19-я ЖЕНАКрасное в пустыне
Добро пожаловать в долбаную Юту
Прежде чем я продолжу, нужно сказать кое о чем, что вам следует знать. Мне двадцать лет, но многие говорят, что я выгляжу моложе. В последние шесть лет мне довелось жить почти повсюду, от Южной Юты до Лос-Анджелеса, пять из них — вместе с Электрой. Два года мы прожили в Лас-Вегасе — то в самом городе, то в его окрестностях — в потрепанном фургоне цветочника. Этот фургон все еще у нас, но теперь мы с Электрой обитаем в Пасадине, в однокомнатной квартирке-студии над гаражом.
Вероятно, мне надо немножко рассказать про Электру, потому что она единственная причина, благодаря которой я при сложившихся обстоятельствах смог сделать то, что сделал. Ее густые каштановые пряди на солнце становятся красно-рыжими, у нее золотисто-желтые, почти как электрический свет, глаза — можно было бы поклясться, что за ними горят электрические лампочки, — и такие длинные ноги, что люди оборачиваются и присвистывают вслед. Роланд любит повторять, что у нее ноги супермодели, но это же Роланд, он всегда такой. Я подобрал Электру на парковке за промтоварным магазином спустя примерно год после того, как меня вышвырнули из дому. Она уткнулась носом в полиэтиленовый пакет из харчевни «Тако Белл», я и сам довольно часто этим увлекался. Не знаю точно, кто она, — я бы сказал, похожа на помесь породистой гончей с ищейкой, да еще с добавлением нескольких капель питбуля. Некоторые это ей в заслугу ставят, только мне такие вещи без интереса. Все, что мне важно, — это что она моя любимая девочка. А еще, для протокола, она явилась ко мне со своим именем, вытатуированным на обратной стороне уха. Выглядело это так:
Электра
Укуси меня!
А если хотите знать, как я сам выгляжу, то могу вам сказать то, что один тип как-то мне сказал: «У тебя лицо как у той гребаной куклы». Тот старый хрыч, когда заплатил мне полсотни баксов, еще сказал: «Малыш, у тебя просто розы гребаные на щеках цветут, и мне это нравится». Вдобавок к этим розам у меня еще и голос очень высокий, вроде как у девчонки, раньше мне хотелось, чтоб он пониже был, только надоело над этим голову ломать, и я решил больше не беспокоиться. Пошел как-то к священнику (ошибка!), так он сказал, что мои глаза напомнили ему синее стеклышко, обточенное морем, которое он мальчишкой нашел на берегу в Джерси. Я сбежал, прежде чем он успел заглянуть в них поглубже. Еще какой-то лох, с женой и двумя близнецами, сказал, что у меня глаза как сапфиры, как два драгоценных камня, и попросил, чтобы я руку положил туда, где ей вовсе быть не положено. Но я больше ничего такого не делаю. Это ведь было в мои тощие и юные годы. Теперь я зарабатываю на жизнь строительством, а это у меня, по правде говоря, здорово получается. Это единственное, за что я могу благодарить Пророка. Особенно хорошо у меня выходят каркасы домов и кровли, а это означает, что я много работаю на открытом воздухе. Роланд любит повторять: «Еще годик на этом солнышке, Джо-Джо, и ты будешь такой же старый, как мы все». Только он один зовет меня Джо-Джо. Не пойму почему. Мое имя Джордан. Джордан Скотт.
Я все это вам рассказываю, потому что все меня вечно не за того принимают. Я знаю, кого они видят перед собой, — проныра, смазливенький мальчик-проститутка и прочее в этом роде. Да только я вовсе не драгоценный камешек и не какая-то там гребаная кукла. Я просто парень, которого так затрахали, когда ему всего четырнадцать было, что только удивляться приходится, как это он в тюрягу не угодил или не подох или и то и другое, вместе взятое, с ним не приключилось. А он вместо этого прекрасно справляется с жизнью. Вот и все. Вот и все, что вам знать надо.
Да нет, еще вот что: как-то я был в библиотеке, в очереди стоял — взять на дом книгу по божественной истории, и кто-то пальцем мне по плечу побарабанил: «Зачем парнишке вроде тебя понадобилась такая книга?» Так я познакомился с Роландом. У нас с ним не так уж много общего, только мы очень часто сидим с ним в библиотеке. Это хорошая библиотека — Пасадинская публичная. Я никогда не видел, чтобы там гоняли тех, кому некуда пойти. Как-то раз библиотекарша — Сью, — так вот, как-то раз она даже позволила Электре зайти в детский зал, с ребятишками познакомиться. Ей понравилось — Электре то есть. Но мой рассказ не про Сью, он не про Роланда и не про Электру, он на самом деле даже не про меня. Он про мою маму, и, думаю, про отца, и про того долбаного Пророка, о котором я верил, что он может говорить с Богом. Я знаю — можете вы этому поверить? — к сожалению, все это — правда.
Я был в библиотеке, когда увидел ту фотографию на первой странице «Реджистера».
— Ох, боже мой, Роланд, — сказал я, — это моя мама! — (Роланд был слишком занят изучением журнала «Вог» за прошлый месяц, чтобы меня услышать.) — Роланд, взгляни! — Мне пришлось лягнуть его, чтобы привлечь его внимание. — Моя мама.
— Кто? Что такое? — Тут он поднял голову. — Ох ты господи. Твоя мама? Правда? Как она попала на первую страницу?
— Тут пишут, она моего отца убила.
— Она — что?! — Он наклонился к экрану, чтобы рассмотреть все поближе, и брови у него взлетели на лоб. — Ох, мой милый, ты говорил мне, что там плохо, но никогда не упоминал об этой ужасающей косе.
Он говорил еще что-то о мамином платье в стиле «Домик в прериях»,[6] но я перестал слушать. Эта фотография… Не могу объяснить, только я не в силах был глаз от нее оторвать.
— Джо-Джо… Джордан! С тобой все в порядке?
— Как ты думаешь, куда они ее везут?
— Ну, давай попробуем выяснить. — Роланд быстро переключился и начал гуглить. — Как называется ваш округ там, в Юте?
— Линкольн. А что?
— Округ Линкольн… Юта… исправительные… — Он касался клавиш осторожно, будто оберегая маникюр. — Угу, кажется, все выглядит правильно. О'кей, Джо-Джо, думаю, нам удастся ее найти. Потерпи секундочку. — Он щелкнул мышью. — Ага, вот оно: информация о заключенных. Как ее зовут?
— БеккиЛин, большое «Б», большое «Л», пишется вместе.
Он поджал губы, будто услышал что-то совсем допотопное.
— Ладненько, посмотрим, что можно найти. Большое «Б» — клик-клик-клик, большое «Л». Скотт, как название папиросной бумаги. О'кей. Потерпи секундочку. Вот она!
И вот она на экране: не фотография, а ее имя в списке заключенных.
РЕГИСТРАЦИОННЫЙ №: 066001825
ЛИЧНАЯ КАРТА ЗАКЛЮЧЕННОГО: 207334
ФАМИЛИЯ: Скотт
ИМЯ: БеккиЛин
Роланд кликнул мамин регистрационный номер, и на экране возникли песочные часы. А затем появилась «информация о заключенном»: БеккиЛин Скотт.
— Запомни, Джордан, никто никогда не выглядит сносно на полицейской фотографии. Я говорю это из чистого опыта.
Он оказался прав. Мама была в комбинезоне горчичного цвета и стояла перед доской, отмеряющей ее рост в дюймах (62) и в сантиметрах (157). Лицо у нее казалось серым и сумрачным. Глаза умоляюще смотрели из глубоких глазниц.
— Это она, — проговорил я.
— Давай на профиль взглянем, — сказал Роланд.
Он кликнул по экрану. Появился мамин правый профиль с напрягшимися жилами на шее, левый показал нам ее ухо, маленькое, словно ракушка. Но достал меня как раз первый снимок. Вот так она и выглядела, когда я виделся с ней в последний раз. Будто она в трансе.
— Ты только не обижайся, — сказал Роланд, — но я вижу в вас большое сходство.
Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю, когда повторяю — впрочем, не так уж часто, — что я точно знаю, что мне полагается сделать со своей жизнью, хоть не могу объяснить почему. Загвоздка в том, чтобы настроить ее на это, вроде как радио настраиваешь, чтобы любимую песню послушать.
— Еду в Юту, — сказал я.
Вам надо бы видеть лицо Роланда в тот момент.
— Ты поедешь в Юту? Сейчас?
— Это же моя мама!
— Кажется, ты говорил, что никогда в жизни туда не вернешься.
— Мне надо ее увидеть.
— После того, как она с тобой поступила?
Как раз перед тем, как посмотреть первую страницу «Реджистера», Роланд подтвердил диет-веб-сайт с баннером, который то и дело вспыхивал на экране: «ПОЗЖЕ — ЗНАЧИТ, СЕЙЧАС!» Пошлятина ужасная, только я никак не мог выбросить это из головы. Был воскресный день, я только что получил деньги за работу, и в понедельник мне предстояла довольно хилая работенка — встроить в ванной туалетный столик, — от которой я легко мог отвертеться, а Электра всегда была готова прокатиться куда подальше.
— Позже — значит, сейчас! — произнес я.
— Ох, да ладно тебе! Позже — это позже. Кроме всего прочего, я думал, мы собирались отпраздновать твой день рождения.
— В будущем году.
— Ну, Джо-Джо, какой демон в тебя вселился?
— Да ты только взгляни на нее — я хочу сказать, на ее глаза взгляни! Я должен ее увидеть. Меня не будет всего одни сутки, на крайняк двое.
— Мой милый, прежде чем ты усядешься в этот твой фургон и отправишься за тридевять земель в Юту, можно, я напомню тебе о двух мелких, но весьма значимых для этого дела фактах? Первый — и мне очень жаль, что приходится так говорить об этом, — твоя мамочка вышвырнула тебя на дорогу посреди ночи, когда тебе было — сколько? — всего четырнадцать. Не очень похвальный поступок. Факт второй: она только что укокошила твоего папочку. Ты и правда уверен, что воссоединение семьи такая отличная идея?
— Не знаю. Только я все равно поеду. — И добавил: — Хочешь со мной?
— Ох нет, родненький, спасибо. В ад я отправлюсь уже в другой жизни. Не вижу смысла заглядывать туда раньше времени.
Не доезжая до Барстоу, я позвонил в тюрьму. Оказывается, там правило — подавать просьбу о свидании за двадцать четыре часа, так что я не мог увидеться с мамой до середины следующего дня. Я попытался уговорить женщину-полицейского дать мне свидание утром, но она отрезала: «Этого не будет, понятно?» И стала перечислять правила свиданий: не общаться с другими заключенными и все в таком роде, не вносить с собой в тюрьму ничего, кроме той одежды, что на мне надета. «Это значит — никаких драгоценностей, сережек, колец на пальцах или на других частях тела, какими бы они ни были. Если только вы с ними не родились, не приносите их с собой».