т все возможное для защиты себя с запада, а когда эта цель будет достигнута, фюрер сможет развернуться на восток, и «положение Польши, Чехословакии и Австрии, а также прочих соседних государств изменится коренным образом». Отныне эти «страны живут под мерцающей тенью самого страшного меча, который когда-либо выковала рука человеческая», – предупреждал Черчилль весной 1936 года. Его слушали, но не слышали. Более того, как вспоминают очевидцы, «какими бы эффективными ни были выступления Уинстона, на самом деле они лишь причиняли вред», усиливая «всеобщие сомнения в здравомыслии» британского политика5. Но Черчилль оказался более здравомыслящ, чем многие осуждающие его коллеги. В марте 1938 года к Третьему рейху присоединилась Австрия, в сентябре – с согласия лидеров Британии и Франции был легализован раздел Чехословакии, на 1939 год пришелся удар по Польше.
Выступления Черчилля против милитаризации Германии вкупе с анализом социальных изменений после окончания Первой мировой войны стали нечто большим, чем простое публичное осуждение политики умиротворения. От критики гауляйтеров и рейхсминистров Третьего рейха, которые «попирают основы христианской морали, черпают вдохновение в варварском язычестве, пропагандируют агрессию и жестокость, манипулируют людьми с помощью репрессий и получают извращенное удовольствие от бессмысленного кровавого насилия», Черчилль переходит к разоблачению нацизма с его «жестокостью и нетерпимостью, всеразрушающей ненавистью и постоянным стремлением к бряцанию оружием». «В своей деловитой жестокости и свирепой агрессии» нацистский режим «превзошел все виды человеческой низости». Нацизм «совершает преступление, имени которому нет».
Британский политик идет дальше и обобщает свои рассуждения, позиционируя себя как яростного и последовательного борца с «тиранией, какую бы форму она ни принимала». Он делает себе имя как противник диктатуры и тоталитарного государства, когда «все думают одинаково, когда никто не выступает с критикой, а обращение внимания на очевидную ошибку или просчет клеймится как ересь или преступление»; когда «уважаемые пасторы, справедливые судьи, всемирно известные ученые и философы, способные государственные деятели и независимо мыслящие граждане подвергаются нападкам, издевательствам, угрозам и зверствам со стороны вооруженных хулиганов, противостоять которым смертельное преступление». В своих статьях и речах Черчилль изобличал режим, «еще неизвестный вчера», но создавший сегодня такие условия, что все несогласные с ним заключаются в концентрационные лагеря. Он с ужасом наблюдает, как тоталитаризм проникает во все сферы человеческой жизни, падая «тенью всемогущего государства между родителем и ребенком, мужем и женой», друзьями и коллегами, между священником и прихожанином, даже между верующим и Богом. Крестовый поход Черчилля объяснялся тем, что в «концепции тоталитарного государства» он видел «угрозы и вызовы всем общечеловеческим ценностям». «На протяжении веков нас учили воспринимать свободу как самую драгоценную вещь, – писал он в своих статьях. – А цель новых философий для их последователей и жертв – универсальное рабство»6.
Заявления Черчилля не повышали его популярность среди руководства Туманного Альбиона. Сменивший в 1937 году Болдуина Чемберлен не благоволил бывшему коллеге и старался держать его подальше от центров принятия решений. Но тектонические сдвиги, менявшие геополитическую карту Европы, были сильнее желаний британского премьера. Неумолимо надвигающаяся буря мировой войны повышала ставки неугодного политика. Летом 1939 года все больше газет стали поднимать вопрос о возвращении Черчилля в правительство. На основных билбордах Лондона в течение нескольких недель висели плакаты «Верните Черчилля!» Чемберлен продолжал сопротивляться. И даже в первые мгновения после нападения Германии на Польшу, уже дав понять Черчиллю, что его будущее скоро изменится, он продолжал колебаться, не решаясь определиться с новой ролью для набившего оскомину политика. Не теряя надежды удержать Британию от вступления в войну, премьер-министр продолжал держать нашего героя в подвешенном состоянии. Но 2 сентября Берлину был выдвинут ультиматум, а на следующий день – объявлена война. И Черчилль одновременно стал членом Военного кабинета и первым лордом Адмиралтейства.
Создатель и бессменный главком люфтваффе Герман Геринг следующим образом охарактеризовал изменение в биографии нашего героя: «Черчилль в составе Кабинета. Это означает, что началась реальная война и сейчас мы будем воевать с Англией»7. Рейхсмаршал не только точно передал суть кадрового решения Чемберлена, но и указал на принципиальное различие в подходах премьер-министра и нового члена правительства. Черчилль считал, что нужно перехватить инициативу, заставить противника обороняться и совершать ошибки, а премьер-министр и его приспешники предлагали выждать, не торопиться, посмотреть, как будут развиваться события, и только тогда действовать. Не привыкший сидеть сложа руки, первый лорд инициировал в Адмиралтействе разработку планов трех наступательных операций, которые постоянно предлагал к реализации на заседаниях Военного кабинета. Но его инициативы тонули в болоте бюрократических препон, бесплодных обсуждений и постоянных переносов. «Проходя через критически настроенный и мешающий во всем аппарат, с которым приходится сталкиваться во всем, ни один полезный проект не имеет возможности продвинуться вперед и начать управлять событиями», – жаловался наш герой главе МИД лорду Галифаксу. Лорд Галифакс, известный среди современников как «святой лис»[2], поддерживал Чемберлена и в ответ объяснял, что «события развиваются естественным и неотвратимым образом, создавая обстоятельства, которые ни одно правительство с его решимостью и энергией не в состоянии предотвратить».
По мере развития «странной» (или, как ее еще иногда называют, «сидячей») войны эти различия в подходах стали настолько явны, что уже не могли уживаться вместе. «Существует заметное различие в точках зрения между теми, кто считает необходимым продолжать войну нервов, и теми, кто проявляет нетерпение в отношении результатов», – писал газетный магнат лорд Бивербрук одному из своих друзей в марте 1940 года. В апреле, после семи месяцев споров и унижений, Черчилль получил одобрение Военного кабинета на операцию по минированию территориальных вод Норвегии, нацеленную на прекращение поставок железной руды из Швеции в Германию. Но это решение было принято с опозданием. Не только потому, что указанный маршрут использовался в зимний период, который подошел к концу, но и по той простой причине, что немцы опередили британцев и первыми захватили Норвегию. Лондон попытался отбить северного соседа, но ошибки в планировании и просчеты в командовании поставили через несколько недель после активизации противостояния вопрос о неэффективности общего руководства войной и необходимости изменений.
Настал момент, когда в доме № 10 на Даунинг-стрит должен был появиться новый хозяин. Король и высокопоставленные члены Консервативной партии в качестве преемника склонялись в сторону лорда Галифакса. Но страна требовала другую кандидатуру, способную вдохновить народ на борьбу, а не убедить в необходимости капитуляции. На тот момент в британском истеблишменте был только один человек, который удовлетворял этим требованиям. Вновь события оказались сильнее желаний и возможностей отдельных личностей, подводя к штурвалу персоналию, которая олицетворяла собой героическую политику с решимостью сражаться или погибнуть за суверенитет своей родины.
Посвящая себя решению любого важного вопроса или становясь во главе популярного движения, нельзя забывать, что у этих действий есть и обратная сторона. Отстаиваемая точка зрения может оказаться ошибочной, а выбранный курс – проигрышным. В этом случае личных качеств также может оказаться недостаточно, чтобы остаться на плаву. В жизни Черчилля было два эпизода, которые показывают, насколько опасно для карьеры оказаться в поезде, несущемся на полных парах к остановке под названием «Поражение».
Оба этих эпизода пришлись на 1930-е годы. Первый – связан с предоставлением Индии самоуправления. Черчилль, который не возражал в принципе против подобных изменений, считал их реализацию преждевременной. Именно с этого вопроса начались его разногласия с Болдуином и другими влиятельными тори (включая лорда Галифакса, занимавшего на тот момент пост вице-короля Индии). Черчилль надеялся, что его взгляды позволят найти новых сторонников и укрепят его положение, но вместо этого политика исключили из теневого кабинета и отдалили от власти. Также он потерял связь с молодыми и перспективными членами партии, за которыми было будущее. Именно из-за этого отчуждения и падения авторитета в глазах набирающих силу депутатов Дафф Купер, в 1930-х игравший заметную роль в политике Великобритании, спустя годы назовет казус с Черчиллем в отношении Индии «самым неподходящим событием, произошедшим между двумя мировыми войнами». Выбрав ошибочный курс в отношении Индии, наш герой подорвал веру коллег в собственное здравомыслие. Отчасти именно поэтому, когда он начнет предупреждать об опасности прихода Гитлера к власти, ему не станут внимать.
Второй эпизод усугубил ситуацию. Во второй половине 1936 года обострился конфликт короля Эдуарда VIII с премьер-министром (Стэнли Болдуином) и архиепископом Кентерберийским. Причиной противостояния стала борьба за расширение королевских полномочий, а местом битвы – возможный брак венценосной особы с дважды разведенной американкой Уоллис Симпсон. Черчилль принял сторону монарха. Возможно, ему бы удалось возглавить партию короля и стать премьер-министром, но Эдуард предпочел отречение и любовь. А Черчилль вновь проиграл, достигнув на этот раз надира. «Мое политическое положение сильно пошатнулось от занимаемой позиции», – сообщит он американскому финансисту Бернарду Баруху, скрывая истинный масштаб поражения за эвфемизмом. «Моя политическая карьера окончена», – признается он в более откровенной форме лорду Бивербруку. Если бы не Вторая мировая война, политическая карьера Черчилля действительно подошла бы к концу. Что лишний раз показывает не только зависимость даже таких сильных и самодостаточных личностей, как наш герой, от внешних обстоятельств, но и важность выбора темы, ассоциация с которой определяет персональное будущее