Enel и немного рискованных акций Илона Маска…
Некоторое время наша беседа была вежливым обменом ни к чему не обязывающими сведениями друг о друге, но потом Карло вдруг выпалил, как будто давно готовился выпалить эту фразу:
– Пойдемте со мной завтра рано утром собирать трюфели?
– Трюфели? А как их собирают? Я слышал, что с какими-то свиньями?..
– Нет, с собаками, – мой новый приятель заметно волновался. – Завтра в шесть утра за мной придут со специально обученной собакой, и мы… Ну, одним словом… Пойдем собирать трюфели! Соглашайтесь!
Я немного помолчал. Перспектива гулять в поисках трюфелей казалась мне заманчивой, но вот необходимость вставать в шесть утра…
– Давайте так, Карло. Если я проснусь, то с удовольствием составлю вам компанию. Но меня мучают бессонницы, совсем не исключено, что к пяти часам я только и угомонюсь. Если ровно в шесть в лобби меня не будет…
– Нет-нет, пожалуйста! Я не справлюсь без вас! Это очень важно!
После этих слов, заикаясь, перескакивая с одного на другое и трепеща, как влюбленный юноша, успешный во всех отношениях пожилой богач Карло Скарпелли рассказал мне свою историю.
Всему виной – трекинг. В первую же свою прогулку здесь по холмам Карло зашел в Сан Кашано в маленькую тратторию, чтобы попросить стакан воды, и там познакомился с владелицей, женщиной лет двадцати пяти, рыжей и голубоглазой. Они поболтали немного. Карло отвесил трактирщице пару приличных комплиментов. Красавица, разумеется, кокетничала. Тем дело и кончилось.
На следующий день Карло встретил свою рыжую уже в отеле. Она оказалась поставщицей то ли ветчины из дикого кабана, то ли трюфелей. Бедняга поймал себя на том, что в одночасье превратился вдруг в отчаянного любителя трюфелей и дикой кабанятины.
С третьего дня весь его трекинг, все его многочасовые прогулки стали походами к ней, свиданиями с нею. До близости не дошло, но только потому, что вокруг нее в городке вечно были бесчисленные кумушки и тетушки. Губы болели от украдкой сорванных поцелуев. Назавтра она должна была прийти за ним с ученой собакой и повести на поиски трюфелей в лес – общепринятый способ местного заработка. А там, в лесу, наверняка ведь какая-то хижина, и уже нельзя будет остановиться, и пойдет прахом вся его налаженная жизнь, Пышечка, дети, вертолет, старинная библиотека…
– Милый Карло, – пытался я резонерствовать. – Мне кажется, вы преувеличиваете значение краткого соития в лесной хижине. Здешние воды, говорят, не только лечат подагру и не только успокаивают нервы, но еще и отчетливо пробуждают либидо… Просто не говорите жене…
– Если бы! Если бы! Много бы я отдал, чтобы это было простой интрижкой. Нет! Старый дурак ухитрился всерьез влюбиться!
– Na moi zakat pechalny blesnet liubov ulybkoyu proshalnoy… – продекламировал я.
– Что?
– Не обращайте внимания. Русская поэзия. Дорогой Карло, не думали ли вы о том, что эта ваша трактирщица может вовсе не отвечать вам взаимностью? Вы – богатый постоялец “Фонтеверде”. Она – трактирщица. Роман с вами в худшем случае принесет ей дорогие подарки, в лучшем случае она станет женой миллионера. Чистый расчет… У них, у молодежи, знаете, сильно проще с сексом, чем было в наше время. Она сделает трогательную запись в фейсбуке, тем страдания и окончатся.
– Я думал об этом. Я пытался остановить себя этой мыслью. Но нет. Я уверен…
– Черт, Карло! Вы уверены, что она в вас влюблена и что секс свяжет вас неразрывными узами? Окститесь! Двадцатипятилетней красавице не за что полюбить старую корягу вроде вас или старую жабу вроде меня. Вы, похоже, и вправду опасно влюблены. Немедленно позвоните ей и отмените завтрашнюю прогулку.
– Я не могу, – Карло потупил глаза.
– Черт! Пошлите ей эсэмэску!
– Я не могу. Пожалуйста. Завтра в шесть утра. Единственный способ мягко остановить всё это…
Ровно в шесть наутро я стоял у дверей отеля в прорезиненном плаще и веллингтонах, которые за ночь где-то добыл для меня консьерж. Бедняга Карло топтался рядом, не знал, куда пристроить огромные свои руки, и опять не понимал продекламированных мною строк “Kak zhdet lyubovnik molodoy minuty vernogo svidanya”.
– Что?
– Не обращайте внимания. Русская поэзия. Я бы на вашем месте выпил сердечных капель, Карло.
В одну минуту шестого на дороге в лучах восходящего солнца показались светящаяся рыжая женщина и светящаяся рыжая собака. Карло даже зажмурился, видимо, опасаясь, что этот огонь сожжет его дотла.
Немного приблизившись, женщина, вероятно, поняла, что возлюбленный ждет ее не один, а с товарищем, – и погасла. Собака продолжала светиться, предвкушая радость лесной прогулки. А женщина – погасла.
Карло представил меня своим приятелем, большим любителем трюфелей. Мы вежливо поздоровались. Я пожал ее совершенно безвольную руку. Несколько часов в лесу мы старательно искали чертовы трюфели. Потом вежливо распрощались, и Карло дал женщине денег за услуги трюфельного гида. Так здесь принято.
Вечером за ужином этими самыми трюфелями были обильно сдобрены все блюда в наших тарелках. Пышечка заботливо подливала мужу вина и причитала, что свежий трюфель – это, дескать, совсем не то, что трюфель, купленный в магазине.
На следующий день Карло с Пышечкой уехали. Я тоже уехал к вечеру.
В аэропорту я купил себе сувенир – магнитик на холодильник со строчкою Вергилия “Omnia vincit amor”. Вергилию было тридцать пять лет, когда он написал это.
Людмила ПетрушевскаяЖизнь-копейка
Сын Федя, уезжая из Гоа, поселил меня в новом, с иголочки, отеле, где всё было, как доктор прописал, – никакого общего коридора с переговорами уборщиц, бубнящим всю ночь телевизором за стеной и воем пылесоса по утрам.
Второй этаж, четыре балкона, два из них выходят в тень, в сад, немного жестяной и замусоренный, но всё-таки. Море в десяти минутах ходу. Две спальни и общая гостиная метров сто площадью. Где у фронтальной стены размещается длинный прилавок с электроплитой и всей необходимой утварью на полках (я никогда не завтракаю в отелях и всегда прошу снять мне номер с кухней).
Федя всё оплатил и в компанию мне оставил свою подругу К. Но она вела поначалу отдельную жизнь, и только обедали мы вечером вместе. Готовили по очереди.
Собственно говоря, Федя вообще не разрешал мне плавать одной, тем более что волны тут были порядочные. Войти вы войдете, но при попытке бегства возвратный прибой кидается вам под колени, подрубая все попытки выскочить.
И в первый же общий день я пошла на море с К., дождавшись, когда она соберется. Не хотелось ее запрягать в эту повинность. Сама поймет, если что. Пошли купаться радостно, кинулись в волны, всё чин чинарем. Когда я решила, что с меня хватит, я ей крикнула, что выхожу, а вы? Она помахала мне рукой и закричала, что поплавает еще. Дальше мне выпала тяжелая доля, пришлось несколько раз отступать, падать в прибое и т. д. Однако всё-таки я выбралась, разумеется, если сейчас пишу об этом. Но песок прибойный представлял собой как бы цемент, вот в чем дело, а падать пришлось. Короче, я поняла, что на море ходить мне придется самостоятельно.
Но волны были день ото дня всё шибче. А плавать входило в мою задачу, имелись проблемы с суставом, и врач-артролог, какой-то гений, на прием к которому я стояла в очереди полтора месяца, сказал, что единственное лечение – это плавание и велосипед. Зачем, собственно, Федя меня сюда и привез.
Плавать было надо, а выбираться из прибоя приходилось с подбитыми коленями.
Вечерами мы угощали друг дружку изысканными блюдами, по утрам нам привозили буйволиный йогурт, молоко и творог, фрукты лежали под кухонной секцией, манго, арбузы, дыни, груши и папайя, бананчики и мандарины и какие-то еще местные кукиши и груди.
Дальше мы расходились по своим спальням к компьютерам, я работала над романом, К. сочиняла текст оперы для четырех контратеноров и раздраженно переписывалась с родней, цитируя мне наиболее интересные обвинения той стороны. Я привезла с собой пинг-понговую ракетку и шарик и днем тренировалась в нашем зале об стену (гимнастику и йогу не выношу). Надо было возрождаться, а то мне грозила инвалидная палочка.
Но где плавать? Море становилось всё более сумбурным, именно так.
Я пошла искать место – и вдруг нашла. Вдали имелись две песчаные косы в ста метрах друг от друга, уходящие от пляжа в море. Между ними слегка плескалась водичка. Я пошла ее исследовать, глубина была до колен. Прекрасно! Тут же я стала плавать на спинке. Пятками я иногда била по песку, но процесс шел. Интересно, что мимо моей головы по воде ходили люди и из вежливости не смотрели мне в лицо.
Вода оказалась свежая, прозрачная, теплая. Если бы не мешало дно, вообще бы было чистое удовольствие. Руками я изображала брасс, плыла быстро вон от берега, вошла в раж – и вдруг через какое-то время поняла, что больше не задеваю песок! Повернулась на живот, поплыла как человек. Всё дальше и дальше. А потом опять на спинку. Летела, любуясь тонким маревом, покрывающим небеса, вуали и тюли перемещались в вышине с большой скоростью, то есть там, на море, был, видимо, шторм. Вдали гремело. А тут я в безопасности, в прохладе, на глубине, буквально в невесомости, хитрая лиса, которая ни от кого не зависит, ибо нашла то место, которое никто не нашел. Никого ни о чем не надо просить. И глубоко, и нету шторма! Вот везет же мне иногда.
Я плыла с какой-то огромной скоростью, с какой никогда не плавала. Перевернулась, посмотрела на пляж. По берегу семенили два старичка с кривым стволом пальмы на плечах. На него была намотана яркая голубая сеть. Пора было возвращаться. Возвращаюсь я всегда на спине, работая руками как профессионал. Это брасс, господа. Лечу быстро, вся в пене морской.
Летела, летела, повернулась посмотреть, а берег еще дальше. Что за дела. Энергично взялась работать руками-ногами. Опять обернулась, посмотрела. Вдали крохотные старцы вступили на косу со своей голубенькой сетью величиной с горошину. Так.