Надо ли пожертвовать одной жизнью, чтобы спасти пятерых?
Как меняются наши интуитивные моральные ориентиры даже в тех случаях, когда для этого нет никаких очевидных причин
Это вариант «Задачи с вагонеткой», которую придумала философ Филиппа Фут. Большинство из нас ответит, что машинист должен нажать кнопку и увести поезд на запасной путь, поскольку тогда погибнет один человек, а не пятеро. И если вы придерживаетесь какой-то разновидности утилитаристской этики, согласно которой верным называется поступок, увеличивающий общее количество счастья, то, весьма вероятно, решите, что долг машиниста – сделать так, чтобы жертв было как можно меньше.
Однако все становится интереснее, как только мы добавим в сценарий кое-какие вариации. Представьте себе, что вы стоите на железнодорожном мосту над тем местом, где прикованы к рельсам пятеро несчастных. Единственный способ спасти их и самому остаться в живых – швырнуть на рельсы перед поездом толстяка, которому не повезло очутиться рядом с вами, и тогда состав свернет на запасной путь. Правильно ли так поступать? Логика здесь та же, что и раньше: если вы бросите толстяка на рельсы, то спасете больше жизней. Но если сформулировать вопрос таким образом (как это сделала Джудит Джарвис Томсон), скорее всего, вам ответят, что бросать человека на рельсы нельзя. То есть большинство отвечающих отвергают образ действий, диктуемый утилитаристской этикой.
Итак, интуитивно нам кажется, что сценарии принципиально разные, но почему – неясно. Похоже, здесь задействовано два фактора. Первый – если машинист нажимает кнопку, чтобы увести поезд на другой путь, он не взаимодействует непосредственно с жертвой, приклеенной к рельсам, а толстяка нам придется столкнуть с моста своими руками. Во-вторых, человек, приклеенный к рельсам, участвует в развитии сценария, поэтому его гибель не кажется такой уж случайной. Разумеется, этих объяснений недостаточно, поэтому наша реакция на этот парадокс вызвана скорее психологией, чем сугубо морально-этическими рассуждениями.
Надо ли запретить альпинизм?
До какой степени риск непреднамеренно навредить себе или другим ограничивает нашу свободу воли?
В каком-то смысле глупо спрашивать, стоит ли запрещать людям чем-то заниматься только потому, что это опасно. Ведь очевидно, что ничего хорошего из этого не выйдет. К примеру, стоит задуматься о том, что это приведет к нелепым и непомерным ограничениям личной свободы, что жизнь безо всякого риска пресна, что многие величайшие и достойнейшие деяния, например покорение горных вершин, сопряжены с опасностью. Однако этот вопрос интересен тем, что мы не всегда последовательны, когда думаем о подобных материях.
Очевидная разница в том, кому грозит опасность: самому человеку или окружающим. Можно счесть, что управление автомобилем в состоянии опьянения следует запретить, поскольку оно опасно и для самого водителя, и для других, однако альпинизм запрещать не следует, ведь он опасен лишь для самого альпиниста. Однако при подробном рассмотрении подобная логика разваливается. Например, альпинисты, особенно неопытные, рискуют не только своей жизнью, но и чужой, например жизнью спасателей, которым приходится снимать их со склонов. Кроме того, рискуя своей жизнью, они рискуют также нанести моральный ущерб родным и близким, если с ними случится какое-то несчастье. Британский Хоум-офис – управление, отвечающее за государственную политику по вопросам внутренней безопасности – утверждает, что законы о запрете определенных препаратов принимаются отчасти именно ради «защиты граждан». Если это достаточное основание для принятия закона, почему не запретить заодно и альпинизм? Вопрос не в том, чтобы оценить относительный риск, поскольку альпинизм, похоже, опаснее и способен причинить и самому альпинисту, и другим людям куда больше вреда, чем косячок с травкой.
Подобную непоследовательность мы обнаруживаем и в собственных суждениях по поводу автомобилей. В США гибель в дорожных авариях стоит на первом месте в перечне причин предотвратимой смерти. Более того, с тех пор как изобрели автомобиль, в автокатастрофах погибли более двадцати миллионов человек. К тому же автомобили обходятся обществу очень дорого – они загрязняют окружающую среду, отнимают жилое пространство, вдобавок многие пострадавшие в автокатастрофах остаются инвалидами. Однако автомобили законны, а конопля, к примеру, нет.
Стоит предположить, что такое положение дел оправдывается утилитаристскими доводами: риск, связанный с автовождением, компенсируется удобствами. Загвоздка в том, что не до конца ясно, справедливо ли это предположение; к тому же есть и другие занятия, например курение конопли, для которых подобный довод справедлив в той же степени, а может быть, и больше, однако эти занятия запрещены законом.
Обойти все эти сложности можно, пожалуй, если встать на либертарианскую точку зрения, то есть сказать, что государство не имеет никакого права вмешиваться в личные дела вроде употребления наркотиков или скалолазания, поскольку все это фундаментальные вопросы личного выбора. Однако беда в том, что подобная точка зрения упускает из виду, что в современном обществе по-настоящему личными можно считать лишь исчезающе малое число дел, а любое занятие, влияющее на других, чревато издержками для общества. И тогда возникает главный вопрос – как найти равновесие между личной свободой и социальной ответственностью.
Можно ли заниматься сексом под воздействием алкоголя?
Бывает ли полностью информированное согласие?
Здесь необходимо сразу прояснить одно обстоятельство. Дидона и Эней говорят не о ситуации, когда мужчина или женщина пьяны настолько, что в принципе не в состоянии дать согласие на сексуальную связь. Они говорят о ситуации, когда обе стороны способны рационально обдумать, согласны они или нет. Но остается вопрос: можно ли заниматься сексом с человеком, если вы знаете, что он, возможно, согласился вступить с вами в связь только потому, что у него алкоголь в крови?
Моральная составляющая здесь очевидна. Человек, с которым вы хотите заняться сексом, существует не только в настоящий момент, все, что произойдет сейчас, повлияет на его будущее. Поэтому, даже если он хочет заняться сексом с вами прямо сейчас, надо учесть и другие факторы. Если вы не хотите делать из людей средство удовлетворения собственных потребностей, надо подумать и о том, как они отнесутся к любой сексуальной связи постфактум.
Беда в том, что за этим требованием скрывается масса осложнений. Прежде всего приходит в голову, что попросту невозможно знать заранее, кто и как отнесется в будущем к той или иной сексуальной связи. Не в меньшей степени возможно, что жизнь человека примет неожиданный оборот, что и вызовет перемену в отношении к сексуальному приключению. Однако это возражение также не приводит к однозначным выводам. Конечно, неразумно просить кого-то воздержаться от секса потому, что есть вероятность, что его партнер почему-то пожалеет о случившемся; но если есть веские причины полагать, что партнер пожалеет о случившемся, просить воздержаться очень даже разумно и логично. Отсюда следует, что если кто-то пьян и у вас есть сильные подозрения, что это единственная причина его согласия, вступать с ним в сексуальную связь не стоит, даже если вы оба считаете, что согласие дано от всей души.
Однако Дидона и Эней находятся в несколько ином положении. Совсем не очевидно, что они говорят о возможном сексе только потому, что захмелели, и нет никаких особых причин полагать, что они наутро пожалеют о случившемся, хотя эта перспектива все же не чисто гипотетическая. Тут тоже есть сложности. Отчасти они связаны с тем, что людей следует считать автономными субъектами морали и нравственности, способными самостоятельно принимать решения и имеющими право на ошибку. Требование всегда всех защищать от последствий их решений не представляется очевидным. Эней имеет в виду, что на самом деле, давая согласие, невозможно оградить себя от непредсказуемости повседневной жизни. Хотя в их решении заняться сексом, вероятно, играет свою роль и хмель, есть и другие факторы, и нельзя требовать, что мы согласимся с чьим-то решением только при условии, что оно было принято в полном отрыве от всех внешних воздействий.
Исполнить это требование не так-то просто.
Вероятно, мы в глубине души уповаем на то, что человек, соглашаясь на что-то, всегда принимает в расчет, что когда-нибудь, вероятно, пожалеет об том. Конечно, в реальной жизни это не так, однако с морально-этической точки зрения к этому по меньшей мере стоит стремиться.
Можно ли возить яд в автобусе?
Всегда ли безнравственно подвергать риску других?
Нэнси совершенно справедливо утверждает, что все мы иногда возим в общественном транспорте аналоги ее коробки с ядом: мы делаем это каждый раз, когда садимся в автобус, метро, поезд или самолет сильно простуженными. Мы знаем, что рискуем заразить попутчиков, знаем, что с ними тогда будет, однако многие из нас продолжают пользоваться общественным транспортом, когда болеют. Почему такие поступки достойны морального осуждения, понятно. Философ Дж. С. Милль утверждал, что каждый имеет право вести себя как угодно, пока его действия не вредят другим. Если мы садимся в общественный транспорт сильно простуженными, всегда есть шанс, что мы навредим какому-то количеству попутчиков.
К счастью, есть и контраргументы: возможно, ездить общественным транспортом, когда болеешь, не так уж и безнравственно. Не в последнюю очередь следует упомянуть, что если бы мы при любом легком недомогании брали больничный и оставались дома, это повлекло бы за собой большие расходы для общества с точки зрения потери рабочих часов и снижения производительности труда, а также простоев тех, кто зависит от результатов нашей работы. А индустрия развлечений? Стали бы мы покупать билеты в театр, если бы знали, что туда нельзя будет пойти, если у нас заболит горло? И стали бы платить большие деньги за билеты на самолет, если бы стоило разок чихнуть – и нас не пустили бы на борт? Естественно, многих это остановило бы.