Однако, прежде чем лезть за Копьем Лонгина или дисколетом, я решил все же уточнить:
— Как вам уже пояснил Гротманн, у меня провалы в памяти. И я не помню, что в этом бункере. Что-то опасное?
Ответил мне директор Аненербе Вальтер Вюст:
— Отчасти, герр рейхсфюрер. Если не совершать определенные действия — то объект в бункере полностью безопасен.
— Определенные действия?
— Не вскрывать контейнер, рейхсфюрер. Вот этого делать нельзя.
— Что? А зачем я, по-вашему, сюда приперся, как не вскрывать контейнер? Ладно, плевать. Нет времени. Заходим. Объясните мне все по ходу дела, господа.
Замочную скважину на огромных дверях я обнаружил только с помощью Тауберта. Мой ключ повернулся легко, а вот с ключом Зиверса пришлось повозиться. Тауберт, конечно, все эти годы смазывал замки, но сюда никто не входил уже шесть лет, с самого 1937.
Наконец Зиверсов ключ провернулся в скважине, двое моих эсэсовцев не без труда распахнули тяжеленные ворота, уже успевшие частично врасти в болотистую почву.
Я ожидал, что из бункера на меня пахнет сыростью и плесенью, как это обычно бывает, но ничего подобного. Выдолбленный в скальной породе бункер был дополнительно отделан бетоном, так что внутри царила полная стерильность.
Тауберт тут же включил фонарь и бросился к стоявшему в углу бункера генератору, чтобы залить горючее и дать освещение. Бункер был электрифицирован, Аненербе в свое время позаботилось даже об этом.
Я уже хотел войти, но Гротманн остановил меня:
— Может, лучше дождемся света, шеф?
Я удивился:
— Боитесь древней мистики, Гротманн? Не ожидал от вас. Впрочем, вы правы, подождем. А пока что расскажите мне, что тут вообще хранится.
— Пусть Грёнхаген вам расскажет, рейхсфюрер, — переложил ответственность на товарища директор Аненербе Вюст.
Я поглядел на Грёнхагена.
Конечно, шизофреники из Аненербе все были людьми примечательными. Прилично тут выглядели только измученный концлагерями астролог, явно интеллектуал, да еще сам директор Вюст — типичный эсэсовец-служака, с абсолютно стандартной немецкой мордой.
Но остальные — явно патентованные безумцы. У специалиста по оккультизму Левина вообще рожа такая, что мне уже захотелось возродить святую инквизицию и отправить его на костёр.
Однако самым странным был указанный фон Грёнхаген. Собственно, этот не похож ни на шизофреника, ни даже на эсэсовца. А похож больше всего на типичного советского геолога, из фильмов. Суров, бородат, одет в куртку и свитер, только оленей на свитере и гитары не хватает для полного соответствия образу. И он единственный из всех здесь догадался надеть на нашу прогулку нормальные болотные сапоги.
— Совсем ничего не помните, рейхсфюрер? — уточнил фон Грёнхаген.
— Ничего. Говорите.
— Что ж, провалы с памятью — дело обычное. Я еще не на такое насмотрелся в моих экспедициях. В общем, если коротко… Летом 1936 года я возглавил экспедицию в Карелию.
— В Карелию? В советскую Карелию?
Вот к такому судьба меня не готовила, я понятия не имел, что экспедиции Аненербе ездили в СССР.
— Не в советскую, рейхсфюрер. В финскую, — уточнил фон Грёнхаген, — Мы искали следы древней гиперборейской цивилизации. Предполагается, что Карелия была их южным форпостом, а сам центр цивилизации находился в Арктике.
— Точнее в районе северного полюса, — с удовольствием вставил Вирт, уже пожилой мужик помятого вида и крупнейший специалист в Рейхе по Гиперборее.
— Экспедиция прошла успешно, — продолжил фон Грёнхаген, — Нам на самом деле удалось обнаружить древний город гипеборейцев, точнее его останки в скалах, недалеко от сопки Укко-Коли. Но этому городу были уже тысячи лет, он частично был погребен под завалами… Мы запросили огромное финансирование для раскопок, но фюрер, узнав об этом, приказал нам экспедицию свернуть и срочно вернуться в Рейх. И вроде бы устроил вам взбучку. Так что экспедиция была прервана самым варварским образом.
И тогда вы дали мне приказ устроить еще пару горных обвалов и похоронить останки гиперборейского города, чтобы до них не добрались финны. Вы еще сказали, что если гиперборейский город не смогут исследовать немцы, то его не сможет исследовать никто. Что мы и проделали, мы там все повзрывали. Поэтому теперь до этой древней Гипербореи никто не докопается в ближайшие лет пятьдесят.
Мы успели лишь вывезти несколько артефактов, они в этом бункере и хранятся.
Разумеется, вы скрывали их от фюрера, ибо он был тогда в ярости из-за ваших трат на экспедицию, он наверняка уничтожил бы артефакты, если бы обнаружил. Вот почему в этот бункер никто не заходил с самого 1937.
— Ясно. А что за артефакты-то?
Но в этот момент генератор зашумел, в бункере зажегся свет.
Вот черт. Оглядевшись, я испытал острое разочарование. Никаких дисколетов в бункере припарковано не было. Собственно, дисколет сюда наверняка бы и не влез. Несмотря на огромные ворота, бункер представлял собой выдолбленное в скале помещение площадью всего в пару десятков квадратных метров.
А находилось тут всего лишь три ящика. Два деревянных и небольших, маркированных грузами ᛋᛋ, и третий — большой контейнер, выше человеческого роста, металлический и без маркировки. Размеры контейнера были таковы, что в него бы влезло штуки четыре стиральных машин.
— Ну и что из этого опасно открывать? — поинтересовался я.
— Контейнер, — забеспокоился директор Вюст, — Я же сказал: контейнер. Все остальное смотреть можно, но контейнер ни в коем случае не трогайте, рейхсфюрер.
Ага. Как бы не так.
Я оглядел мою «команду по спасению мира от фашизма».
— Ну вот что. Со мной идут Гротманн, Вюст, фон Грёнхаген… И Вирт еще, нам пригодится специалист по Гиперборее. Юнга и Аденауэра тоже давайте сюда. И еще пару эсэсовцев, тех, которые из «Мертвой головы», из охраны Равенсбрюка.
Последних я взял с собой, чтобы скормить их в случае чего той твари, что сидит в загадочном контейнере. А Юнга и Аденауэра я взял, потому что мне были нужны разумные люди рядом.
— Остальным ждать снаружи, в бункер не ходить, — распорядился я.
Не хватало еще трогать древний артефакт в компании безумцев. Не говоря уже о том, что с Левиным и Виллигутом находится в одном помещении было банально неприятно, а то и просто опасно. Левин глядел на меня так, как будто хотел навести порчу, а у Виллигута вообще ни проблеска адеквата в глазах.
— Папа, а как же я? — послышался обиженный голосок моей дочери.
Гудрун была одета в форму ᛋᛋ -мана, которую ей подобрали по размеру в замке, но форма все равно висела на девочке мешком. В замок мою дочку привезли в её униформе «Союза немецких девушек», которая для прогулок по скалам и болотам не годилась, потому и пришлось нарядить Гудрун эсэсовцем.
Сейчас дочка глядела на меня во все глаза.
— Уговорила, — вздохнул я, — Ты тоже.
Почему бы девочке не поглядеть на гиперборейский артефакт, в конце концов?
Я в компании указанных лиц вошел в бункер.
Первым мы вскрыли деревянный ящик. Внутри ожидаемо оказалось какое-то дерьмо — черные круглые диски, металлические, покрытые непонятными знаками. Целый ящик непонятных дисков. Я будто снова оказался в России 90-х на барахолке, где продавали CD.
Нет, это точно не дисколеты, вот на этих дисках не полетишь. Впрочем, это и не дискеты для гиперборейских компьютеров. Просто какие-то древние записки на непонятном языке. Нечто вроде шумерских табличек, только те были глиняные, а эти из металла, и круглые.
— Ну и что это за карельский народный фольклор? — разочарованно поинтересовался я.
— Рунические записи, на гиперборейском, — доложил фон Грёнхаген.
— И что в них написано?
— Никто не знает, шеф, мы же не умеем читать гиперборейские руны. От наших германских они сильно отличаются, как видите.
— Вирт? — потребовал я ответа у крупнейшего специалиста по Гиперборее.
Вирт взял один из дисков, покрутил в руках, надел очки, попытался читать. К чести Вирта, пудрить мне мозги он не стал.
— Не знаю, рейхсфюрер, — честно признался Вирт, — Мне показывали одну такую штуковину, еще шесть лет назад, сразу после карельской экспедиции. Однако, увы, я не могу это прочесть, гиперборейский язык не дешифрован.
— Собственно, мы на самом деле уже успели исследовать эти таблички, в 1937, — доложил Вюст, — Но никакой информации мы из них не выжали.
— А что по металлу? Что это за материал?
— Непонятный материал, шеф. Состав неясен. Воспроизвести мы его не можем, хоть он и очень прочный, прочнее стали, и во много раз её легче. При желании из этих табличек можно сделать пару защитных панцирей для солдат. Или обшить ими один танк.
— Хм… Я подумаю над этим.
Идея-то неплохая, если металл и правда прочный, не имеющий аналогов. Вот только это же варварство, а вдруг на этих табличках и правда написано нечто важное? В любом случае, надо будет потом более подробно исследовать материал, из которого эти диски изготовлены.
Потом был вскрыт второй ящик.
Внутри оказалась стеклянная банка, в таких обычно маринуют огурцы. В банке плескалась какая-то темная жижа, непонятного цвета и структуры.
— А это что? Содержимое гиперборейского нужника, я так понимаю?
— Возможно, — ответил фон Грёнхаген, — Мы точно не знаем. Мы это толком не исследовали. Но в городе гиперборейцев была яма, заполненная вот этим веществом. Я взял оттуда образец, который вы сейчас и наблюдаете. Вещество никакой опасности не представляет. Но и пользы, видимо, тоже не несет. Могу только сказать, что это не горючее, а какая-то органика неизвестного происхождения.
— А банка?
— Банка не гиперборейская. Она из-под соленых лимонов, рейхсфюрер. В составе моей экспедиции был итальянец, он и предоставил банку. Ну знаете, итальянцы любят лакомиться солеными лимонами…
— Ясно.
Я разочаровывался все больше. Конечно, если я еще проживу некоторое время — надо непременно передать и банку, и диски квалифицированным ученым. Вот только я сильно сомневался, что даже они смогут извлечь из этого нечто продуктивное.