В маленькой комнате вокруг стола сидела семья — мать и семеро ребятишек. Женщина сказала мне, что ее муж на фронте.
На столе стоял большой чугунок с картошкой, сваренной в мундире. Перед каждым ребенком — кружка, как я подумала, с молоком, но ошиблась. Когда я подошла поближе, то увидела, что это вода. Рядом с каждой кружкой — по большому ломтю хлеба и соль, в которую дети макали хлеб и картошку.
Хорошо помню свое удивление при виде румяных здоровых мордашек этих ребят. Я тогда подумала: а что если нам придется питаться так же? Как будут выглядеть мои дети, если у них будет такая «диета»?
Как и других мужчин, меня определили рыть глубокую яму, которую готовили под закладку силоса. Я старался, как мог, чтобы не подвести остальных членов бригады, но у меня просто не было сил выполнять такую тяжелую работу. На следующий день я вынужден был пойти к врачу и просить освобождение.
Местный врач ничем не могла мне помочь и направила меня на врачебную комиссию в Бийск. В Бийске после тщательного медицинского осмотра я, наконец, получил свидетельство, удостоверяющее, что являюсь инвалидом в результате перенесенного полиомиелита и, таким образом, освобождаюсь от выполнения какой-либо физической работы. Вернувшись в совхоз, я показал свидетельство директору. Он спросил, какое у меня образование. Я рассказал ему, что по образованию экономист, окончил университет в Лейпциге. Он, не дав мне закончить, предложил: «У меня есть работа по вашей специальности. Будете работать бухгалтером в ремонтной мастерской».
Поскольку места в детских яслях для Гарриетты не нашлось, Рахиль разрешили остаться дома. Однако нашу бабушку вместе с другими женщинами отправили на работу во фруктово-ягодный сад. В школе мы прожили около четырех недель, после чего переехали в одну из комнат большого многоквартирного бревенчатого дома, который был недавно отремонтирован. Там же жили и многие из тех, кто ехал с нами. Поскольку Израэль работал бухгалтером и, соответственно, относился к более высокой категории работающих, то мы оказались первыми, получившими жилье в этом бревенчатом доме.
Комната, которую выделили нам, была большой — около 25 квадратных метров. А поскольку дом электрифицирован, то мы пользовались электроплиткой, которую нам подарила г-жа Бауэр еще на станции Вилкавишкис. Наконец-то, через два месяца мы могли закрыть дверь и остаться одни в нашей собственной комнате.
С мебелью у нас не было проблем. Нам дали четыре кровати, один стол и четыре стула. Это все, что мы смогли разместить в комнате: много места занимала печка.
Бабушка и Израэль работали в совхозе, Рахиль занималась домашним хозяйством. Приготовление еды не отнимало у нее много времени, да и ограниченный состав продуктов не позволял блеснуть кулинарным мастерством. Появились и другие обязанности. К примеру, дрова для печки нужно наколоть и принести в дом. Чистую питьевую воду брали из колодца. При отсутствии какой-либо канализации грязную воду выносили на помойку. Полы не были покрашены, и поэтому каждый день Рахиль их мыла и скребла.
С такой тяжелой домашней работы девушка из Копенгагена вообще никогда не сталкивалась, но, к чести Рахиль, она научилась выполнять не только эту работу, но со временем и многое другое.
Мы подружились с нашими русскими соседями. Они всегда были рады помочь нам и давали советы, когда мы попадали в совершенно незнакомые для нас ситуации. Они помогли нам справиться с трудностями, возникавшими на первых порах, пока мы привыкали к новой жизни. Соседи были простые рабочие люди. Наше появление привнесло интересную и радостную перемену в их скучную и тихую повседневную жизнь. Они сгорали от любопытства и часто приходили в гости. Спрашивали, где мы родились, где жили, в каких странах бывали. Женщин особенно интересовала наша одежда. Они просили продать им что-нибудь, объясняя, что никогда не носили ничего подобного. Они не могли понять, как это так получается, что Рахиль почти каждый день стирает ребячью одежду, а та не линяет. Словом, многое казалось им почти нереальным.
Как-то раз одна из соседок впервые зашла к нам в комнату и, оглядевшись, воскликнула:
— У вас столько кроватей, прямо как в больнице!
Сначала мы не поняли, чему она так удивилась, но позже выяснилось, что местные жители не привыкли к такому количеству кроватей в одной комнате. Как правило, в их домах стояла одна кровать с огромным количеством подушек, сложенных горой одна на другую и накрытых большой кружевной накидкой. Родители спали на кровати, а остальные члены семьи на полу. На ночь каждый «напольник» по-своему устраивал себе постель из чехлов, матрацев и одеял.
Так что и мы узнавали много нового.
В штате ремонтной мастерской, где я начал работать, было 40 человек. Администрацию представляли четверо: директор (Ермолаев), инженер (Васильев), механик и я. Мастерская занималась ремонтом и техническим обслуживанием всей техники и инструментов совхоза. Она была оснащена вполне современной, в том числе заграничной техникой.
Мне отвели маленькую комнатку, оборудованную специально для бухгалтера. Объем работы — довольно-таки большой для одного человека. Все дело в том, что работали в мастерской сдельно, и на каждую запчасть или кусок металла заполнялся бланк заказа. В результате, нужно было обрабатывать огромное количество бухгалтерских документов: приходных и расходных ордеров, сводных таблиц и т. п.
Директор Ермолаев очень удивился, когда увидел, что я не пользуюсь счетами, главным инструментом в бухгалтериях всех советских предприятий и в магазинах. Он стоял, наблюдая за моей работой, а потом сказал:
— Не могу понять. Как вы, человек с высшим образованием, не умеете пользоваться счетами?
Чтобы овладеть искусством вычислений на деревянных костяшках, я после работы приносил счеты домой и тренировался. И постепенно приобрел все необходимые навыки для того, чтобы быстро считать и при этом не ошибаться.
Мои отношения с другими работниками мастерской были хорошими, а в некоторых случаях даже дружескими. Ермолаев — невысокий, коренастый и очень сильный мужчина лет сорока. Он рассказал мне, что служил подмастерьем у кузнеца и что окончил всего четыре класса.
— Я в долгу перед Советской властью за все, чего достиг в жизни, — с гордостью говорил он.
Все квалифицированные рабочие были освобождены от воинской обязанности, потому что ремонтные мастерские отнесли к предприятиям военной промышленности. Ермолаева тоже освободили, о чем он искренне сожалел. Он очень хотел уехать на фронт и помогать бить «фрицев» — так он называл немецких солдат.
В официальных советских кругах к нам, спецпоселенцам, относились как к очень подозрительным и ненадежным элементам. Иметь с нами контакты при определенных обстоятельствах для многих людей было небезопасно. Но в жизни то и дело оказывалось, что нормальные человеческие чувства и отношения важнее приказов и ограничений, установленных партией. Например, Ермолаев часто просил меня остаться после работы. Когда все расходились по домам, мы проходили в маленькую комнату, где на стене висела огромная карта, и он просил меня показать, где сейчас проходит линия фронта и где главные районы военных действий, а также рассказать, как географические условия могут повлиять на военную ситуацию.
Однажды он попросил меня показать, где находится Перл Харбор. Это было как раз после того, как 7 декабря 1941 года японцы атаковали американскую военно-морскую базу, и в советской прессе появились сообщения об этом. Ермолаев плохо разбирался в географии, не скрывал этого и всегда с большим интересом слушал, чтобы и в географии получше разобраться, и побольше узнать о событиях, происходящих в мире.
Вскоре я убедился в том, что человеческие качества этого человека намного выше, чем у некоторых, куда более образованных людей.
Алтайский край знаменит своими сильнейшими зимними буранами. Однажды поздно вечером, когда начавшийся еще с утра буран продолжал бушевать, и никто не осмеливался выйти из дома, раздался стук в дверь. Я был очень удивлен, увидев на пороге Ермолаева. Он стоял весь запорошенный снегом с рюкзаком за плечами. Я предложил ему войти. Войдя в комнату, он объяснил, что назначен командиром отряда местной самообороны. Они проводили учения, и, проходя мимо, он увидел свет в нашем окне и решил зайти поговорить.
Я спросил его, почему для учений выбрали такую ужасную погоду. Он ответил, что его команда привыкла подниматься по тревоге и совершать марш-броски в любую погоду.
Я предложил ему стаканчик водки, он не отказался.
Потом я еще несколько раз наполнял его стакан, и вскоре бутылка оказалась пустой, но Ермолаев и не собирался уходить. Дети давно уже спали. Нужно было укладываться маме и Рахиль.
Ермолаев вскоре, кажется, понял, что своим присутствием доставляет неудобство, и заботливо предложил:
— Если ваши женщины хотят ложиться спать, я сяду спиной, чтобы их не смущать. Обещаю, что подглядывать не буду.
Когда «мои женщины» легли в постель, и все затихло, Ермолаев подошел к своему рюкзаку и вынул оттуда мешочек муки:
— Это вам. Я бы не хотел, чтобы кто-то еще узнал об этом.
Работники совхоза для подкормки кур и свиней покупали мякину. Этот отличный корм стоил дешево. Наша ремонтная мастерская была единственным предприятием, где ремонтировали любую технику, в том числе двигатели и трактора. Недалеко от совхоза стояла мельница, и если там что-то выходило из строя, то в нашей мастерской ремонтировали и эту мельничную технику. Поэтому директору мельницы было выгодно поддерживать дружеские отношения с директором ремонтной мастерской, который в критических ситуациях мог всегда придти на выручку.
Ермолаев пользовался на мельнице особым уважением. Если он привозил туда сто килограммов мякины, то в обмен получал сто килограммов муки высшего сорта по хорошо известному и часто используемому принципу «долг платежом красен». Этого принципа придерживаются во всех странах, а в Советском Союзе он тем более необходим как условие, чтобы сводить концы с концами.