Душа, как известно, — дурман, и туман, и попытка диверсии.
Поскольку она есть — движение токов, электро- тойсть -химия.
Как здорово, дарлинг, что всё-таки — осень! Сырая, просторная, серая!
И мы два — живых, и поэтому — розовых, и — резонируем.
И вот мы стоим посреди (прямо так и скажу) — Вавилона,
Который и мчит, и несёт, и грохочет, и прочая, прочая;
Но мы вот стоим, в нём являясь отдельные — уединённые!
Что хоть невозможным и кажется, но оно — оно именно очень — так.
И в этих сумерках, как ни верти, а все равно — сиреневых!
И в дымчато еще прозрачно серо-голубых!
И, ясно дело, — перламутровых, а и ещё — серебряных,
И содержание состоянья нас и мира, щазз происходящего средь них,
Есть таково, его центральный пункт, о, дорогая Ольга, —
Оно есть то, что мы интерферируем, — а потому, что мы вибрируем!
В плывущем мареве муаровом, в слоисто-сизо-алкогольном,
Как буквы «б» и «р» в слове «вибрируем», вот как мы вибрируем!
— и проч. в таком духе — осень 1987, Ростов-на-Дону.
Февраль,................................
***
Февраль,................................
......................................
........................................
...............................................;
Февраль, его самый последний день,
………………………………….
…………………………………..
………………………………………
Февраль, когда город насквозь
Весной из будущего весь уже просвечен, как рентгеном,
А ты, в него вколочен, чёрный, непрозрачный точно гвоздь,
Стоишь, и смотришь, и вот что ох сильно понимаешь:
— А что до того, как вернее всего тебе отомстить,
Это — не делать этого вовсе никак:
Быть всячески милым, при встрече дарить цветки, —
Зачислить, короче, в различные прочие, много которых, которые — так.
— Вернее всего и точнее всего тебе отомстить —
Это вовсе никак не хотеть отмщать:
Не то что, конечно, простить,
А — отнести к мелочам.
И вот сегодня как раз такой, darling, день.
День сознавать с изумленьем такой очевиднейший факт:
Так, значит, darling, ты — не более, чем — тень?
Плохая иллюстрация к моим стихам?
— февраль 1988, Ростов-на-Дону, Буденновский проспект.
Это февраль ещё только время самое
***
Это февраль ещё только время самое
Тихое, и самое белое, и самое сонное,
Оно, пожалуй, можно выразиться, водолазное —
Предобморочное, звонкое оно, кессонное.
— Пойдём прогульнемся-ка, что ли, по Сити.
Глядеть, какой вечер этот
Узкий, морозный, но — долгий, но — синий,
И розовый! И фиолетовый!
«Рубин тьюздей» из Роллинг Стоунзов.
Гляди, какие прохожие!
Как, если разговаривают, то вполголоса,
А чаще замолкают настороженно.
А чаще замолкают, оборачиваются,
Оглядываются, будто их окликнули, —
Лица бледные у всех, усталые, одутловатые
Лица все такие в смысле зимние;
Ну так что же. Такого в честь вечера
Формулировать ща будем истины.
— Это время, когда очень здорово — весело! —
Оскорбленным быть и униженным.
Хорошо говорю, весело!
Погодите, мусью и дарлинги,
Погодите же, суки! Всего-то два месяца
До апреля — возмездия и воздаяния.
Февраль 1988, поезд Ростов-на-Дону — Тюмень.
Необитаемые расстояния зимы как тьма меж звёздами
***
Необитаемые расстояния зимы как тьма меж звёздами.
От тепла до тепла хрен знает сколько ехать промёрзлым насквозь троллейбусом.
Зима хоть, действительно, вой, останавливает лишь, что поздно —
Поперебудишь соседей.
………………………………………..
……………………………………………..
……………………………………………………….
………………………………………………………..
Я знаю что делать: оденься и выйди на улицу.
Я знаю, что это смешно, как нелепо, что в мире,
Все вымерло нафиг, а именно способом «вымерзло»,
Но именно это заставит тебя, наконец, сформулировать,
Чего ж ты не валишь отсюда, чего ж ты так долго здесь мучишься.
А все дело в том, что в ночи этой обледенелой,
В вымерзлой этой отчизне, на северный полюс заброшенной,
Живётся не лучше, возможно, но точно — понятней и проще:
Здесь точно понятно, как следует жить и чего в жизни делать.
— Выгадывать маршрут, чтобы пореже против ветра.
— На всякий случай обходить подальше встречных милиционеров.
— Ну и другие ещё можно привести различные примеры, —
Но суть не в них. А в главном. Ну, а главное — всё это
Сосредоточенно, не отрываясь, не пропуская ни единой мелочи,
Своего рода вдохновенно даже, как машинистка, видел —
Вымарывает опечатки лезвиецем, —
Всё это ненавидеть.
Вот это, всё подряд. Вот это — всё.
Сосредоточенно, не отрываясь, вдохновенно, точно волк на
Воет луну, — ненавидеть всё это, и ненависть
Будет греть и веселить, как точно водка.
1988, март, Тюмень
Хочу я поцеловыванным быть
***
«Хочу я поцеловыванным быть» —
Тобой! «Ай ванна би кисс бай ю, бейби, ай ванна би кисс»;
ТирьЯм, тирьЯм, тирьярирАм тирьям как бЫ;
И, говоря обратно по-английски, — йез ытыс;
«Ай ванна би кисс бай ю, бейби», ай ванна именно би, —
Пассивный залог.
Не в целях, то есть, проще говоря, немедленной любви,
А именно вот в смысле как действительно, залог
Дальнейшего возможного. Тойсть, объясню опять:
Являясь провожаемой, уже и попрощавшись, вот
Уже и развернувшись, чтобы вверх по лестнице бежать,
Внезапно вдруг обратно развернув себя наоборот,
Ничем не спровоцированно перламутровыми — хоп! —
Губами, теми, что твои, по тем, которые мои, — мазнуть,
И нырк в подъезд, чтоб мне, точно шарахнутому в лоб,
В условиях сияющей в ночи, как точно ртуть,
Весны — в тотальном состояньи обалденья пребывать.
Том, именуемо которое «оторопев».
Блистанье черных гладких мокрых луж ея осознавать,
Имея в голове вертящейся припев
Той песни, вышепроцитированной, тот, где шуби-дуби-ду.
И остальное прочее, которое примерно в эту же дуду.
1988 04 — 2011 04
Никелированный гремит мороз
***
Никелированный гремит мороз. Зимы
Торжественный, чудовищный, какой-то ящероподобный механизм,
Тебя хватает, сплющивает, зажимает в бабки,
Подводит суппорт, подаёт подачу, —
Мороз ревёт Бетховеном, визжит железо по-собачьи —
Какая ж в том, однако, правда-матка —
Стоять на остановке, стиснутый бескрайними снегами —
Чистое поле налево, пустырь новостройки направо —
Нелепый, крохотный, дурацкий, как Гагарин,
При этом, ясный барабан, опять неправый.
Жёсткий кустарник торчит из-под снега как брошенная арматура.
Брошенная арматура торчит из-под снега жёсткая, точно кустарник.
Только холод и солнце и ветер впереди по бокам и сзади, —
Люминесцентная жизнь. Нашатырное утро.
— На тысячи вёрст кругом чужая страна
В которой нет никого, кого бы хотел ты любить;
— На тысячу вёрст кругом чужая страна
В которой нет никого кем ты бы хотел быть любим;
Чужая страна, казармы, общаги, и драки
Траншеи теплоцентралей, руины заброшенных новостроек;
Вонь общежитий, трамвайная свальная давка,
Горькая водка и лучший писатель Горький,
— и всякое прочее в этом духе, сейчас уж и не помню, что;
Тюмень, декабрь 1984 — Надым, май 1988. Май? Май. Это ж Надым. В мае там — так, да.
Какой у тебя, дорогая, красивый лифчик!
***
Какой у тебя, дорогая, красивый лифчик!
Белый какой! И хрустящий! Подобный, действительно, снегу!
Какие кружавчики сверху колючие! Как замороженные! Звёздочки! Дырочки!, —
Какую, зараза, сулят упоенье и негу!
Как это здорово, что, дорогая, чулки на тебе — они в сеточку;
От этого я становлюсь хороший такой, задумчивый;
И белое лето меня наполняет по самое темечко,
И настоящее ах переполняется будущим,
И белое лето — пустое, огромное, медленное, —
Как автостоп в одиночку из Харькова до Хабаровска,
Как — ещё можно сравнить — было Грегору здорово Менделю
Жизнь между грядок гороховых так вот всю и пробарахтаться...
— Надым, июль 1988 г.
Тесная, как рыбья шкура, как чулок
***
Тесная, как рыбья шкура, как чулок
Наступает ночь, ночь.
Эх, в какой же мне забиться уголок,
Чтоб её паскуду, превозмочь!
*
Вылетает поезд из тоннеля,
Как из пистолета он летит.
Вылетает поезд, эх, земеля!
Эх, тудыт его, собака, растудыт!
Вылетает поезд из тоннеля
Весь со страшным визгом он летит.
Предо мной распахивает двери,
Поглотить меня собой скорей хотит.
«Заходи, приятель!» — завлекает, —
«Ох, со страшной силой повезу!’’,
Всем своим железом он сверкает,
Всю являет страшную красу.
*
Вечер падал яростным домкратом,
В небе чёрном поднималася луна …
Вся душа моя смятением объята,
Вся душа моя смятением смятена.
Дивных вечер полон ароматов,
Ветром знойным веет ветерок,
Чёрным будто вся обклеена бархАтом
Ночь стоит. Лишь выйди за порог.
Всё таинственно кругом, и очень страшно,
Как в театре полыхают фонари...
Вдруг как ёкнет сердце и как трахнет!
Как похолодеет изнутри!
Чу! Идёт по улице красотка.
Вся как заграничное кино!
У нее особая походка,
На плечах её шикарное манто,
Ноги стройные свои она имеет,
У неё прохладные глаза,