то оказалось совершенно невозможным по причинам как чисто техническим (начиная с раннего утра 17 марта плотность конкретных информационных массивов в Меганете понизилась катастрофически — цензура, военное положение, уничтоженные позже файлы; во второй части нашего повествования реконструкции стали преобладать над авторизованным пересказом), так и по причинам субъективным, эмоциональным, называемым — авторским отношением.
Изначально предполагалось: никакого редактирования — только замена точечками определенных выражений, сноски к непонятным словам и понятиям, и исправление явных грамматических ошибок в текст-файлах. Конкретность Персонажей — все имена, псевдонимы и клички подлинные, имена негуманоидных Персонажей — транскрибированы, насколько это возможно для воспроизведения на русском языке. Конкретность Мест и Событий — абсолютная, галактические координаты приведены в системе счета "полдень XX". И поначалу отношение свое к описываемым событиям Авторы ОЧЕНЬ пытались скрыть. Это не удалось вполне, хотя историческая правда соблюдена, насколько это вообще возможно, хотя, как часто происходит, историческая правда вступает в довольно жесткий конфликт с устоявшимся мнением общественности относительно некоторых людей, некоторых событий. Так, например, образ лихого казака Матвея Кребня, сложившийся у большинства граждан после славных фильмов Изосима Грепоныги и сестер Вражковых, которые (фильмы) Авторам, кстати, тоже очень нравятся, ничего общего с Матвеем Кребнем реальным не имеет, как это не прискорбно. Да, Кребень был казак. И был он вполне лих. Но и только. Вспомните историю Робина из Локсли, историю Василия Чапаева или Секу Асахара. Вспомните вообще истории, господа. Претензии, кажется нам, будут, но мы — эти — претензии не примем, заранее благодарим… В любом случае, читатель должен признать, что Авторы здесь отменно прямодушны, и когда мы имеем в виду рвоту, мы говорим "нас рвало", а не "мы срыгивали".
5. POSTSKRIPTUM
После сказанного Авторы готовы немедленно приступить к делу, если вы, господа, в состоянии следовать за Авторами тотчас же. И бинарной Авторской душе потребно начать совершенно классически:
"Я приближался к месту…" — нет, не так, чересчур высоко… слушайте:
"— Eh bien, mon prince…" — да иди ты! вот так:
"Однажды…" — нет… слишком безлично… нет! вот как! вот как:
"Давным-давно, в далекой Галактике…"
В тютельку!
И так далее: слушайте:
Глава 1ДАМА ВАША УБИТА
Стрелок он был отменный, удачливый, в том смысле, что, всякий раз промахиваясь по колену противника, неизменно угождал ему ровно в лоб…
Встреча предпосредников произошла ровно за пять средних (земных) дней до момента Х. О сути дела, о сроках, о цели предпосредники не знали ничего, да что нам греха таить! — никчёмные были людишки, эти — предпосредники…
Встреча произошла в отеле «Гривна», последние пятьдесят лет занимавшим в шесть этажей семь с половиной тысяч квадратных метров на нечётной стороне улицы Лис в городе Тыкатаме, мир Растопчино, Крайний Север СМГ, Дельта Ветви Фараона (ЕН-3136). Устаревший, но крепкий ещё отель помещался на улице между Сбербанком и девятиэтажным особняком, неизвестно какой организации принадлежащим и неизвестно какой фирмой реставрируемым: за несколько лет до описываемого события особняк как затянули в силовое покрывало, так он и стоял, скрывая от зевак-растопчан строительные леса, робо-рабочих и, надо полагать, большие деньги. Мир Растопчино — непритязательный мир — тихий, гравитация один запятая один, наскоро колонизирован сто лет назад, областной центр пяти необитаемых систем, крупная автозаправочная станция, если угодно… Тихое место — во всех требуемых смыслах.
Тут-то и сошлись нос к носу десяток средней руки тороватых адвоката с целью обсудить некоторые аспекты известного в то старое доброе время процесса "СМГ против Никитского"… На втором этаже отеля Северной Ассоциацией Права снят был конференц-зал с прилегающими номерами, пыльный, как и весь мир Растопчино, для прослушивания оборудованный слабо, защищенный плохо, с обслуживанием никаким. После обычного ряда приветствий, заявлений, обсуждения повестки дня, когда стало совершенно ясно: опять предстоит пустая болтовня, к сожалению, обязанная быть и войти в анналы процесса, — расселись, открыли папки… Заседание началось. Из глубин кожаных кресел, под незлобивое спиртное говорились плохо поставленные речи, падали на ковер скучные столбики пепла, монотонные мантры параграфов и списков комментариев вращались на мониторах персональных папок; толковище длилось полный рабочий день, спокойно и скучно: не за живот торговались, но за зарплату.
В середине дня частный адвокат Критический Валентин Царевич (Грохоборск, мир Облачный, ЕН-7889), белокожий, изысканный, нанятый государством, поднялся из кресел, произвел, не обращая внимания на коллег, несколько приседаний и наклонов, извинился и вышел в соседнюю залу, где, кроме холодного камина, располагался ещё и бар. Критический Валентин Царевич выгрузил из бара на прибарный столик необходимое для возгнания напитка, потребного сейчас его душе, совместил ингредиенты в приемной колбе серва-миксера, осуществил набор команды на текст-программере серва, спотыкаясь на западающем знаке «слэш», закурил трубочки и принялся, в ожидании чуда, расхаживать взад-вперед по ковру не первой свежести. Два часа дня; скучно; душновато пополам с застарелой пылью и запахом стылой сажи; отель тих, стекла в стенах вакуумные, коллеги гудят из конференц-зала сонными мухами… Серва заколотило, совсем как старинный холодильник на выставке антиквариата: процесс приготовления достиг пика; и в эту секунду в комнату вошел и прикрыл плотно за собой двери конс-адвокат Ряябс Некрочюс, также обуреваемый жаждой. Поклонившись коллеге Критическому, Ряябс прямиком прошел к бару, извлек, не мудрствуя и не скорбя, бутылку джина, наплескал немалую толику его в стакан, выпил залпом, прислушался ко внутреннему голосу, изъявившему восторг, повернулся к Валентину Царевичу, уставился на него округлившимися глазами, сглотнул и показал толстым пальцем себе на кадык. Валентин Царевич, обладающий, как видно, несколько более изысканной идеомоторикой, приподнял брови, извлек из бокового кармана сюртука хран-диск и протянул его в пространстве, удерживая двумя пальцами, по направлению к Ряябсу. "Тогда через час," — невнятно пробормотал Ряябс, пряча диск за пазуху, на какие слова интеллигентный господин Критический сделал поклон, потерял Ряябса из виду и озаботился исключительно ожиданием напитка, каковой и был почти немедленно ему миксером выдан. Часы же на камине грянули ровно четырнадцать.
В четырнадцать часов одиннадцатого марта среднего времени Хелен Ларкин находилась на борту правительственного лайнера «Толкиен», каковой в означенное время держал полный ход и проходил над риманом траверз Питтсбурга по пути от штабной планеты Патрульно-Пограничной Службы Запада СМГ Аякс к Столице, каковой путь составлял во временном исчислении восемнадцать часов. В 14.00 «Толкиен» отстоял от конечного пункта маршрута почти ровно на полпути. Хелен Ларкин спала в адмиральской каюте.
В четырнадцать же часов одиннадцатого же марта по среднему времени полный гуманоид Гринев Вахтанг Рувимович, сменный водитель грузовика, обслуживающего морской сектор санатория Прибрежный (правительственный курорт Амальгама, мир Амальгама, ЕН-4421) в ходе ужина раскалывал крепкими белыми имплантированными зубами мозговую кость, только что извлеченную для него женой, Гриневой Сулико, из гигантской блистающей кастрюли с борщом. Сморщив вот такое лицо, производя довольно большое количество звуков и брызг, Вахтанг Рувимович с большим удовольствием вспоминал отпуск, проведенный в горделивом мужском одиночестве на высокогорной турбазе «Иерихон», подошва пика Скоростень, мир Сноу-Сноу, ЕН-5609. К большому удовольствию примешана была легкая грусть от того, что отпуск закончен, завтра с утра квалификация и медосмотр, потом ментотест, и уж послезавтра, — ибо никаких сомнений в собственной здоровости и добропорядочности у Вахтанга Рувимовича не было, — на работу. По шесть часов в день четыре дня, день профилактический и два полных выходных; оклад сто двадцать золотых в неделю плюс правительственная надбавка — восемь двадцать; жена-красавица, здоровые дети, павлины на гобеленах в спальне… Пятьдесят четыре года от роду, полная школа, Водительская Академия, десять месяцев в армии — для анкеты, — счастливый человек. Мягкое солнце висит над морем, видимое сквозь не до конца закрытые жалюзи, жена тихо вяжет на стульчике в углу столовой, часто поглядывая в сторону мужа: не нужно ли тому чего; дети смотрят в гостиной телевизор. А покончив с костью, Вахтанг Рувимович, горбоносый блондин, коренной житель Амальгамы, вытер шею и затылок вышитым полотенцем и приступил к жаркому. Через час же, не до конца овладев женой, он прилег вздремнуть — после обеда.
Ровно через два часа после первой мимолетной встречи Критического с Ряябсом и, соответственно, ровно через час — после второй, ответной, последовавшей по времени точно, Валентин Царевич в лифте «Гривны» передал хран, возвращенный ему с пометками Ряябсом, рассыльному Дворку. Каковой Дворк, на рассыльного похожий очень отдаленно и потому предельно неподозрительный, в течении десяти минут пересек оживленную улицу Лис и доставил хран на автостоянку напротив отеля. Автостоянка принадлежала крупному государственному гастроному и отделялась от проезжей части улицы цепочкой на столбиках. Дворк, мелкий человечек без роду без племени, переступил цепочку, поискал глазами, определился и положил пакет с диском на капот свежевымытого «газика» с черными стеклами, за рулем которого угрюмо ждал посылки некто Стачински, прапорщик-бессрочник, штатный водитель военторговской базы "Стабильность-39/11", расположенной в пригороде Тыкатама. Стачински проводил Дворка, стремительно удалившегося с автостоянки, угрюмым взглядом (и это был единственный прокол в операции: Дворк позабыл про чаевые, готовые к употреблению в по