— Да, да, не стоит так долго меня уговаривать.
Огонь вырвался наружу. Его языки лизали стены, оставляя на штукатурке черные маслянистые следы.
Шешель испытывал чувство удовлетворения. Оглянувшись, он скривился в противной, ехидной мстительной ухмылочке. Хорошо, что Спасаломская в эту секунду на него не смотрела.
Они свернули в проулок, из которого несколькими минутами ранее появилась часть толпы. Теперь он был свободен. Ни единого человека. Как оказалось, успокаиваться еще не стоило. Не из-за того, что поджигатели могли броситься за Шешелем и Спасаломской следом, расценив их действие как дезертирство. Зачем им это? Они, наверное, и не заметили их. Узнай толпа, что Шешель накануне был в этом клубе, не долго думая бросится на него с криками: «А, это один из этих. Предатель» — и начнет охаживать его кулаками и ногами. Но он и забыл, что и вчерашние посетители клуба не узнали бы его теперь.
Воздух внутри здания нагрелся, разбух, и еще не разбитые камнями стекла стали с треском вылетать наружу, как осколки гранаты, осыпая тех, кто слишком близко подошел к клубу, ко всему прочему, опаляя их огнем.
Первые ряды попятились. Но задние, не чувствуя ни осколков стекла, ни прикосновений пламени, стояли недвижимы, а некоторые и вовсе, чтобы поближе оказаться к ненавистному зданию, и, почувствовав, что те, кто стоял впереди них монолитной стеной, дрогнули, подались вперед, столкнулись грудь с грудью с теми, кто отступал. Возникли сутолока и хаос. Их еще больше усилила появившаяся конная полиция, а следом за ней…
Они едва не попали под копыта коней, так быстро и неожиданно появились те в переулке, вжались в стену, а полицейские, заметив их, чуть притормозили, повели коней ближе к другой стене.
Полицейские не подгоняли коней нагайками — берегли их для спин людей.
Опять Шешель почувствовал очертания гибкой фигуры Спасаломской, на миг забыв, где он находится, потому что все окружающее перестало существовать для него, а вдохнув, он понял, что волосы Спасаломской пахнут цветами, потом его обдало волной теплого воздуха, а бока коней чуть не задели его, пройдя в нескольких сантиметрах.
Следом шли пешие полицейские. Они напоминали легион, еще не сомкнувший строй, не приставивший щиты вплотную друг к другу, между ними еще оставались зазоры, средь которых виднелись человеческие тела и просовывались руки с бамбуковыми дубинками. В железных щитах, высотой примерно полтора метра, были вырезаны небольшие окошечки, прикрытые решетками, которые наверняка смогли бы выдержать удар камня, а на головах полицейских были железные шлемы с опущенными на лица решетчатыми забралами, отчего они производили на демонстрантов такое угрожающее впечатление, что те должны были разбежаться, лишь только увидев полицейских.
Шешель невольно залюбовался ими, когда они проходили мимо.
Экипировку эту разработали в министерстве внутренних дел, получив опыт в общении со слишком агрессивными демонстрантами во времена революции пятого года. Бамбуковые палки пришлось выписывать из Китая. Остальное изготавливалось в мастерских министерства. Пока это снаряжение себя оправдывало. Ранения среди полицейских заметно уменьшились.
Железные щиты лязгали друг о друга. Этот неприятный для человеческого уха звук напоминал тот, что стоит в солдатской столовой, когда не одна сотня человек скребет ложкой по днищам котелков, подбирая там остатки каши. Он выбрался из переулка раньше чем смогли сделать это полицейские, но еще раньше они сомкнули свои ряды и стали похлопывать бамбуковыми палочками по щитам.
Полицейские, подбадривая себя, что-то закричали, как латники Средневековья, которые уже сблизились с неприятелем, и дело дошло до рукопашной. Какой же клич придумало министерство внутренних дел для такого случая? Так полицейские решили возвестить о своем приходе, будто предупреждали хулиганов, чтобы те успели спрятаться, ну а кто не спрятался… дальше все, как в детской игре. Им бы еще гербы на щиты. Каждому — свой. Появление их было встречено гулом. Вряд ли приветственным. Что-то стало глухо биться в железо.
«Камни», — догадался Шешель. Он почувствовал, как задрожала Спасаломская. Догадываясь, что последует дальше, они поспешили поскорее как можно дальше убраться от неспокойного места, а то, рассеивая толпу, полиция начнет прочесывать прилегающие улицы и проверять документы у прохожих.
— Страшно? — спросила Спасаломская, переведя дух.
— Очень, — сказал Шешель и попробовал при этом заикаться, будто от испуга, но у него ничего не получилось.
В проулке гулял ветер. Ему не нравилось, что кто-то мог разделить его одиночество, и всех, кто заходил сюда, он гнал прочь, вначале толкая в грудь, а потом, когда непрошеные гости доходили до середины проулка, начинал подгонять в спину.
Быстрей, быстрей, пока под ногами не разверзлась бездна.
Ветер играл с клочками газет, обрывками афиш, конфетными обертками, разворачивая их то одной стороной, то другой, но все никак не мог прочитать, что же написано на них, а отчаявшись, закружил их и вымел прочь из проулка, где они тут же попали кто под ноги прохожим, кто под копыта лошадей, а кто под колеса авто или повозок.
Топот позади приближался. Отскакивая от стен, он усиливался, поэтому казалось, что бежит человек пять, а то и десять. Каково же было удивление Шешеля, когда, обернувшись, увидел лишь двоих. В застегнутых пальто, с покрасневшими лицами, немного выпученными глазами и тяжелым усталым дыханием людей, и на людей-то не очень похожих, а скорее на зверей, которые смогли чудом проскочить через кордон окруживших их охотников и теперь бегут без оглядки, куда сами не знают, от страха не узнавая знакомых мест. Им уже нет никакого дела, что там, в том месте, которое они только что покинули, начинается истребление их сородичей. Они уже не вернутся, чтобы помочь им. Здесь каждый за себя. Тот, кто не успел унести ноги, сам виноват. Вот он, естественный отбор.
Кто-то подгонял их, будто следом гнался человек-невидимка, и именно из-за этого казалось, что бежит толпа. Его дыхание они чувствовали на своих спинах Но оглянуться боялись. Вдруг это не подстегнет их, а возымеет противоположное действо и они застынут на месте от страха.
Слюна капала с губ, будто они были голодны, разум у них помутился, и они гнались за добычей, которую, кроме них, никто и не видел. Они сами ничего не видели перед собой и налетели бы на Шешеля со Спасаломской, снесли бы их, как авто с подвыпившим водителем сметает забор, не посторонись те немного.
Полицейские были слишком заняты рассеиванием толпы, чтобы гоняться за одиночками, — на это никаких штатов не хватит.
Визг тормозов. В проулок въехало красное авто с выдвижной лестницей на кузове и командой брандмейстеров в натертых до ослепительного блеска касках. Один из них не выпускал из рук веревочку, привязанную к языку небольшого колокольчика, периодически дергал ее, и из-за этого о приближении пожарных возвещал мелодичный перезвон, услышав который все должны были посторониться и уступить дорогу. Но двое беглецов, похоже, еще ничего и не слышали, вот чуть и не угодили под колеса авто.
— Куда лезете? — заорал высунувшийся из кабины водитель, потрясая просунутым из окна кулаком. — Жить надоело?
Все осталось без ответа.
— Что там еще? — крикнул один из брандмейстеров, высовываясь из кузова.
Каждая секунда промедления могла иметь решающее значение — смогут ли они справиться с огнем или, сколько ни поливай, все равно его не унять, пока он сам не уймется, съев все вокруг. Легче смотреть, как он превращает здание в головешки и не давать перекинуться на ближайшие строения, а то дай ему волю — все превратит в остывающие угли.
— Прямо как зайцы бегут. Оля-ля, — закричал водитель. — Гонится за ними кто?
— Похоже на то, — сказал брандмейстер.
Беглецы разошлись перед носом автомобиля, обошли его с разных сторон, пока пожарные не поспрыгивали со своих мест, не остановили их и не стали выяснять причины возгорания. Увидят еще руки, пахнущие серой или бензином, поймут все и отведут свое раздражение на поджигателях, а потом погонят в самое пекло, всучив в руки по багру, чтобы головешки разгребали, да впредь не баловались с огнем, как детишки малые. Уважать надо чужую работу. Но думали долго. Беглецы на миг сомкнулись позади авто, выскочили на улицу и побежали в разные стороны.
Шешель и Спасаломская вжимались в стену.
Авто брандмейстеров проехало мимо.
Они увидели в стекле физиономию водителя с залихватски закрученными кверху усами, что было популярно в некоторых полках гвардейской кавалерии, с надетым почти до густых кустистых бровей шлемом. Спроси у него: «Как дела?» Ответит: «Хорошо. Поменял обычного коня на железного».
Дружина отправилась успокаивать огненного дракона. Это случалось каждый день по нескольку раз. Это стало обыденностью. Никто уже не считал это за подвиг, достойный того, чтобы его воспели в народном эпосе.
На прилегающей улице их тоже затянула обыденность, будто здесь никто и не подозревал, что творится рядышком, и стоит пройти всего-то метров пятьдесят, как увидишь такое зрелище, которому позавидовали и граждане Свободного Рима, сидящие на трибунах стадиона, наблюдая за битвой гладиаторов. Но ведь если поднять глаза от витрин и от мостовой, увидишь, как над крышами поднимаются клубы дыма, пытаются вытереться об облака, но никак не могут долететь до них, потому что ветер рассеивает их гораздо раньше. А если прислушаться, нет… только шарканье тысяч ног о мостовую, только обрывки разговоров.
Людской поток все дальше уносил их от проулка. Пока он еще был виден и не скрылся за очередным перекрестком, Шешель обернулся, задержался на мгновение — больше не мог, потому что тогда обязательно наскочил бы на кого-то. Из проулка выбежали еще три человека — такие же растормошенные, будто на них напала промышляющая в местных краях банда грабителей. Им бы в участок обратиться, а они, глупые, бежали от полицейских как от огня, который сами и зажгли. Полицейские, обремененные доспехами и щитами, угнаться за ними не могли.