из Усть-Кута до Тайшета построили заключенные ГУЛАГа. Часть дороги еще достраивалась, и на таких участках поезд шел очень медленно. Несколько раз мы видели заключенных, укладывающих шпалы и рельсы. Их охраняли солдаты с автоматами и овчарками на поводках.
На других участках мы видели типичные тюремные бараки, окруженные забором с колючей проволокой и сторожевыми вышками.
Я стоял в коридоре у окна, когда мы проезжали мимо одного такого лагеря. Рядом со мной стоял пассажир, довольно еще молодой, хорошо одетый и аккуратно подстриженный. Не знаю зачем, но, обращаясь к нему, я сказал, что самое лучшее, если в будущем таких сторожевых вышек не останется — очень нехорошо, если иностранцы увидят эти отвратительные строения. Мой сосед не согласился: «Как знать, — ответил он, — может быть, эти тюремные бараки и сторожевые вышки нам еще пригодятся». Мне не хотелось вступать с ним в дискуссию, но про себя я подумал, что, возможно, он прав. В том смысле, что советская страна не мыслит себя без таких сооружений.
На следующий день около пяти часов утра мы были уже в Тайшете. Здесь нам нужно было пересесть на другой поезд и ехать в Иркутск. Еще в поезде нас предупредили, что на станции будет такое скопление, что нам едва ли удастся приобрести билеты. Задание купить билеты получил Шнеур. Как только поезд стал подходить к станции и снизил ход, он выпрыгнул из вагона и помчался к билетной кассе. Все получилось удачно, Шнеур купил билеты, и у нас у всех были места. Нам пришлось ждать два часа, пока поезд-экспресс пришел из Москвы.
Опять наши друзья-солдаты помогли нам донести багаж, и мы распрощались. За долгую дорогу мы их хорошо узнали, и нам было немного жалко расставаться с ними, зная, что больше никогда не встретимся.