— В полицейский участок Месадейла. Хочу попробовать сам получить те фотографии.
— У тебя что, совсем эта твоя гребаная крыша поехала?
— Остынь.
— Они же меня убьют!
— Не убьют.
— Ну ты и чудак! Я же этот город знаю вон насколько лучше тебя. Там же все как один вроде как шизанутые. — Он стукнул кулаком по щитку. — Останови свой гребаный фургон.
— Джонни, расслабься. Когда мы туда приедем, ты сможешь мне помочь.
— Если ты сейчас же не остановишь, я выпрыгну.
— Джонни, я знаю, что делаю.
— Я тоже. — Он подтянул свой мешок к себе на колени и, открыв дверь, сказал: — В тебе дерьма напихано под завязку, — и выпрыгнул наружу.
Это произошло так быстро, что я проехал еще полсотни ярдов, прежде чем смог остановиться. В окне заднего вида Джонни кувырком скатился с мостовой, крепко прижимая к груди мешок. Остановившись, он поднялся на ноги и вытряхнул песок из волос. Крутой малыш. И глупый. Я поехал задом по дороге, пока не поравнялся с ним.
— Залезай.
— Пошел ты!
— Гарантирую: я сделаю все, чтобы с тобой ничего не случилось.
— А ты знаешь, что они мне сказали, когда меня вышвырнули? Сказали, если я когда здесь опять покажусь, кончится тем, что моя мама умрет. Так катись подальше за то, что повез меня обратно, и пусть твой гребаный фургон подальше катится, и твоя мать тоже, мне начихать на то, что с ней будет.
Он зашагал в направлении Сент-Джорджа, прижимая к себе свой маленький мешок, но ведь ему никак было не дойти пешком до города. Я снова поехал задом, пока не поравнялся с Джонни. Однако он все шагал по шоссе, а я все ехал задом наперед.
— Я не хотел тебя напугать. Ладно уж, давай залезай.
— Я никуда с тобой не поеду.
— Прекрасно. Что ты собираешься делать?
— Не твое гребаное дело!
— Слушай, ладно, не езди. Только дай мне тебя подвезти обратно в Сент-Джордж. Я высажу тебя, где захочешь.
Он все шагал по дороге, но вскоре произнес:
— Я с тобой не разговариваю.
— Джонни, ты ведешь себя как ребенок.
— А ты чего ждал? — Он вытер нос о плечо. — Я думал, ты крутой.
Мы продвинулись назад еще на двадцать ярдов.
— Эй, Морин рассказала мне про одно местечко, может, нам туда поехать?
Джонни остановился:
— Какое местечко?
— Есть один мужик — Джим Хук его зовут, он дом такой содержит…
Джонни снова двинулся вперед, а я снова сдал фургон задом.
— Ты его знаешь?
— Ты меня тоже уже вышвырнуть готов?
— Да нет, с чего ты взял? — Хебер был прав: люди все время лгут. — Слушай, вот что. Я тебя у кино высажу, а сам поеду в Месадейл. Когда вернусь, я тебя подхвачу.
— Только если ты пообещаешь вернуться.
— Обещаю.
Он поразмышлял над моим обещанием, поворачивая его и так и сяк, будто маленькое сокровище, найденное в песке.
— Идет. Только мне понадобится немного мелочи на сласти.
— Не проблема, — сказал я.
— И на попкорн.
— Я дам тебе пять долларов. — Я остановил фургон, и Джонни влез в машину. Электра приветствовала его, лизнув в нос. — Пристегни ремень.
— Как скажешь.
Следующие десять миль никто из нас не произнес ни слова. Когда мы подъезжали к Сент-Джорджу, мой сотовый снова ожил и показал, что есть сообщение. «Привет, Джордан, это Морин. Знаешь что? Те фотографии прибыли сразу, как ты ушел. Можешь забрать их в любое время».
МНОГОЖЕНСТВО:[65]ПРОПОВЕДЬ
Сейчас, после речи Старейшины Прэтта, я расскажу вам простым и понятным языком о том, почему мы верим, что многоженство есть установление священное и так будем верить всегда. Действуя в соответствии с нашей верой, вы неминуемо встретите тех, кто подвергнет сомнению ваше право на эту веру, тех, кто скажет вам, что такие действия вне закона. Я же скажу вам, что это они не понимают закона, и само собою разумеется, что они не понимают воли Господней.
Мы верим в многоженство, потому что так повелел Господь. Он возгласил об этом сначала Джозефу, а теперь и мне. Я не могу изменить Божье слово в угоду собственным нуждам, не могу я изменить Его слово и в угоду политике нынешнего дня. Божье слово есть слово Вечности, и таковым пребудет всегда. Человек, не согласный с нашей практикой многоженства, не соглашается с Богом. Его несогласие не есть несогласие с нами: это несогласие с его Творцом.
Мы обращаемся к авторитету Писания, ибо там, в Ветхом Завете, мы видим множество примеров, когда мужчина имеет много жен. Если мы принимаем Писание как выражение Истины Господней, тогда мы должны воспринять это как нечто неизменное и длящееся во Времени. Святые Последних дней явились, чтобы восстановить Божью Истину, как Он предназначил ее для человека. Весь христианский мир, начиная от папства и кончая многими восставшими чадами христианской церкви, сломя голову бросается в атаку на Истину Господню. Вместе с Джозефом — Его Пророком и со мной — последователем Джозефа Господь вышел восстановить Свои Истины, и мы совершаем это.
Кроме того, беря много жен, мы расширяем Его Царство. Мы осуществляем работу Авраама. Мужчина, женившийся на многих женщинах, и женщина, вошедшая в полигамную семью, совершают Божье дело: за свои дела они будут вознесены. Они ближе к Небесному Блаженству, чем мужчина, отвергающий это учение, или отвергающая его женщина. И так оно будет всегда.
Пусть все знают: я — сын Зеленых Гор Вермонта. Я возрос на глубоком понимании прав, данных всем нам конституцией нашей страны. Право на свободу совести, на свободу вероисповедания есть право, гарантированное всем гражданам. Оно включает и Святых Дезерета. Если вам встретится противник того, что я только что сказал, противник, не верующий ни в Истину Господню, ни в Авторитет Писания, ни в мое место как Его Пророка, тогда напомните вашему противнику о конституции нашей страны. Не может быть сомнения в том, что она открыто защищает наше право исповедовать свою веру, поскольку мы веруем именно так.
Братья и Сестры, действуйте безбоязненно и отстаивайте эти права, ибо они — наши и мы можем их потребовать!
Облепешенная женщина[66]
— От тебя несет! — сказал Джонни.
— От меня несет?!
Но он был прав: несло от нас обоих. Я свернул и поехал к бассейну. Конверт со снимками лежал у меня на коленях, но мне не хотелось открывать его вот так сразу. Думаю, я их боялся. Не крови, нет, с этим я мог справиться. Я просто не был готов к тому, что они могли мне сказать.
Городской бассейн привлекает публику самого разного рода. Старух с больными коленями, наширявшихся подростков, бездомных бродяг, прячущихся от жары. Думаю, мы с Джонни вполне подпадали под этот последний разряд.
— Это будет доллар семьдесят пять с вас, — сказала девушка за кассой, — и доллар двадцать пять с вашего брата.
Я не стал ее поправлять, боясь, что это может задеть чувства Джонни, но он пропищал:
— Он так просто, он не брат мне! — (Мой взгляд сказал ему: «Не будь балдой!») — А что? Ты ведь не брат.
Мы бросили свои полотенца на самую тихую полоску бетона. Джонни бросился в воду первым, прыгнув в бассейн пятками вперед. Он подплыл к четырем мальчишкам, державшимся за разделители дорожек. Понадобилось всего десять секунд, чтобы его приняли в компанию. Они затеяли под водой игру в пятнашки, и Джонни носился вплавь по всему бассейну, совершенно счастливый. И чистый. Он смеялся со своими новыми друзьями, рубя ладонью воду, как каратист, и пуская фонтаны брызг им в лица. И совершенно забыв обо мне.
В конверте было двадцать снимков — ксероксы, но довольно четкие. Они почти до деталей документально подтверждали мое собственное представление об этой сцене. На снимках была дверь в отцовский подвальный кабинет с переводной картинкой-предупреждением «ВХОДА НЕТ». Внутри — крашеный бетонный пол, драная вельветовая софа, в углу — сумка-холодильник. Кровать не застлана. Даже на не очень четком ксероксе можно было разглядеть, что простыни грязные. Потом — его письменный стол. Дверь двойного шкафчика для документов, компьютер и круглый пластиковый контейнер от маргарина, полный боеприпасов. Следующие за этими фотографии были более наглядны: компьютерное кресло отца с жеваной дырой в сетчатой спинке и мокрое от крови. Кровь на сухой штукатурке густыми пятнами, как грязь на брызговике. Фотография компьютерного экрана показывала его покерную партию и чат, так грубо прерванный пулей. Фактически там было целых три чата, так что нашлось кое-что, о чем в «Реджистере» не сообщалось. Тот, что пригвоздил маму, между Главойсемьи2004 и Мисс-из-Пустыни, и два других, которые показались мне вполне нормальными, то есть, я хочу сказать, в данных обстоятельствах.
Главасемьи2004: где в сент-джордже?
АЛБЛИЛ: ты зна Малибу-Инн?
Главасемьи2004: ага
АЛБЛИЛ: недалеко оттуда
Главасемьи2004: живешь одна?
На этом чат и закончился. А вам приходилось когда-нибудь задуматься: что, если бы все обернулось иначе? Что, если бы отец сидел вот так, ожидая в перегретом возбуждении ответа «совсем одна», или «муж уехал до утра», или «вдвоем с подругой», и его сердце так перевозбудилось бы от глупой мужской надежды, что вдруг разорвалось бы? Только представьте себе такое! Его голова упала на грудь. Тело остывает в подвале. Сестра Рита нашла бы его таким — умершим из-за глупого старого сердца. Все было бы теперь совсем-совсем иначе.
Второй чат был такой:
Конфетка НВАЗУТ: возраст?
Главасемьи2004: 47 на вид 39–42
(Вот вам, пожалуйста!)
Конфетка НВАЗУТ: женат?
Главасемьи2004: да
Конфетка НВАЗУТ: иди трахай свою жену