— Я смотрю, ты просто жрешь меня взглядом, — жестко произносит он, — хочешь повторить ту ночь?
— Нет, нет, — испуганно произношу я, — я просто задумалась!
Он перекидывает конец веревки на одну из перекладин шведской стенки и неожиданно подтягивает меня. Теперь я глупо болтаю ногами в воздухе, зато почти напротив его лица. Вот только рукам больно. Очень больно.
— Долго ты так провисишь, принцесска? — интересуется Садаев, — вряд ли выдержишь больше десяти минут. Еще раз — давай выкладывай всё. У меня уже шаблоны в башке трещат. Не сходится твой образ и поведение с образом дочки магната. Зачем сбежала от папаши? Чувствую я, где-то меня ты наебываешь.
— Я знаю, в чем вы меня подозреваете! — восклицаю я в отчаянии, потому что знаю — я и трех минут так не продержусь, — думаете, что мой отец заказал вашего брата, но это не так! Иначе бы я не предлагала отдать вам пистолет, когда аборт будет поздно делать!
— Я подозреваю каждую собаку, сука, — рычит он мне в лицо, и я в страхе зажмуриваюсь. Может ли он меня ударить? Или вообще избить? Мне кажется, что один его удар — и я разлечусь на кусочки. Он меня пока не тронул, если, конечно, не считать его тягу к связыванию, но мало ли, — давай выкладывай всё. Убеди меня и, может, я тебе дам отсрочку.
— Я правда сбежала, — выдавливаю я, — не могу рассказать, почему. И не видела отца и мать пять лет. Есть на это свои причины, личные! Аборт я не делаю по тем же причинам! У меня принципы. Забеременей я от любого другого человека — и все равно не сделала бы аборт.
Закончив, я с шумом выдыхаю, глядя в лицо напротив. Садаев смотрит на меня с плохо скрываемым отвращением, словно я сделала что-то мерзкое и противное. Не уверена, что он мне поверил.
Он неожиданно затягивает узел на перекладине шведской стенки, оставив меня снова стоять на цыпочках, а потом я чувствую его ладони на груди. Не успеваю я удивиться, как слышу треск ткани и взвизгиваю. Он рвет на мне футболку.
— Не надо!
— Что ты визжишь, как девственница? Мы с тобой вроде уже трахались, — интересуется Садаев, отбрасывая куски ткани в сторону, а я покрываюсь мурашками. То ли от холода, то ли от страха. Но мне кажется, будто в помещении стало мертвецки холодно. Его шершавая и грубая ладонь ощупывает мне спину, а потом я чувствую, как он хватает меня за застежку лифчика. Что-то промычав невнятное от ужаса, я пинаю его прямо между ног.
Жаль только, что он успевает среагировать быстрее. Он блокирует мою коленку и тут же хватает за горло, чуть сжав.
— Еще раз такое отмочишь — сделаю больно. Ясно?
— Ясно, — хриплю я, — не надо меня насиловать.
— Нахер ты мне нужна…
— Зачем тогда трогаете?!
— Не визжи, — он смотрит меня тяжелым взглядом, — прослушку ищу. Не дергайся.
«Но у меня нет прослушки» — проносится мысль в голове, а я униженно чувствую, как он продолжает меня раздевать. Как его горячие, по сравнению с моей кожей, руки продолжают сдирать грубо с меня одежду, перетряхивая ее и ощупывая мое тело. Я зажмуриваюсь. Честно говоря, я готова терпеть многое. Только бы не возвращаться домой.
Хотя, я очень боюсь, что его заведет вид моего голого тела, и он что-нибудь со мной сделает. Несмотря на то, что ощупывает он меня достаточно меланхолично, раздевая, не задерживаясь ни на одной части тела. И впрямь проводит обыск. В конце концов на мне не остается ровно никакой одежды. Становится сильно прохладно.
Больше его руки ко мне не прикасаются, а спустя несколько минут, пока я так и стою, замерев, я слышу щелчок металлической крышки от бутылки и тихое «пшш». Растерянно открыв глаза, я замечаю Садаева, который сидит на стуле с бутылкой минералки и рассматривает мое голое тело. В его взгляде темнеет что-то жуткое. Мне казалось, мужчина должен смотреть на голую девушку с каким-то восторгом и трепетом, но этих эмоций в глазах Садаева нет. Ни капли. Мне даже становится страшно от его взгляда.
— Вы не насмотрелись в ту ночь? — вырывается у меня, — оденьте меня. Убедились, что у меня нет никаких жучков?
Он усмехается. Откидывает немного голову и снова скользит по мне взглядом. Я вижу, как он прикасается задумчиво кончиком языка к зубам. А у меня начинают болеть руки. Мышцы мерзко сводит, и я едва сдерживаю стон, когда по ним прокатываются волны боли. Хотя, может быть следовало бы вообще расплакаться — вдруг мои слезы растрогали бы этого монстра?
Да нет, вряд ли. Мне кажется, что я не ошиблась, подумав, что Садаев ест людей. На меня он смотрит так, будто сейчас готов уже сожрать.
— Не насмотрелся, — разрывает тишину его голос, и я вздрагиваю, словно меня ударили под дых, — я твою рожу практически не помню.
— Что? — выдыхаю я, а он хмыкает.
— Ты реально думаешь, что я просто забыл у тебя оружие? Я совсем идиот, типа? Нихрена тебя не помню. Секс с тобой не помню, честно говоря. Помню только как выцепил тебя возле выхода, и всё. Остальное кусками. Смотрела ты на меня так, будто бы сейчас прямо запрыгнешь на мой член. С разбега. Решил дать тебе шанс. Ты не в моем вкусе, — он останавливается взглядом на груди, — может, задница еще ничего, но в сиськах у тебя пустота. В принципе, мне тогда было плевать. Тот урод-бармен сыпанул трети клуба в напитки какую-то дрянь, которая просто снесла всем голову.
— А… — я настолько поражена его оценкой, что у меня даже перехватывает дыхание от возмущения. Не приходится выталкивать из себя каждое слово. Лицо горит от стыда, пока я смотрю на губы Садаева, искривленные в усмешке, и я перехожу случайно на «ты», — ты знаешь, мне на это плевать. Жаль только, что я не помню совершенно ничего. Может, я бы тоже могла сказать, что в штанах у тебя пустота. К примеру. Или ты пыхтишь при сексе, как паравоз. Или заканчиваешь за пару секунд.
Я перечисляю все, что слышала из рассказов подруг, глядя, как приподнимает бровь Рустам. То, что меня занесло, я слишком поздно понимаю. Когда понимаю — то затыкаюсь, прикусив язык. Почему-то он всегда быстрее, чем мои мысли. Вот только за эти слова огребет не только он.
Мне обидно. Мало того, что я лишилась девственности с тем, кто абсолютно этого не оценил, так еще и забеременела, и выслушала, как этот человек унизительно отзывается о моей внешности, и вообще — он заставил стоять меня голой перед ним. Голой и связанной.
Он неожиданно стремительно поднимется со стула. Подходит ко мне вплотную. Его лицо совершенно спокойно. Я все равно инстинктивно сжимаюсь, чувствуя, что огребу. Однако, Рустам внезапно поднимает бутылку с водой на уровень моего плеча, и спустя секунду холодная шипучая водичка выплескивается на меня.
Я не сдерживаю вскрик. Холодные струйки будто царапают кожу, скатываясь по груди, животу и ниже, между бедер, отчего я сжимаю ноги. И шокированно смотрю на Садаева, а потом внезапно чувствую, как между ног оказываются его пальцы. Мокрые и горячие.
— Повтори, — приказывает он, а у меня получается выдавить только неопределенное мычание. В следующий момент эти пальцы грубым толчком проникают в меня, а я открываю рот в беззвучном вскрике от странного распирающего чувства. Хватаю в шоке воздух, который почему-то не принимают мои легкие и не могу перестать смотреть в холодные, темные глаза напротив.
Мне кажется, что я там смогу увидеть ответы. Зачем он это делает. Почему внизу живота словно разрывается тепловая бомба, и обостряет все ощущения. То, что делает Рустам абсолютно грязно и неправильно. Но его пальцы внутри… черт, он что, знает какую-то особую точку для удовольствия там?
— П…п. прекрати, — выдавливаю я дрожащими губами, а Садаев с тем же холодным выражением лица заставляет пальцы выскользнуть с влажным звуком и тут же резко возвращает обратно. Кажется, еще глубже, чем было до этого. Я зажмуриваюсь и подаюсь вперед, пытаясь избавиться от них, но получается, что утыкаюсь лбом в плечо этого садиста. Самое паршивое — его запах. Его запах я запомнила еще с той ночи. Он вызывает странные мурашки во мне, и чувство, словно у меня между ног разливается какой-то теплый источник удовольствия. По венам. По всему телу.
— Повтори, я сказал. У меня в штанах пустота, вроде это ты говорила? — его голос раздается прямо над моим ухом, но я не в силах даже пошевелиться. Он просто впечатывает в меня руку, проникая пальцами так глубоко, что я чувствую себя нанизанной, — если я тебя сейчас трахну этой пустотой — ты будешь тут визжать, принцесска. Несмотря на то, что уже течешь. Ты реально узкая, как девственница. Уверена, что я с тобой спал?
Я уже ни в чем не уверена. Это всего лишь пальцы, а мне кажется, будто в меня дубину загнали. Член, наверное, толще пальцев. Господи, как вообще это происходило? Я обкусываю губы до металлического привкуса во рту, а потом неожиданно чувствую острую, жалящую вспышку боли и вскрикиваю. Вскидываю голову, глядя в глаза моего садиста и умоляя мысленно его прекратить. Он убирает руку. Пальцы выскальзывают из меня с тихим и пошлым влажным звуком, а мои щеки от этого вспыхивают еще больше.
— В тебе не утонешь, факт, — с усмешкой произносит он, отстраняется, а потом льет оставшуюся воду из бутылки себе на руку. На ту руку, которую засунул в меня, — пищишь от боли, даже когда пальцы в тебе пытаешься развести.
— Я ни с кем больше не спала, — на выдохе произношу я, пытаясь успокоить бьющееся от шока сердечко. Он что, просто ради интереса засунул в меня пальцы, чтобы понять, мог ли он во мне побывать до этого?! — если ты намекаешь на то, что я забеременела от кого-то другого…
Он приподнимает брови. Отшвыривает в сторону бутылку, и пока та с тихим стуком катится по полу, снимает с себя водолазку, а я холодею. Нет. Нет, он же не собирается переспать со мной прямо сейчас? Я не готова. Теперь-то уж точно.
— Я сомневаюсь в твоих словах. Приличные девочки-девственницы по таким блядушникам не ходят. И не пьют там.
— Я поссорилась тогда с парнем и решила…
Он хмыкает. Я замолкаю, понимая, как глупо это звучит. Спустя секунду Садаев неожиданно отвязывает меня и я падаю на мокрый пол, как мешок с картошкой. Странно, но ноги неприятно слабые и не могут меня удержать.