Во множестве книг и кинофильмов «про войну» показана та же нехитрая картина: советские солдаты с винтовками и плохими, старыми пушками, а на них идут грозные автоматчики в рогатых шлемах, в новеньких мундирах, сияя начищенными сапогами (после нескольких недель маршей по дорогам войны).
Единственно, что добавили в эту картину после смерти Сталина: это «ошибки и просчеты» Сталина, и (конечно же!) «жестокие сталинские репрессии», которые обезглавили армию.
Детонатор ревизии, Виктор Суворов, дополняет эту картину еще одним: Красная Армия, «оказывается», не умела воевать в обороне. Она была предназначена только для нападения и наступления.
К сожалению, только один из современных популярных авторов решился написать святую правду: что Красная Армия побежала при первом же ударе врага. Побежала неудержимо, безнадежно — и не потому, что не могла воевать, а потому что воевать не хотела. Часто части Красной Армии бежали и без соприкосновения с врагом.
На протяжении считаных недель весь первый стратегический эшелон Красной Армии оказался уничтожен. Красная Армия была «полностью разгромлена, вся боевая техника брошена в лесах, большая часть личного состава оказалась в плену или погибла, немногие уцелевшие в течение нескольких недель или месяцев выбирались мелкими группами из окружения» [130].
Позже Марк Солонин внесет еще одно важное уточнение: до 1,5 млн военнослужащих Красной Армии, стоящих на Западе, были коренные жители этих территорий, включенных в состав СССР совсем недавно. В Прибалтике военнослужащим местных государств просто меняли форму и даже не всегда меняли командиров. «Теперь ты не солдат Латышской республики! Теперь ты боец Красной Армии! Налево кругом!»
Польской армии не существовало. Но, захватив Восточную Польшу, СССР призывал молодых мужчин, живших на этой территории. Призвали до миллиона.
Может быть, при нападении Красной Армии на Вермахт эти люди вяло, но поневоле старательно воевали бы. Хуже, чем солдаты Вермахта, но как-то. И тогда сказалось бы материально-техническое преимущество Красной Армии.
Но Вермахт напал первым, и новоиспеченные бойцы Красной Армии не захотели умирать за СССР. Это и предательством не назовешь.
Добавим к этому еще и тех, кого призвали — но кто не торопился на сборные пункты. Всю территорию западных военных округов нацисты заняли только к концу июля (Белоруссия), в сентябре (Киевщина), в октябре — ноябре 1941-го (Молдавия и Крым). В Харьковский ВО явилось 43 % призванных — на 23 сентября 1941 года. По сообщениям военкоматов, процент сбежавших новобранцев в разных местах колебался от 30 до 45 %.
В 1944 году, снова захватив Восточную Польшу, 940 тысяч человек «призвали вторично» [131]. Видимо, это примерное число той армии, которая разошлась по домам. Часть «западенцев» погибла за эти страшные три года. Часть «вторично призванных» — великороссы и люди других национальностей нашего необъятного Отечества. Те, кто смог прибиться к «местным». Не все же татары или русские не любили и презирали украинцев. Не все же украинцы ненавидели всякого вообще «москаля»! Вместе служили, вместе бежали по лесам, вместе пришли в деревню. «Мамо! Тату! Це мой друг, он москаль, або дюже гарный хлопец!»
Множество западных украинцев и белорусов взяли в плен. За первые 17 дней войны не менее 200 тысяч! По данным нацистов, они захватили в плен даже 288 тысяч человек [132].
25 июля 1941 года приказом генерал-квартирмейстера № 11-4590 о массовом освобождении из лагерей военнопленных прибалтов, украинцев и белорусов начали выпускать пленных бойцов Красной Армии. До 13 ноября 1941 года было выпушено 318 770 человек, в том числе 277 761 украинец [133]. А ведь в лагеря пленных попадали и больные, и раненые! Сдалось явно больше, чем выпустили.
Осенью 1941 года и в Крыму произошло то же самое. Как только танковый корпус Манштейна прорвался через Перекоп, советское начальство в панике бежало. В Севастополе они бросили 100-тысячный гарнизон — приказ Ставки защищать Крым до конца. Но сами-то начальнички улетели на самолетах. Для солдат, верных присяге, это означало гибель или плен. А три дивизии, сформированные из мобилизованных уроженцев Крыма, полностью разбежались по домам. Нацисты и не думали их вылавливать — что русских, что татар.
Это мы пока про тех, чьи земли в 1939 году разделили Сталин с Гитлером и кто в июне 1941-го обнаружил себя красноармейцем, обязанным защищать социалистическое Отечество, класть живот за сожравший их государство СССР как за родину, за диктатора, завоевавшего их Родину, за Сталина. Само это требование к эстонцу или украинцу — воевать за Сталина — полный сюрреализм и абсурд. Что люди не воевали, а бежали — по меньшей мере неудивительно.
Многие прибалты, служившие на 22 июня 1941 года в Советской армии, шли потом в национальные роты и батальоны Вермахта. В России до сих пор их эмоционально «обзывают» предателями. Если бы еще «врагами» — так хоть понятно. А «предатели»… Кого предали эти люди? Какое государство?
8 февраля 1945 года группа советских военнопленных из 10 человек захватила немецкий бомбардировщик Heinkel He 111 H-22 и совершила на нем побег из концлагеря на острове Узедом. Вел самолет военный летчик Михаил Петрович Девятаев.
Но ведь только «в порядке бреда» можно сказать, что Девятаев «предал» Третий рейх и «дезертировал» из Вермахта. Сам он называл свой поступок «побегом из ада» и «полетом к солнцу» [134].
Если это так, то и эстонцы, и украинцы «бежали из ада», «к солнцу», дезертируя из армии-оккупанта и идя в национальные воинские формирования.
118 дивизий были разгромлены между старой и новой границами СССР — то есть, говоря попросту, на присоединенных в 1939 году землях. Конечно, и в этих дивизиях, и в тех 89, пока не разгромленных дивизиях Красной Армии были ведь не только призванные «западенцы». Но разве украинцы из Восточной Украины очень хотели умирать «за родину, за Сталина»? У них что, были очень веские основания обожать Советскую власть? А у русских, особенно деревенских людей, от вида красной тряпки на палке или портрета Сталина что, должно было спереть в зобу дыхание от восторга?
Абсолютное большинство бойцов Красной Армии вовсе не хотели воевать. К октябрю 1941 года в плену оказалось 3,8 млн бойцов и командиров Красной Армии.
По данным немецких историков, число советских военнопленных составляет не менее 5200 тысяч человек. Многие историки полагают, что их было 5,7–5,8 млн. Авторитетный справочник сообщает, что «неучтенные потери первых месяцев войны» — 4559 тысяч человек [135].
Громадный разброс цифр показывает одно — точного числа пленных и беглых не знает никто.
Многие не могут простить Сталину слова «у нас нет военнопленных, есть предатели». СССР отказался от Женевской конвенции о военнопленных и от взноса денег в Красный Крест. Простить трудно. Тем самым СССР обрек собственных пленных солдат на чудовищные страдания и гибель.
Разумеется, это решение советского руководства было преступлением — в первую очередь по отношению к тем, кто воевал за Советскую власть. В плен попадали, оказавшись в безвыходном положении, раненными и заболевшими. Руки поднимали те, кто расстрелял все патроны и оставался в траншее под наведенными стволами. В плену оказывались те, кто не успел выйти из окружения. А когда корпус Гудериана шел со скоростью 50–60 км в сутки, выйти из окружения пешком было непросто. Начальство-то драпало на машинах!
Все эти люди, готовые воевать за СССР, были преданы своим политическим руководством. Но, видимо, руководство СССР понимало, что на одного сражавшегося за это руководство приходятся десятки, которые сражаться за СССР не хотели — потому и очутились в плену.
Уже 29 июня 1941 года, всего через неделю после начала войны, вышел приказ НКГБ, НКВД и Генерального прокурора СССР о том, что все сдавшиеся в плен приравниваются к изменникам Родины и предателям.
В своих выступлениях и интервью Сталин заявлял, что у нас нет пленных, у нас есть только изменники Родины.
Ведь теперь они не получали никакой продовольственной и медицинской помощи от международных организаций. Они полностью зависели от воли нацистов. А те могли кормить их, а могли не кормить. И вообще делать с ними все, что им только заблагорассудится.
Никто в Третьем рейхе не был готов к такому изобилию военнопленных. Армейское начальство торопливо готовило лагеря: куски чистого поля, окруженного колючей проволокой. Загнанные в эти поля бойцы были полностью предоставлены своей судьбе и произволу местного армейского начальства.
Начальство же было весьма разнообразно по своим политическим взглядам, в отношении к славянам и личным нравственным качествам.
В СССР предпочитали, конечно, писать о «зверствах немецко-фашистских захватчиков». О садистском обращении с пленными, массовых расстрелах. О том, как втаскивали дохлых лошадей и швыряли гнилую картошку в лагерь, хохоча над умирающими с голоду людьми. Как прикапывали умерших на такой глубине, что торчали коленки. Как в лагерях съели всю траву, жуков и червей, оставшись на загаженной пустой проплешине, ограниченной колючкой.
Разумеется, в СССР никогда не писали о тех нацистских военачальниках (как немецких, так и венгерских и скандинавских), которые помогали пленным, чем могли. Рискуя вызвать недовольство и начальства и собственных солдат. Ведь каждый кусок хлеба и каждый моток бинта они могли дать пленным, только отрывая от военнослужащих рейха.
Судьбы большинства пленных ужасны. 504 тысячи освобождено из плена в связи с зачислением в «добровольческие формирования». Часть была «передана для работы на промышленных предприятиях». Сколько? Называют цифры от 100 тысяч до 3,6 млн человек. Опять никто ничего точно не знает.