А был ли мальчик? — страница 2 из 6

Греция и Рим без ретуши: сплошные загадки

Не являясь убежденным сторонником новой хронологии в любом ее изводе — что морозовском, что фоменковском, автор этих строк никак не может, к сожалению, согласиться и с традиционной трактовкой античной истории. Дело в том, что едва ли не вся античная история в том виде, в каком мы ее знаем, была создана трудами ученых-гуманитариев на протяжении XIX столетия. Лучшие из них были людьми умными, образованными и знавшими языки. Они понимали толк в филологии, умели грамотно комментировать и сопоставлять древние тексты, но, будучи закоренелыми гуманитариями, не придавали ровным счетом никакого значения таким скучным и сухим вещам, как экономика и естествознание. К великому сожалению, большинство современных историков в полной мере подвержено всем родовым хворям своих предшественников и грешит точно таким же наплевательским отношением к законам товарно-денежного обращения, уровню развития наук и ремесел в древности и, наконец, просто к законам природы. Подобное вопиющее естественно-научное невежество, соединяясь с некритическим отношением к старинным рукописям, дает в результате поистине гремучую смесь. Оторопь берет, когда натыкаешься в сочинении иного кабинетного специалиста на такой, например, великолепный пассаж: «На великую стройку были согнаны десятки тысяч рабов». Нашему умнику представляется, что это раз плюнуть — собрать многотысячную толпу подневольных работяг и в два счета возвести какой-нибудь Колизей. Его ни в малейшей степени не волнует, что этакую прорву людей, собранных в одном месте, надо как-то разместить и худо-бедно обеспечить продовольствием, чтобы они элементарно не протянули ноги. Ведь в противном случае эти десятки тысяч ничего не построят. Кто же всем этим занимался? Другие рабы, другие десятки тысяч, не моргнув глазом, отвечает специалист. А дороги, по которым будут подвозить продовольствие и стройматериалы? А охрана — она нужна или нет, чтобы работники не разбежались? Сколько этих охранников потребуется, что они едят и где живут?

И возникает в результате ситуация порочного круга. Откуда взял Древний Рим свои несметные богатства? Ясное дело: подчинил полмира и ограбил до нитки покоренные страны. А как, спрашивается, упомянутый Рим смог завоевать полмира, не имея на то надлежащей материальной базы? На какие шиши была создана и вооружена победоносная армия, и почему хилая экономика провинциального города не расползлась при этом по швам? И тут ответ найдется — боевой дух, дескать, пассионарность, небывалый порыв… Все ведь предельно просто: стоит царю приказать, и по мановению его державной руки в пустыне вырастают цветущие города. Эка невидаль, Александрийский маяк или Колосс Родосский! Архитекторы есть, мастера имеются, рабов хоть отбавляй — раз-два и готово. А сколько вся эта петрушка будет стоить и во что стране обойдется, пускай сухари-экономисты считают.

Шутки в сторону. Чтобы создать мировую державу, нужны стабильная экономика и крепкая индустрия. А все эти вещи стоят денег, причем немалых. А денег взять решительно неоткуда, особенно если принять во внимание, что твой столичный город лежит в стороне от важнейших торговых путей — как морских, так и сухопутных. Да и не питали древние римляне на заре своей истории особой склонности к международной торговле. Беспощадно эксплуатируя рабов, прокормиться, конечно, можно, но вот полмира с таких доходов ну никак не завоюешь, хоть тресни. Но, пожалуй, нагляднее всего дремучее экономическое и естественно-научное невежество наших историков проявляется тогда, когда речь заходит о военных предприятиях античности. Поэтому оставим до поры до времени в покое глобальную хронологию и непростые проблемы датировок старинных памятников и обратимся к материи более земной и увлекательной — военному делу древних.

Глава 1Легионеры и гоплиты

Начать наш рассказ имеет смысл с Древней Греции классического периода — конгломерата независимых городов-государств (полисов). Многие историки считают, что одним из определяющих факторов в развитии полисной цивилизации стало появление тяжелой пехоты, так называемых гоплитов. Это событие можно приблизительно датировать VII в. до н. э. До этого греческая пехота была вооружена намного легче и действовала преимущественно в рассыпном строю, играя вспомогательную роль в столкновениях аристократических родов войск — бойцов на колесницах и всадников (до самого конца античности верховая лошадь оставалась признаком роскоши). Как выглядел классический гоплит? Он носил большой круглый щит (первоначально окованный бронзой по периметру, а затем покрытый ею целиком), тяжелый шлем с гребнем и султаном, панцирь и поножи, закрывавшие ноги до колен. Из наступательного вооружения он имел длинное (2–3 м) копье, прямой или слегка изогнутый короткий меч, иногда — серповидный нож. Вес этого снаряжения, по оценкам археологов, составлял 33 кг (в литературе встречаются и другие цифры — 15–20 кг). Полностью во все это железо гоплит облачался только в бою, а в походе большую его часть везли на вьючных животных или давали нести рабам.

Перед началом сражения гоплиты разворачивались в тесный боевой порядок — так называемую фалангу, насчитывающую в глубину 8–12 рядов. Бой сводился к фронтальному столкновению, когда копейщики, наращивая скорость и переходя с шага на бег, наносили противнику сокрушительный удар. Фланговые маневры были не в чести, а достаточной боевой выучкой для их осуществления обладали только спартанцы и фиванцы времен Эпаминонда. При всей своей мощи фаланга была неповоротлива, плохо управляема и могла действовать только на относительно гладкой равнине, поскольку на пересеченной местности сомкнутый строй гоплитов легко разрушался. В середине IV в. до н. э. отец Александра Македонского, царь Филипп II, модернизировал греческий строй, создав так называемую македонскую фалангу. Вместо обычного копья пехотинцы получают на вооружение тяжелую сариссу длиной от 6 до 7 м и строятся с меньшими промежутками между шеренгами, так что в сражении могут принимать участие сразу несколько рядов. Обычная глубина македонской фаланги — 24 ряда.

Кроме того, Филипп создал тяжеловооруженную кавалерию, ставшую основной ударной силой македонской армии (об античной коннице мы еще поговорим в свое время отдельно).

Теперь давайте прервемся и немного подумаем. Каким количеством бойцов располагали греческие полисы? Например, Александр Бушков в книге «Россия, которой не было», ссылаясь на свидетельство Геродота, пишет, что спартанцы могли выставить 75 000 тяжеловооруженных воинов-гоплитов. И далее сообщает для справки, что, согласно энциклопедическому словарю Павлен-кова 1913 г., вся материковая Греция в начале XX в. располагала армией, не превышающей 82 тысяч человек.

Вес снаряжения одного-единственного гоплита достигал, как мы помним, 33 кг. Хорошо, не станем считать по максимуму, а удовлетворимся всего-навсего двадцатью килограммами меди, железа и олова. Теперь умножаем 75 000 на 20 и в результате получаем чудовищную цифру в полторы тысячи тонн металла. Откуда, спрашивается, такое изобилие в крохотной аграрной Спарте, вся экономика которой базируется на разведении мелкого рогатого скота и сборе оливок? Не помешает напомнить уважаемому читателю, что Спарта, если верить античным историкам, практически не вела морской торговли и даже не имела нормального денежного обращения — функцию денег там выполняли связки железных прутьев. Это было очень странное общество, скованное жесточайшей военной дисциплиной. Полноправные граждане — лакедемоняне — начиная с 7 лет получали военную подготовку в специальных школах, не занимались ничем, кроме войны, и постоянно находились при оружии. Историки нам объясняют, что такая ситуация была продиктована особенностями положения лакедемонян, которые были пришельцами и многократно уступали в численности покоренным ими илотам, которые были превращены в государственных рабов. Откровенно говоря, вообще не очень понятно, как такое общество могло существовать в реальности. Кто распределял общественный продукт, строил города и дороги и занимался тысячей других необходимых дел, если все свободное население не знало ничего, кроме военных забав? Правда, были так называемые периэки (зависимые от Спарты, но сохранившие личную свободу общины Лаконии) и илоты-вольноотпущенники, но это все равно не решает проблемы.

Справедливости ради следует отметить, что, по другим данным, почерпнутым из того же Геродота, Спарта могла выставить не более 10 тысяч гоплитов, а цифра в 70 с лишним тысяч бойцов касается греческого ополчения в целом, когда разобщенные полисы, ожесточенно соперничавшие между собой вплоть до самого конца греко-персидских войн (500–449 гг. до н. э.), наконец объединились и выступили против персов единым фронтом при Платеях. Безусловно, такие торговые республики, как Афины или Коринф, были куда богаче земледельческой Спарты, но даже в этом случае такое количество воинов не лезет ни в какие ворота. Уместно задаться вопросом, а сколько всего людей проживало в Греции в то время? Е. А. Разин в книге «История военного искусства» пишет: «По некоторым исчислениям, во второй половине V в. до н. э. все население материковой Греции составляло 3–4 миллиона человек, что дает среднюю плотность до 100 человек на 1 кв. км».

Что можно сказать по этому поводу? Приводимые Разиным цифры непомерно велики. По оценкам демографов, все население планеты Земля десять тысяч лет тому назад не превышало 10 миллионов человек, к началу нашей эры оно выросло до 200 миллионов, к 1650 г. (условному началу промышленной революции) составило 500 миллионов, к XIX в. — 1 миллиард, к началу XX в. — 2 миллиарда. Сегодня, в начале XXI в., нас более 6 миллиардов человек. К сожалению, ученые не высчитали количество людей на Земле в V в. до н. э., но если пятью сотнями лет позже оно не превышало 200 миллионов, то вряд ли было больше 100–150 в интересующую нас эпоху. Таким образом получается, что на территории крохотной Греции в те далекие времена жило более 2 % населения планеты. Для сравнения: в 1999 г. население Греции составляло около 11 миллионов человек при площади страны 132 тысячи кв. км, что дает всего-навсего 0,178 % мирового народонаселения. Разумеется, можно допустить, что характер распределения человеческих популяций был тогда принципиально иным (скажем, Средиземноморье могло быть одним из самых густонаселенных регионов), но такое значительное изменение процентной доли греческого населения все равно вызывает серьезные вопросы. А если принять во внимание, что население Китая к началу нашей эры составляло, по некоторым оценкам, около 50 миллионов человек, прибавить к этой цифре население других азиатских стран, Ближнего Востока, Африки и Америки, то что останется на долю маленькой Европы и совершенно ничтожной Греции?

Между прочим, вызывает недоумение не только непомерно завышенная численность населения античной Греции, но и его плотность. Е. А. Разин говорит, что она доходила до 100 человек на 1 кв. км, тогда как в современной Греции плотность населения составляет 81 человек (территория нынешней Греции больше). Но это же откровенная нелепость! Развитие экономики предполагает повышение ее продуктивности, следствием чего является и рост народонаселения. Всего 100–150 лет назад Греция была нищей аграрной страной. И вдруг нам объявляют, что за 500 лет до рождества Христова плотность населения в античной Греции превышала современную. Мы имеем некоторое представление об уровне развития сельского хозяйства и ремесел в античности, поэтому остается совершенно непонятным, каким образом все эти люди могли прокормиться в условиях такой чудовищной перенаселенности.

Но продолжим рассказ об армиях седой старины. Историки нам говорят, что древние римляне создали самую совершенную военную машину своего времени. В отличие от неповоротливой монолитной фаланги греков и македонян, римский легион был построен из автономных тактических единиц — манипул, что позволяло ему гораздо успешнее действовать на пересеченной местности. Численность легиона составляла 4500 человек (4200 пехотинцев и 300 всадников). Располагавшиеся в шахматном порядке манипулы строились в три эшелона — гастаты, принципы и триарии (отсюда римская поговорка «Дело дошло до триариев», т. е. в ход пошел последний резерв). Такое построение позволяло в зависимости от боевой задачи или оперировать отдельными звеньями, или образовывать при необходимости сомкнутый строй (наподобие греческой фаланги). Впоследствии, при консуле Гае Марии, имя которого традиционно связывают с военной реформой, структура легиона претерпела некоторые изменения. Его личный состав вырос до 6000 человек, а манипулы были заменены когортами (600 солдат в каждой). Когорты стали гораздо самостоятельнее в тактическом отношении, так как манипул для этого был слишком мал (не более 120 человек). Принято считать, что такая гибкая организация армейских частей плюс институт младших командиров (центурионов) и прекрасно налаженные связь и управление не в последнюю очередь обеспечили римлянам мировое господство. В скобках заметим, что вызывает некоторое недоумение тот факт, что умные греки на протяжении нескольких столетий продолжали с упорством, достойным лучшего применения, цепляться за свою неповоротливую фалангу. Измерить окружность земного шара и построить сложные военные машины они смогли, а вот расчленить монолитный строй на самостоятельные в тактическом отношении единицы почему-то не догадались. А ведь такое несложное решение буквально напрашивалось, особенно если принять во внимание гористый рельеф их родной страны и почти полное отсутствие плоских равнин. Но подобные мелочи историков классической ориентации, к сожалению, не занимают.

Вернемся к нашим легионерам. В вышеописанной организации римской армии ничего необычного нет — она представляется вполне естественной. А вот знаменитый римский военный лагерь — это уже совсем другой коленкор. Тут начинаются совершеннейшие чудеса. Принято считать, что к эпохе манипулярного легиона относится и появление римского военного лагеря в его классическом виде. Существовала даже хрестоматийная формулировка, гласившая, что Рим побеждает своих врагов при помощи «virtus, opus, arma» (доблести, трудов, оружия). «Труды» в данном случае — это прежде всего работы по возведению лагеря. Дело в том, что римляне, в отличие, скажем, от греков, возводили укрепленный лагерь после каждого дневного перехода и всегда по неизменному плану. Размах земляных работ при этом превосходит всякое воображение. По периметру выкапывался ров и насыпался вал, укрепленный частоколом из кольев, которые каждый легионер нес на себе. Надо сказать, что несчастный римский солдат был вообще нагружен почище иного вьючного мула. Кроме оружия и запаса провианта на несколько суток он тащил на собственном горбу еще и тяжелые заостренные колья. Древнеримский историк Полибий пишет, что со всей этой поклажей бравому легионеру ничего не стоило прошагать за пять часов 25 км по пересеченной местности. Но даже после утомительного дневного перехода он и помыслить не смел об отдыхе. Впереди были работы по возведению укрепленного лагеря. Любой строитель вам скажет, что выполнить за короткое время такой объем земляных работ попросту невозможно физически. Напомним, что численность одного легиона колебалась от четырех с половиной до шести тысяч бойцов. Римская армия состояла, как правило, из нескольких легионов. Вы представляете себе, уважаемый читатель, сколько места займут ставшие лагерем несколько десятков тысяч человек? И всю эту территорию нужно окружить рвом, насыпать вал и трудолюбиво укрепить на его гребне частокол. Простейший расчет показывает, что если наши чудо-богатыри начнут городить свой лагерь вечером, то закончить труды праведные смогут никак не раньше полудня следующего дня. И всю эту безумную операцию нужно проделывать ежесуточно. У Полибия так и написано черным по белому — укрепленный лагерь возводился после каждого дневного перехода. Тот, кто служил в армии или хотя бы бывал на военных сборах, может без труда представить себе необходимый объем земляных работ.

Но, пожалуй, самое главное — даже не принципиальная невозможность таких трудовых свершений. Самое главное — это абсолютная их бессмысленность. Чтобы не быть застигнутым врасплох неприятельской армией, нет никакой необходимости ежедневно отстраивать укрепленный лагерь. Для этого достаточно иметь приличную разведку, выставить часовых и разослать конные разъезды для контроля основных дорог, по которым могут перемещаться крупные войсковые соединения. Армии всего мира и во все времена именно так и поступали, и только неутомимые древние римляне каждый вечер вкалывали до изнеможения, отгораживаясь от внезапной ночной атаки сложной системой оборонительных сооружений.

Понятно, что измыслить сей дремучий бред мог только кабинетный ученый, сроду не державший в руках лопаты и никогда не ходивший по бездорожью пешком с тяжелой поклажей. Выдержать соприкосновения с реальностью подобные насквозь теоретические построения не могут, поэтому совершенно не важно, кто рассказывает эти сказки — современный историк или древний хронист. Если античный автор громоздит нелепость на нелепость, то нужно первым делом усомниться в подлинности его сочинения, а не выгораживать его фантазии всеми правдами и неправдами. Мы очень часто упускаем из виду, что старинная рукопись могла быть подчищена, исправлена, дополнена, в конце концов — просто сфальсифицирована. Хронисты сочиняли свои труды, выполняя определенный социальный заказ, стараясь угодить своему повелителю, а зачастую выполняя его прямое распоряжение. Наконец, не следует забывать о такой простой вещи, что фантастическая литература родилась не вчера и не сегодня и разного рода утопии и проекты идеальных государств сочинялись еще в баснословные времена.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что так называемые античные рукописи перегружены подобного рода ненаучной фантастикой сверх всякой меры. Удивляет другое — совершенно некритическое отношение современных историков к сообщениям древних хронистов. За примерами далеко ходить не надо. Десятки тысяч закованных в сталь и бронзу греческих гоплитов — это еще цветочки. Знаете ли вы, уважаемый читатель, с каким войском персидский царь Ксеркс в 480 г. до н. э. форсировал Геллеспонт (современные Дарданеллы), чтобы обрушиться на непокорные греческие города? Держитесь крепче. Если верить античным источникам, у персов было больше миллиона солдат, а одной только конницы насчитывалось около ста тысяч. Как греки умудрились выстоять при таком соотношении сил, уму непостижимо. Ведь численность персидской армии вполне сопоставима со всем населением Древней Греции! Конечно, легендарные триста спартанцев с царем Леонидом во главе продемонстрировали чудеса героизма в Фермопильском ущелье, но все равно как-то слабо верится, чтобы три сотни бойцов смогли остановить или хотя бы задержать наступление непобедимой персидской армады. Представьте себе на минуту, что в 1941 г. советскую границу перешли не пять с половиной миллионов гитлеровцев, а 150–200 миллионов профессиональных солдат. Как долго при таком раскладе сил продолжалась бы Великая Отечественная война?

Прекрасно понимая, что вопрос этот чисто риторический, мы полагаем, что царь Ксеркс ни при каких условиях не мог отправить в поход почти два миллиона бойцов (в некоторых источниках говорится, что численность персидской армии составляла 1 миллион и 700 тысяч воинов). Можно напомнить, что население современного Ирана (а это ядро персидской державы Ахеменидов плюс некоторые сопредельные территории) не превышает 50 миллионов человек, поэтому содержание двухмиллионной армии обернулось бы для него катастрофой. В недалеком прошлом только три страны обладали такой непозволительной роскошью — это Советский Союз, Соединенные Штаты Америки и Китай. Имеет смысл спросить: сколько людей проживало в Персии в V в. до н. э.? И если даже допустить на мгновение, что каким-то чудом персидские крестьяне умудрились накормить от пуза два миллиона бездельников, то все равно остается тайной за семью печатями, как полководцы Ксеркса исхитрялись координировать действия этих необозримых толп в бою и на марше. Радиосвязи в те далекие времена вроде бы еще не было, а рассыльные с ценными указаниями при таких концах никуда не поспеют.

Спору нет, современные историки все-таки не совсем клинические идиоты. Они прекрасно понимают, что миллионные армии на театре военных действий две с половиной тысячи лет назад — это нонсенс. Поэтому пишется что-нибудь в таком духе: «Цифры, которые приводит хронист, значительно преувеличены. Численность персидской армии не могла превышать 150 тысяч человек». Пикантность ситуации заключается в том, что 150 тысяч солдат, по мнению нашего высокомудрого специалиста, это сущий пустяк. В результате нам без зазрения совести в очередной раз вешают на уши исключительную лапшу. Например, Александр Македонский, имея в своем распоряжении всего-навсего 35 тысяч солдат, не только разнес в пух и прах величайшую державу античности, сокрушив на протяжении неполных десяти лет несколько стотысячных армий неприятеля (как и где персы успевали их набирать, история умалчивает), но и подчинил своей власти Египет, Палестину и Среднюю Азию, разгромив под занавес войска индийского царя Пора на берегу Инда.

С цифрами наши историки вообще не дружат. Как известно, III и II вв. до н. э. прошли под знаком противостояния Рима и Карфагена. Каждая из этих держав добивалась гегемонии в Западном Средиземноморье, поэтому столкновение между ними стало неизбежным. В ходе трех Пунических войн (римляне называли карфагенян пунами), растянувшихся с перерывами на целое столетие, могущество Карфагена было сломлено, и Рим превратился в ведущую политическую силу античного мира. Но это так, присказка. А вот не хотите ли полюбопытствовать, как выглядела мобилизация в эпоху Пунических войн? Извольте. Знаменитый римский историк Тит Ливий описывает эти события в сочинении «Война с Ганнибалом» следующим образом: «…Газдрубал, сын Гизгона, вместе с Магоном произвел набор в глухих и окраинных областях, и под его знаменами собралось до пятидесяти тысяч пехоты и четыре с половиною тысяч конницы».

Нам опять рассказывают небылицы. Карфаген располагался в Северной Африке, на территории современного Туниса. Мыслимое ли дело собрать в «глухих и окраинных областях» этой пустоши для ведения большой войны пятьдесят с лишним тысяч профессиональных солдат за без малого двести лет до рождества Христова? Их же нужно одеть, обуть, накормить, вооружить… Наученные горьким опытом, металл считать не станем. А хотите знать, какими вооруженными силами располагала Римская империя во II в. н. э.? Нет ничего проще. После смерти Октавиана Августа (первого римского императора) армия подверглась решительному сокращению — до восемнадцати легионов (вы помните численность нового легиона?). Правда, вскоре количество легионов увеличилось до 25, а при императоре Септимии Севере — даже до 30. Дальше следует совершенно очаровательный пассаж современного историка: «Даже с учетом гвардии, вспомогательных войск и флота империя имела во II в. вооруженные силы всего (!) в 350–400 тысяч человек на 60 миллионов человек населения». А вот на рубеже нашей эры, в эпоху гражданских войн, численность римской армии доходила до 75 легионов… Считайте сами, уважаемый читатель.

Хотелось бы поинтересоваться, откуда взялась нелепая цифра в 60 миллионов жителей? Древний Рим в пору своего максимального расширения (во II в. до этого было еще далеко) занимал территории современных Италии, Испании, Франции, Швейцарии, южной и центральной Британии, Северной Африки, Югославии, Болгарии, части Румынии, Греции, Турции и Палестины. Неужели на рубеже новой эры на этих землях проживало 60 миллионов человек, если все население планеты Земля в ту далекую эпоху не превышало 150 миллионов, из которых как минимум 50 приходилось на Китай? Если согласиться с выкладками наших историков-ортодоксов, то придется признать, что необозримые пространства Евразии, Америки и Африки южнее Сахары в те ветхозаветные времена пустовали.

Четырехсоттысячная римская армия во втором веке — это, конечно, сильно. Не так круто, как два миллиона персов, но тоже весьма и весьма неплохо. Между прочим, в первые годы царствования Екатерины Второй все пехотные части Российской империи насчитывали 283 000 человек, и даже эта скромная, по меркам наших продвинутых историков, цифра тяжким грузом ложилась на государственный бюджет. Надо сказать, что гигантомания — вообще любимый сюжет специалистов по античной истории. Вот как, например, развлекались в Древнем Риме: «В амфитеатрах устраивали битвы на кораблях, для чего арену заполняли водой. В 80 году новой эры император Тит устроил в амфитеатре театрализованное морское сражение…» Невольно хочется спросить, лицезрел ли вживе автор сих строк хотя бы самый захудалый античный амфитеатр? Это ведь огромное сооружение, вполне сопоставимое по своим размерам с современными стадионами. Чтобы создать внутри него искусственное озеро, где могли бы плавать настоящие корабли, потребуются миллионы кубометров воды! Откуда эту воду брали в таком количестве? Как герметизировали многочисленные швы и неплотности постройки — ведь амфитеатр все-таки не бассейн? В конце концов, как технически можно было провернуть подобную операцию? Ведь в Древнем Риме насосов не знали. Водяной насос — это принципиально иной уровень технологии, предполагающий наличие винтов, болтов и герметичных прокладок, который был достигнут только на заре Нового времени (XVII в.).

Раз уж мы заговорили о чудесах, можно вспомнить и знаменитые гладиаторские бои. Мы полагаем, что большинство наших читателей прекрасно помнят, кто такие гладиаторы. Это профессиональные бойцы, искушенные во всех тонкостях вооруженного единоборства, призванные убивать друг друга на потеху публике. Когда в романе какого-нибудь Джованьоли читаешь о том, как великолепный Спартак непринужденно расправился с тремя противниками на арене римского цирка, то принимаешь это как должное. Но вот перед нами старинная хроника, автор которой запросто сообщает, что император Клавдий организовал для развлечения публики морское сражение, в котором приняли участие девятнадцать тысяч (!) гладиаторов и осужденных преступников. Другими словами, девятнадцать тысяч вооруженных до зубов бойцов-профессионалов собираются резать друг друга, а пресытившиеся аристократы явились на это зрелище поглазеть. Ответьте мне только на один-единственный вопрос, уважаемый читатель: сколько нужно вооруженной охраны, чтобы избежать непредвиденных последствий? Девятнадцать тысяч гладиаторов — это целая армия, причем даже не просто армия, а своего рода спецназ, составленный из штучных бойцов, которых в течение многих лет обучали всем хитростям и тонкостям военного дела. Кто и каким образом сможет оказать этим профессиональным убийцам достойное сопротивление, если им вдруг расхочется потешать плебс на трибунах? Можно ли даже в кошмарном сне представить, чтобы российские власти в наши дни собрали на стадионе (в Грозном или Москве — принципиального значения не имеет) несколько тысяч басаевских боевиков, с тем чтобы они продемонстрировали праздной публике свое искусство?

Возвращаясь к вопросу о непомерных армиях древности, хотелось бы обратить внимание читателей на следующее крайне любопытное обстоятельство. В Средние века непобедимые армады, насчитывающие десятки и сотни тысяч солдат, в одночасье проваливаются в небытие. При этом население Европы не только не уменьшилось, но даже заметно выросло, а уровень развития науки, техники и ремесел был несопоставим с античными аналогами. Европейским монархам до их героических легендарных предков — как до Полярной звезды. Пять-шесть тысяч пехотинцев и сотня-другая конников — вот и все, что они могут вывести в поле. И ничего удивительного в этом нет, поскольку нам сегодня хорошо известно, что стоимость полной экипировки и вооружения одного-един-ственного рыцаря была эквивалентна цене сорока пяти коров. Какие уж тут десятки тысяч гоплитов, одетых в сталь и бронзу…

И только во второй половине XVII столетия, когда промышленная революция стала свершившимся фактом, картина стала понемногу меняться. Но даже в 1812 г. Наполеон Бонапарт, сделавшийся полновластным хозяином чуть ли не всей Европы, смог двинуть на Россию не более 600 тысяч солдат. При этом необходимо иметь в виду, что границу Российской империи пересекли только четыреста тысяч, а двести остались на западном берегу Немана. Между прочим, в знаменитом Бородинском сражении принимали участие всего-навсего 135 тысяч французов. Чем закончился российский поход Бонапарта, нам тоже хорошо известно.

Наполеоновские войны поразили воображение современников. Западная Европа не знала ничего подобного на протяжении многих веков. Кровавая неразбериха захлестнула европейские страны. Небывалый размах военных предприятий «маленького капрала» закончился для Франции самой настоящей демографической катастрофой. Некоторые французские провинции совершенно обезлюдели, и попадались села, где нельзя было отыскать мужчин старше пятнадцати лет. Зализывать раны, нанесенные войной, прекрасной Франции предстояло еще очень долго. Вплоть до начала Первой мировой войны просвещенные европейцы даже представить себе не могли ничего сколько-нибудь отдаленно похожего по своему накалу и ожесточенности на наполеоновские походы. Прозвище «корсиканского чудовища» он заработал по праву. А сегодня нас хотят уверить, что за две с половиной тысячи лет до рождения Бонапарта могущественные владыки древности запросто вели мировые войны с участием сотен тысяч бойцов. Экономическая основа таких, с позволения сказать, эскапад современных историков ни в малейшей степени не волнует.

Глава 2Разя огнем, сверкая блеском стали

Пришла пора более подробно потолковать о кавалерии древних, тем более что читателю это было в свое время обещано. Как мы помним, греки и римляне не придавали коннице большого значения, а вот македоняне, персы и парфяне сделали ее основной ударной силой своих армий. Первоначально Парфией называлась область, расположенная к юго-востоку от Каспийского моря. К I-му в. до н. э. Парфянское царство значительно расширилось и занимало территории современных Ирана и Ирака, соприкасаясь на западе с восточными границами Римского государства. Римская экспансия на восток привела к тому, что прибрежные районы Малой Азии и Восточного Средиземноморья (кроме Египта) подпали под власть римлян, в результате чего Парфия оказалась отрезанной от Черного и Средиземного морей. Столкновение Рима и Парфянского царства стало неминуемым. В 54 г. до н. э. 40-тысячная римская армия под командованием Красса вторглась в Месопотамию. Поскольку основные парфянские силы обрушились на Армению, чтобы воспрепятствовать ее союзу с римлянами, Крассу противостоял полководец Сурен, имевший в своем распоряжении только 11 тысяч конницы. В 53 г. до н. э. римские легионы встретились с кавалерией Сурена около города Карры.

В завязавшемся сражении римские войска потерпели сокрушительное поражение, а сам Красс попал в плен. Римляне столкнулись с совершенно новой для них неприятельской тактикой. Парфяне не стали ввязываться в рукопашный бой. Стремительные всадники Сурена на быстром аллюре скакали вокруг римских легионов, расстреливая солдат из мощных луков. Совершенно незнакомый с тактикой кочевников Красс попытался частью сил контратаковать Сурена. Обратившись в притворное бегство, парфяне оторвали преследующий их отряд от основного ядра римской армии и полностью его истребили. Кавалерийские атаки продолжались до темноты, а римляне ничего не могли им противопоставить, поскольку их армия состояла в основном из пехоты. Потери, понесенные римским войском, были исключительно велики.

Конные стрелки из лука принимали участие в битвах античности и до парфян. Такая манера ведения боя была типична для всех кочевников причерноморских степей — легендарных киммерийцев, скифов, сарматов. А вот западные европейцы, широко применявшие конницу (например, македоняне и кельты), делали ставку на тяжеловооруженную кавалерию. Но и у восточных народов существовала латная конница — она была у парфян, персов, тех же сарматов. При этом не только всадник, но зачастую и конь был облачен в железную броню. Оружием такого кавалериста было длинное копье и тяжелый длинный меч. Вот, скажем, как выглядел катафрактарий — тяжеловооруженный сарматский кавалерист. Он носил куртку-колет, обшитую пластинами наподобие рыбьей чешуи, которые были изготовлены из бронзы или железа. Иногда эта чешуйчатая броня могла быть роговой или кожаной. Голову катафрактария покрывал высокий остроконечный шлем. Вышеупомянутое копье называлось «контос» и достигало в длину, по мнению некоторых историков, четырех с половиной метров, поэтому воин держал его обеими руками. А вот галльский (т. е. кельтский) всадник был снаряжен еще основательнее. По сообщению древнеримского историка Тацита, он был с ног до головы закован в железо, шлем украшался металлическим гребнем с пучком перьев, а на щите красовался девиз. Ну и скажите на милость, чем этот древний конный галл отличается от средневекового рыцаря?

Полагаем, читатель уже догадался, что мы толкуем об античной кавалерии столь подробно не ради спортивного интереса. Дело в том, что в древности не знали стремян. Согласно современным представлениям (историки-традиционалисты с этим совершенно согласны), стремя придумали в VI в. после рождества Христова то ли китайцы, то ли тюрки. У персов оно появилось в VIII в., а в Европе только в X–XI вв. Тогда же здесь начинают использовать и железные подковы. Согласно Историко-этимологическому словарю П. Я. Черных, в России слово «стремя» впервые упоминается в XII в., а вот слово «седло» в этом словаре не упомянуто. В скобках заметим, что имеются серьезные сомнения относительно VI столетия; надежной датой широкого распространения стремени следует считать время не раньше X в. Особенно настораживает китайская версия происхождения стремени, поскольку Китай, по расхожему мнению официальных историков, является прародиной едва ли не всех технических новшеств — от бумаги до пороха. Как согласуется с этими представлениями то простейшее обстоятельство, что впервые объявившиеся в Китае западные европейцы (XVII в.) были вынуждены обучать аборигенов элементарным вещам с азов, никто объяснять не берется.

Но не будем растекаться мыслию по древу, а продолжим наш рассказ. Надеемся, все наши читатели знают, что такое стремя. Это необходимая принадлежность седла, предназначенная для упора ног всадника, в виде металлической дужки с донцем, за которую на ремне к седлу и подвешивается. Удобно сесть на лошадь и прочно держаться в седле без стремени очень трудно. Ехать-то, конечно, можно — ездят в конце концов и без седла, и без стремян, пользуясь одной только уздечкой. Но вот орудовать на полном скаку копьем и мечом и не слететь при этом с лошади совершенно невозможно. Любой сколько-нибудь ощутимый толчок выбьет из седла такого незадачливого кавалериста к чертовой матери. С законами механики, увы, не поспоришь. Всадника, стреляющего из лука и обходящегося при этом без стремян, еще худо-бедно можно вообразить, хотя нам представляется, что и такая процедура окажется чрезвычайно трудоемкой. Но вот сражаться без стремян копьем и мечом, будучи вдобавок облаченным в тяжелый доспех, — невозможно.

Самое пикантное состоит в том, что историки классического направления прекрасно осведомлены: античность не знала не только стремян, но и настоящего седла с высокой лукой, но сие обстоятельство их нисколько не обескураживает. Археологи древних стремян тоже не находят, так что спорить тут, казалось бы, не о чем. Но списывать на этом основании в архив сарматов-ка-тафрактариев, закованных в железо галлов, гетайров Александра Македонского и иже с ними никто почему-то не торопится. Сочиняются головоломные конструкции, чтобы любой ценой объяснить необъяснимое. Например, историк Ф. Кардини вполне справедливо замечает, что совершенно непонятно, каким образом катафрактарий мог удержаться в седле, не имея стремян и лишенный возможности пользоваться поводьями. «Эта эквилибристика, — пишет он, — поражала и римлян». А вот дальше начинается полет буйной фантазии: «Вероятно, у иранских всадников был способ фиксировать копье на теле лошади при помощи привязей и особых ремней, или же равновесие достигалось благодаря тому, что всадник сильно прижимал колени к бокам лошади, опираясь при этом на колчаны, привязанные сзади к седлу. При столкновении с противником хитрость, быть может, состояла в том, чтобы развернуть торс правым плечом вперед и цепко обхватить ногами тело лошади. Копье было хотя и неудобным в употреблении (тот самый контос четырех с половиной метров длины. — Л. Ш.), но зато грозным оружием». Что можно сказать по этому поводу? Голь на выдумки хитра. Иван Ефремов в своем историческом романе «Таис Афинская» тоже придумал особую посадку при верховой езде, желающие могут ознакомиться…

А вот как выглядит действительная эволюция конской сбруи. Специалист по военной истории М. Горелик пишет (цитата по книге Д. Калюжного и А. Жабинского «Другая история войн»): «Таранный удар копьем и связанная с ним опасность быть выбитым из седла потребовали предельно крепкой посадки, что привело в XII веке к созданию седла-кресла с высоченной, очень жесткой задней лукой, охватывающей стан всадника, на которую он откидывался, уперев ступни вытянутых ног в стремена. Высокая передняя лука защищала живот рыцаря. Строгость в управлении конем обусловила существование специального мундштука и острых конусовидных шпор». И далее: «… Без седла не могло быть и речи о развитии тяжелой кавалерии». Четко и ясно. А вот горе-историкам, которым не писаны элементарные физические законы, почему-то невдомек, что одетый в железную броню всадник, не имея стремян и седла, вряд ли даже на лошадь взобраться сумеет без посторонней помощи. Где уж тут махать мечом и тыкать пикой во врага…

Воображению наших историков может позавидовать иной романист. Например, нам рассказывают, что искусством верховой езды мы обязаны скифам — народу, населявшему в древности причерноморские степи. Анализируются предметы скифской материальной культуры, извлеченные из Чертомлыцкого кургана в нижнем течении Днепра. Речь идет о сосуде, который датирован IV в. до н. э. На нем изображены скифы, ухаживающие за лошадьми. Нам сообщают, что на этой картинке можно разглядеть не только седло, но даже и стремена, правда, особого типа. Такое стремя якобы предназначалось только для того, чтобы вскочить на лошадь, а вот ездили скифы все-таки без стремян. Не поленитесь, уважаемый читатель, и изучите эти изображения самостоятельно, благо фотографий скифского золота в доступной литературе полным-полно. Посмотрите, скажем, на вазу, где представлен скиф, стреноживающий коня. Вы без труда обнаружите удила, стремена и английское скаковое седло. Грива у коня аккуратно подстрижена. Одежда скифов скроена по фигуре, а обувь отдельно пошита на правую и левую ногу, что, между прочим, научились делать только в Новое время. К слову сказать, родители А. С. Пушкина такой обуви еще не знали. Можно спорить о том, когда именно было изготовлено так называемое скифское золото, но что эти находки нельзя датировать IV в. до н. э. — сомнению не подлежит.

Кстати, как вам вообще эта милая идея: стремя для посадки на лошадь выдумали, но вот чтобы догадаться использовать его для верховой езды, нужно было помозговать еще несколько столетий.

Но чемпионами по езде верхом без седла были в старину, несомненно, нумидийцы — народ, некогда обитавший в Северной Африке. Прославленный Ганнибал, едва не победивший римлян в III в. до н. э., вербовал из них свою легкую кавалерию. Оказывается, эти бравые ребята ездили верхом почти совершенно нагие, не знали седла и стремян, а лошадьми управляли с помощью прута и ремня. Более того, хронисты утверждают, что они не употребляли ни узды, ни поводьев. И вот такой, извините за каламбур, бред сивой кобылы преподносится нам с самым серьезным выражением лица. А как вам понравится следующий пассаж: «Если верить легендам, составляющим основание древнейшей истории римлян (рассуждение само по себе блистательное; как после этого можно всерьез говорить о достоверности античной истории? — Л. Ш.), то можно прийти к заключению, что кавалерийская служба была известна еще при основании Рима и получила некоторое развитие…» По преданию, Рим был основан в 753 г. до н. э., вся его ранняя история предельно мифологизирована и насквозь легендарна.

Когда была одомашнена лошадь, в точности неизвестно. Следует иметь в виду, что лошадь весьма затратна в содержании. Во всяком случае, на севере Европы очень долго пахали на быках, а на юге обходились ручным трудом, поскольку урожайность была столь велика, что не возникало необходимости обрабатывать большие земельные участки. Мы знаем, что вплоть до начала крестовых походов чистопородных лошадей в Европе было очень мало, поэтому с XI в. практиковался их ввоз из Аравии. Но и в Аравии с конским поголовьем было куда как негусто, так что очень часто торговцы лошадьми оказывались у разбитого корыта — окупить расходы на транспортировку лошадей им сплошь и рядом не удавалось. По этой причине чистопородные лошади в Европе стоили чрезвычайно дорого: за хорошего коня без звука выкладывали сумму, на которую можно было легко приобрести целое стадо коров в 40–50 голов. А вот в Древней Греции царила полнейшая идиллия. Считать деньги там, видимо, еще не научились, поэтому писатель и историк Ксенофонт (430–335 или 354 до н. э.) раздавал направо и налево следующие рекомендации: «Если вы хотите иметь хорошую строевую лошадь, то должны испытать ее при различных обстоятельствах, какие она только может встретить, например: переплывать рвы, карабкаться на валы, подниматься и опускаться по крутым возвышенностям и носиться во весь карьер по неровной местности, по покатостям и дурным дорогам. Большая часть лошадей не соответствует ожиданиям не вследствие их недостатков, а потому что они не имеют должного навыка. Если они хорошего сложения, то для того, чтобы они не были порочны, методическою дрессировкой следует приучать их ко всему». Для полноты картины мы могли бы процитировать пространное руководство по тренингу лошадей, составленное древними хеттами совсем уже в баснословные времена — чуть ли не в конце III тысячелетия до н. э., но по понятным соображениям делать этого не будем.

Чтобы закрыть «конскую тему» раз и навсегда, следует сказать еще несколько слов о боевых колесницах, которые являлись основной ударной силой армий Древнего Востока вплоть до того момента, когда лошадь научились использовать под седло. Гомеровские герои вихрем врывались в стан неприятеля на этих стремительных двухколесных машинах, сея вокруг смерть и разрушение; хетты и египтяне сшибались в смертельной схватке на горячих песках Палестины; наконец, боевые колесницы были элитными частями непобедимой ассирийской армии в начале I-го тысячелетия до н. э. В V в. до рождества Христова персы даже не подумали отказаться от колесниц, хотя уже располагали к тому времени прекрасно обученной латной конницей. Вспомните школьный учебник по истории Древнего мира, уважаемый читатель. Персидская боевая колесница там нарисована во всей красе. По полю, усеянному трупами павших бойцов, во весь опор мчится двухколесная повозка, сверкая стальными косами, торчащими из ободьев и ступиц. А дышло этого броневика античности увенчано смертоносным железным жалом. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что такое чудище предельно нефункционально. Персидский монстр может катиться только по математической плоскости, поскольку даже на гладкой дорожке ипподрома сия невразумительная конструкция моментально опрокинется, зацепившись своими косами за первый же ухаб.

А как, интересно, эти железные серпы крепятся к колесу? Болтов древние египтяне и персы вроде бы не знали. Наконец, элементарный вопрос: для чего вообще нужны все эти блестящие причиндалы? Представьте на минуту, что такой ощетинившийся еж на колесах, сверкая своими косами и серпами, врезается на полном ходу в боевые порядки вражеской армии. Что произойдет дальше? Ответ лежит на поверхности: этот на диво слаженный возок через два-три метра встанет как вкопанный, потому что на его острых железяках сразу повиснет несколько тел. После чего неприятель вышвырнет к чертовой матери экипаж и разберет даровое оружие. Совершенно очевидно, что боевая колесница не годится для рукопашного боя. Использовать ее можно одним-единствен-ным способом: поставить в повозку стрелков из лука и сражаться на расстоянии, держа при этом ухо востро. Как только враг переходит в атаку, нужно немедля поворачивать коней и трусить к своим. В Гражданскую войну в России бойцы на тачанках так и поступали. Бричка с привинченным к ней пулеметом представляет опасность, пока находится на расстоянии, но стоит ей только оказаться в гуще вражеских солдат, как все, пиши пропало — телегу отнимут вместе с оружием. Поэтому понятно, что винтить на колеса острое железо не имеет ровным счетом никакого смысла. Между прочим, не лишним будет отметить, что даже безо всяких серпов двухколесный экипаж представляет собой весьма неустойчивую конструкцию. На гладкой дороге ею, умеючи, управлять можно, а вот кататься по пересеченной местности — извините.

Надо сказать, что автор этих строк впервые усомнился в справедливости античной истории давным-давно, как раз когда увидел в школьном учебнике эти персидские повозки, утыканные серпами и косами. Стоит только приглядеться к изображениям боевых колесниц в старинных рукописях, как сразу же возникает множество вопросов, даже если никаких ножей на них нет. Прежде всего нужно было изобрести ажурное колесо со спицами. В далекой древности применялись и сплошные деревянные колеса, но такие экипажи слишком тяжелы и громоздки для конной тяги, поэтому в них впрягали быков. Из рисунков и описаний древнеегипетских колесниц следует, что колеса этих повозок имели четыре или шесть спиц. К сожалению, вся беда в том, что колес с четырьмя, пятью или шестью спицами в природе не существует, потому что обод такого колеса никогда не будет круглым. Идеальный обод получается при двенадцати спицах, когда каждая из шести равных частей обода насаживается на две спицы. Колесо совсем не такая простая штука, как кажется на первый взгляд. Обод собирается из упомянутых шести секций, изготовленных из гнутого дерева, причем спица обязательно пронзает обод, а другим концом прочно вбивается в ступицу. Так что изобретение спиц и ступицы было серьезным технологическим прорывом. Но и это еще далеко не все. На тележное колесо необходимо натянуть стальную шину (так называемый бандаж) и прочно соединить ее железными хомутами с ободом. Разумеется, можно обойтись и без стали, но такие колеса придется слишком часто менять. Неплохо бы иметь и прочную железную ось (откуда египтяне брали железные оси за двадцать веков до новой эры?), потому что деревянная чересчур хрупка.

Тем не менее нам предлагают модель древнеегипетской колесницы из дерева, которая выглядит следующим образом: ось из ольхи, колеса и все остальное — из ясеня, а ободья колес обернуты березовым лыком. Ось напрямую соединена с дышлом. М. Горелик так прокомментировал возможности подобного экипажа: «Без сомнения, эта колесница имела ритуальное значение, поскольку чисто деревянная конструкция не выдержала бы нагрузок ни в быту, ни на войне». Надо сказать, что при изучении рисунков и моделей колесниц древности невозможно избавиться от впечатления некоторой декоративности изделия. Ну никак не сможет такая повозка ездить по земле, хоть ты застрелись! Кроме того, поражает воображение небывалая технологическая эклектика — сочетание совершенно несочетаемых элементов. С одной стороны, мы видим практически полное отсутствие упряжи (плечевое ярмо просто наложено на лошадей, но никак не закреплено снизу), а с другой — цилиндрическую муфту, в которую вставлена колесная ось. Увы и ах, господа, но не было муфт в пятом веке до новой эры, хоть обыщись. К великому нашему сожалению, ни египтяне, ни ассирийцы, ни гомеровские греки просто физически не могли изготовить прочную, надежную и быстроходную повозку с конной тягой. Не существовало в те ветхозаветные времена соответствующих технологий, да и железо было тогда товаром более чем дефицитным — оно стоило много дороже серебра и золота. А если и были в древности умельцы, способные собирать такие колесницы (что вряд ли), то цели при этом преследовались наверняка исключительно декоративные и ритуальные. Во всяком случае, быть работоспособным экипажем сия зыбкая конструкция никак не могла.

Глава 3Баллисты и катапульты

Но самое, пожалуй, удивительное в истории античного военного дела — это осадная техника древних. Здесь нас ждут поистине невероятные открытия, рядом с которыми рассуждения о тяжелой пехоте, латной коннице и боевых колесницах покажутся детским лепетом. Мы не станем подробно разбирать устройство всех этих военных машин, тем более что в литературе их описано великое множество. Это, во-первых, разного рода метательные машины (катапульты, баллисты, фрондиболы, онагры, полиболы и т. д.), выбрасывавшие по навесной траектории тяжелые камни и стрелы. Принцип работы таких механизмов был основан на упругой силе канатов, свитых из воловьих жил или волос, поэтому их называют еще машинами торсионного типа. Дальность стрельбы камнеметов и стрелометов, если верить историкам, превышала 300 м, а вес снаряда мог доходить до 100 кг. Тяжелые орудия предназначались для разрушения укреплений противника, его военной техники и кораблей, а легкие стрелометы, бившие горизонтально (были и такие), служили для уничтожения живой силы неприятеля. Говорят, что они точно попадали в цель на дистанции до 200 м и даже имели специальные прицельные приспособления. В зависимости от мощности и типа снаряда метательные машины обслуживались командой специально обученных механиков от 4 до 10 человек.

Утверждают, что метательные установки, использующие силу скрученных жил или волос, были изобретены в IV в. до н. э., а в дальнейшем значительно усовершенствованы. Большой вклад в создание сложных механизмов нового типа внес знаменитый Архимед. Рассказывают, что при обороне Сиракуз применялись грандиозные деревянные машины до 10 т весом, построенные по его чертежам. Но вершиной античной военной инженерной мысли была, пожалуй, так называемая полибола, которая могла вести автоматический огонь. Натягивание тетивы и подача стрелы в этом устройстве производились автоматически, с помощью бесконечной цепи, которая приводилась в движение вращением особого ворота. Помимо метательных орудий, древние применяли при штурме крепостей осадную технику принципиально иного типа. Это разного рода укрытия от метательных снарядов, таранные черепахи, стенобитные орудия, движущиеся осадные башни и т. д.

Историки нам говорят, что сия разнообразная военная техника стояла на вооружении античных народов — греков, римлян и китайцев. В связи с этим интересно отметить, что в средневековых хрониках имеются многочисленные описания точно таких же устройств. Средневековое происхождение военных машин представляется куда более вероятным, поскольку в то время уже были в ходу необходимые материалы и соответствующие технологии, а кроме того, существовало целое сословие грамотных ремесленников, которые были в состоянии такую технику производить. Но дискуссия о том, когда именно придумали осадную технику — в античную эпоху или в Средние века, представляется нам в значительной степени непродуктивной по очень простой причине. Дело в том, что большая часть вышеописанных механизмов в реальности работать не могла, что бы там ни утверждали древние хронисты и современные историки. И хотя в старинных трактатах и на миниатюрах пруд пруди изображений различных метательных машин (они попали даже на страницы Московского лицевого свода XV в.), это ни в коей мере не может служить доказательством их реального существования. В тех же источниках мы без труда обнаруживаем совершенную уже фантастику, вроде зеркал, с помощью которых Архимед сжег вражеский флот, колесниц с серпами, пушек, стреляющих за угол, и дивных рекомендаций обстреливать корабли противника бочками с жидким мылом, чтобы сделать палубу скользкой.

А ведь многие из этих чудесных проектов с легкостью поддаются опытной проверке. К сожалению, «опыт, сын ошибок трудных» у наших уважаемых историков явно не в чести. Если бы вместо бесплодных умствований вокруг да около, кто-нибудь из этих ребят сам попробовал поездить верхом в тяжелом вооружении без седла и стремян, или прокатиться на двухколесной одноколке по разбитой деревенской дороге, или пострелять в цель из римской катапульты, иллюзий у него относительно великолепных технических характеристик античной техники заметно бы поубавилось. Но нет, сколотить модель метательной машины — дело хлопотное, а вот бумага все стерпит. Поэтому уже не удивляешься, наткнувшись на следующий замечательный пассаж (со ссылкой на сборник статей «Эллинистическая техника»): «Распространяются метательные машины торсионного типа, одно из высших достижений военно-технической мысли древности. Их мощность была так велика, что еще в XVIII веке рассматривалась возможность отказаться от пушек и вернуться к ним, а по точности стрельбы они превосходили мушкеты даже времен наполеоновских войн». Совершенно очевидно, что автор имеет крайне смутное представление о возможностях артиллерии XVIII столетия. Между тем, русская пушка под названием «единорог» великолепно зарекомендовала себя на полях Семилетней войны (1756–1763), а своими блестящими победами русская армия была не в последнюю очередь обязана именно умелому применению артиллерийского огня. Король Пруссии Фридрих II писал, что он ничего так не боится, как русских пушек, и называл их дьявольским изобретением. И нас после этого хотят уверить, что полководцы Нового времени были готовы отказаться от артиллерии в пользу баллист и катапульт?

Вот и выходят из-под пера историков такие, с позволения сказать, научные работы, в которых толкуется о глубоких теоретических (!) исследованиях устройства торсионных машин. И ведь даже формулы и расчеты приводятся! Опираясь на эти выкладки, авторы приходят к выводу, что стрелять на триста с лишним метров тридцатикилограммовыми снарядами особого труда не составляло, а машины гениального Архимеда метали камни аж до 80 кг весом. Современный инженер прокомментировал эти расчеты следующим образом: «Создание же деревянного сооружения массой в 9,6 т, способного переносить ударные нагрузки, при всем уважении к гению Архимеда находится до сего времени за пределами даже наших технических возможностей». Чтобы воочию продемонстрировать читателю реальные возможности метательных машин древности, приведем пространную выдержку из статьи в журнале «Техника и Наука» (№ 4 за 1983 г.). Журнал открыл дискуссию относительно достоверности сообщений о военной технике древности, и один из читателей попытался идеи античных инженеров воплотить в жизнь. Вот что у него получилось:

«Препятствий к опыту мы не видели, так как у нас в ту пору шла реконструкция соседнего поселка, и материалы для эксперимента были, как говорится, под рукой. Конечно, выйные связки буйвола нам было взять неоткуда, да и женских волос в нужном количестве достать довольно сложно, но выход найти удалось. Я предложил использовать белую резину. Если с ее помощью запускают планеры, то груз в 32 кг, как мне казалось, можно закинуть куда угодно.

Раму, рычаг с подвижной опорой и стопорную балку мы сколотили довольно быстро. За образец была взята катапульта из учебника истории для 5-го класса. Правда, вместо классической ложки мы сделали маленький ящичек по размерам стандартного кирпича. Не мудрствуя лукаво, определили размеры сооружения: рама –2x1,5 м, П-образная рама со стопорной балкой — 1,5 м, рычаг — 2 м. Кроме рычага, все детали пилили из бревен 0,2x0,2 м. Для рычага использовали доску 0,15x0,1 м. Три часа дружной работы, и „чудо античной и Батыевой техники“ было готово. Изделие получилось внушительное.

Испытания начали сразу же, но… первый амортизатор оказался слабым. Добавили еще 5 резиновых лент. Взвели устройство, выстрелили — верх рычага улетел вместе с кирпичом метров на 25. Нарастили рычаг крюком, а кирпич положили в авоську. Приготовились ко второму выстрелу. Залп! Кирпич прорвал авоську, а рычаг сломался посередине. Пришлось ставить балку, как на раме.

Амортизатор снова нарастили. Очередной выстрел снес вместе со скобами стопорную балку. Нам потребовался час, чтобы усилить конструкцию, но эффект был тот же, рычаг сворачивал стопорную балку, а кирпич не летел дальше 30 м. Вдобавок ко всему сооружение после каждого выстрела подпрыгивало и расшатывалось. Даже если бы оно и стреляло как следует, то сомневаюсь, что из него можно было целиться. Вот так я убедился, что спор о мощности и эффективности этих машин беспочвен»

(Цитата приведена по книге Д. Калюжного и А. Жабинского «Другая история войн».)

Надо ли комментировать вышеизложенное? Мы получили тот самый результат, которого, собственно говоря, и ожидали. И хотя в опыте принимала участие уменьшенная копия античной катапульты, совершенно очевидно, что такой агрегат в принципе неработоспособен. Вопрос о технических характеристиках метательных машин можно благополучно закрыть. Но, может быть, спросит внимательный читатель, с таранными черепахами и осадными башнями дело обстояло по-другому? Может быть, хотя бы эти боевые машины исправно служили древним при штурме неприятельских городов? Давайте разберемся.

Вот, скажем, византийский механик Деметрий Полиоркет изобрел для осады крепостей гелеполу — движущуюся башню пирамидальной формы на восьми больших колесах, окованных железными шинами. Башня была девятиуровневая, а ее высота достигала 35 м. На каждом этаже размещались метательные машины и штурмовые отряды. В целях предохранения конструкции от зажигательных снарядов противника фасад башни обивали металлическим листом. Подавив предварительно сопротивление защитников крепости огнем камнеметов и стрелометов, многоэтажную дуру усилиями 3400 (!) человек подкатывали вплотную к крепостной стене, и штурмовые отряды по специальным перекидным мостикам устремлялись на приступ. Имеет смысл это комментировать? Даже по ровной земле катить этакую махину будет задачей непосильной. Башенные краны совсем неслучайно ездят по рельсам. Мы уже не говорим о трении в осях да и о самих осях. Представляете, какой прочности и длины должна быть ось (непременно металлическая, поскольку деревянная сломается сразу же), чтобы выдержать вес многотонной конструкции?

А вот другой монстр — таранная черепаха, построенная Гегетором Византийским при осаде Родоса. Вот ее характеристики: длина — 18,6 м, ширина — 12,4 м, высота — 10,6 м. Передвигалось это чудовище на восьми колесах диаметром 2 м и толщиной 0,9 м, причем каждое колесо было изготовлено из трех деревянных брусков, имевших шиповые соединения, и обито ободом холодной ковки. Такую черепаху обслуживало 100 человек, а ее вес достигал 157 т. Это нелепое сооружение подробно описано в книжке К. Носова «Осадная техника античности и средневековья». Остановимся и передохнем. Вам известно, уважаемый читатель, сколько весил танк Т-34, снискавший себе заслуженную славу на полях Великой отечественной? Спешим ваше любопытство удовлетворить: этот маневренный средний танк, выгодно отличавшийся от неповоротливых немецких «Пантер» и «Тигров», весил 32 т. Получается, что византийское осадное чудо было тяжелее бронированной «тридцатьчетверки» ровным счетом в пять раз. Возникает естественный вопрос: каким таким чудесным способом античным инженерам удалось взгромоздить сию неподъемную тяжесть на восемь деревянных колес без осей? Оси мы исключили, поскольку не существовало в древности мастерских, способных отковать прочную железную ось такой непомерной длины (вспомните ширину черепахи). Даже в наши дни грамотное решение такой сложнейшей технической задачи неминуемо потребовало бы нетривиальных подходов. Достаточно сказать, что современные трейлеры, перевозящие один-единственный танк, изготовлены из высококачественной стали и держатся на шести-восьми не в пример более коротких осях. А ведь Носов с упоением описывает еще и осадную технику ассирийцев (семьсот-восемьсот лет до рождества Христова), которая, надо полагать, тоже весила десятки тонн…

Нам представляется, что говорить о подвигах Архимеда под Сиракузами уже совсем не имеет смысла. Уничтожение неприятельского флота с помощью сложной системы зеркал — чистейшей воды ненаучная фантастика. Делать сколько-нибудь приличные стеклянные зеркала впервые научились венецианцы на излете позднего Средневековья. Поэтому даже самый гениальный античный инженер должен был иметь дело с бронзой или медью. Но отполировать металл до нестерпимого блеска в III в. до н. э. было в принципе невозможно — отсутствовали необходимые технологии. Но если даже на мгновение предположить, что каким-то чудом удалось придумать нечто неординарное, то все равно решительно непонятно, каким образом хитроумную конструкцию из множества зеркал можно использовать против движущейся мишени. Любой человек, баловавшийся в детстве с увеличительными стеклами, поймет автора этих строк без дополнительных разъяснений. Точно так же технически невозможны и рычажные механизмы, ухватывающие неприятельский корабль за носовую часть и ставящие его вертикально (говорят, что и такие приспособления тоже были у Архимеда).

Глава 4Плывет. Куда ж нам плыть?

Раз уж зашла речь о кораблях, поговорим об античном мореплавании. Тот факт, что древние умели плавать по морю, сомнений, в общем-то, не вызывает. Великолепными мореходами были, например, средневековые скандинавы. На своих стремительных поворотливых драккарах, умевших ходить в крутой бейдевинд, они не только избороздили все моря тогдашней Ойкумены, но поднялись и до ледовых широт, освоив земли, лежащие за Полярным кругом — Исландию и Гренландию. Имеются серьезные основания полагать, что и честь открытия Америки тоже принадлежит именно им. За пятьсот лет до Колумба Лейф Счастливый, сын гренландского первопоселенца Эйрика Рыжего, благополучно причалил к берегам Северной Америки. Некоторые трудности представляет лишь локализация открытых территорий — одни исследователи говорят о полуострове Лабрадор, другие — об острове Ньюфаундленд, третьи — о Баффиновой земле. Некоторые ученые полагают, что викинги высадились намного южнее — в районе современного Бостона. Как бы там ни было, но размах морских предприятий древних скандинавов впечатляет. Их изящные корабли неплохо сохранились в плотных глинистых почвах, не пропускающих воздуха. Они были относительно невелики — до 23 м в длину и до 4–5 м в ширину в средней части. Высокие мореходные качества скандинавских судов сомнений не вызывают: еще в 1893 г. была построена точная копия корабля из Гокстада, на котором норвежская команда менее чем за месяц пересекла Атлантический океан в штормовую погоду. По окончании плавания капитан дал судну самую высокую оценку, специально отметив большую легкость в управлении — даже в бурю с рулем без труда справлялся один человек.

Не менее блестящими мореходами были полинезийцы, заселившие бесчисленные острова Тихого океана в I-м тысячелетии н. э. На своих остойчивых катамаранах и проворных легких лодках с балансиром они смело выходили в открытое море. Каботажное плавание (т. е. плавание в виду береговой линии) исключалось, поскольку небольшие тихоокеанские острова разделены значительными расстояниями. Мореплаватели солнечного восхода (так их назвал в своей интереснейшей книжке Те Ранги Хироа, сам полинезиец по крови) замечательно умели ориентироваться по звездам, которых в тропиках высыпает видимо-невидимо. Кроме того, в их распоряжении имелись своеобразные карты, сплетенные из тростника, на которых вставленные в ткань камни символизировали острова, а направление тростниковых стеблей обозначало океанические течения и господствующие ветра. Сегодня трудно судить, насколько были надежны такие морские карты, но не подлежит сомнению, что предки современных полинезийцев, руководствуясь их скупыми указаниями, безошибочно находили дорогу в открытом море.

Высокие мореходные качества самых примитивных плавсредств далекой древности (к которым, к слову сказать, катамараны полинезийцев отнести никак нельзя) были не раз продемонстрированы в эксперименте. Хорошо известно, что знаменитый Тур Хейердал преодолел на бальсовом плоту несколько тысяч миль открытого океана, неопровержимо доказав тем самым принципиальную возможность таких плаваний. Правда, его опыт, на наш взгляд, требует одной существенной оговорки. Представим себе, что Солнечная система уже исхожена вдоль и поперек, а на межпланетных трассах привычно курсируют грузовые и пассажирские космические корабли. И вот появляется некий энтузиаст, увлеченный историей ранней космонавтики. Сверяясь с чертежами давно минувших дней, он собирает примитивную многоступенчатую ракету и совершает на ней беспримерный героический перелет к Марсу, а то и к Юпитеру. Ученый мир ему рукоплещет — отныне можно считать доказанным, что наши далекие предки могли без особого труда осуществлять такие дальние перелеты. К сожалению, таким образом ничего доказать нельзя. Наш вымышленный энтузиаст прекрасно знал, куда лететь, и опирался на базу данных, наработанную поколениями астронавигаторов. Точно так же Туру Хейердалу было очень хорошо известно, под каким градусом широты и долготы он увидит первую землю. В отличие от своего далекого предка, он не плыл в белый свет как в копеечку. Короче говоря, принципиальная возможность некоего деяния еще не означает автоматически, что подобное деяние было во время оно непременно осуществлено.

Такое длинное отступление потребовалось нам единственно для того, чтобы наглядно проиллюстрировать всю непростоту проблемы. Серьезные морские путешествия в древности были, вне всякого сомнения, возможны. Более того — очень может быть, что они даже осуществлялись на практике. Но не следует забывать, что бесспорные плавания викингов и полинезийцев происходили спустя по меньшей мере тысячу лет после аналогичных морских походов греков и римлян. Итак, порассуждаем.

Прежде всего: все плавания в ту далекую эпоху были каботажными, т. е. осуществлялись в виду береговой линии, и оставались таковыми вплоть до X–XI вв. н. э. Корабли древности были конструктивно несовершенны и весьма ненадежны, поэтому капитаны, как правило, не рисковали удаляться от берега на сколько-нибудь значительное расстояние. Отсюда следует, что никаких плаваний через океаны во времена античности быть не могло, поскольку отсутствовали навигационные приборы и морские карты. Но самое главное — гребные корабли греков и римлян были попросту не готовы к таким экспедициям технически.

Относительно морских путешествий VIII–XI вв. мы располагаем достаточно достоверной информацией и знаем, как выглядели корабли той поры. Не подлежит сомнению, что они не могли ходить в открытом море вдали от берегов (суда викингов представляют собой единственное исключение, но всякое исключение, как известно, лишь подтверждает правило), и у нас нет никаких оснований считать, что за сотни лет до рождества Христова дело обстояло иначе. Любое техническое нововведение принципиального характера, особенно получившее практическое воплощение, в обязательном порядке подхватывается соседями. Если же вдобавок оно с успехом может быть использовано на войне или в торговых делах, то ценность такого открытия возрастает многократно. Совершенно невозможно себе представить, чтобы технические достижения, позволившие осуществлять дальние плавания, в одночасье провалились в небытие и оказались забытыми на века. По крайней мере, мы не видим ничего подобного на протяжении всей достоверной истории человечества (примерно начиная с X в.). Впрочем, на эту тему мы еще в свое время поговорим.

Если искусство кораблевождения и навигации стояло в античном мире на такой высоте, что позволяло предпринимать длительные морские экспедиции, то каким образом все это кануло в Лету, так что средневековым европейцам всему пришлось учиться практически с нуля? Историки нам говорят, что Западная Римская империя пала под ударами варваров, а ее богатейшее культурное наследие оказалось невостребованным. Пришельцы находились в самом начале исторического пути и в силу этого не смогли освоить научные и технические достижения античной мысли. Допустим. Но те же самые историки утверждают, что монголы, завоевав в начале XIII в. Китай, моментально освоили китайскую осадную технику и в два счета сделались приличными флотоводцами. Вряд ли монголы были намного культурнее древних германцев или готов, но это не помешало им организовать морские путешествия в Индонезию и Японию. В скобках заметим, что монгольские подвиги представляются нам совершенно невероятными, но это совсем другой разговор. У наших историков явно не сходятся концы с концами. Схожие события получают диаметрально противоположное толкование.

Впрочем, оставим бесплодные спекуляции, а приглядимся к изображениям античных судов. Мы сразу же увидим, что у кораблей древности начисто отсутствует важнейший элемент, без которого океанские плавания немыслимы. Этот элемент — корабельный руль. Хорошо известно, что руль современной конструкции впервые появился в Византии, а в Европу попал только после XIII в., где получил название наваррского руля. Его стали навешивать на ахтерштевень, являющийся продолжением киля, что сразу же резко повысило маневренность судна и позволило идти против ветра. Установленный на достаточной глубине, он разделял поток воды на две струи, т. е. кораблестроители уже имели некоторое представление о законах сложения и разложения сил. В древности же вместо руля пользовались обычным рулевым веслом, которое мало отличалось от гребного. На крупных кораблях его крепили на корме и снабжали рычагом, отдаленно похожим на румпель. Иногда по обеим сторонам кормы устанавливали два рулевых весла. Понятно, что это был крайне малоэффективный способ управления, поскольку, во-первых, такой импровизированный руль не имел надежной фиксации, а во-вторых, легко отклонялся под ударами волн. Если для небольших судов этот недостаток принципиального значения не имел, то с увеличением размеров корабля несовершенство рулевого управления проявлялось все заметнее. Получается, что крупных кораблей ни греки, ни римляне строить не могли — такие суда оказались бы в принципе неуправляемыми. Однако античные трактаты, как всегда, грешат гигантоманией.

Скажем, до нас дошло описание греческого военного корабля, построенного в III веке до новой эры, водоизмещение которого было не меньше 4000 т. Совершенно очевидно, что управлять подобным чудищем было немыслимо. Это или чистейшей воды фантазия, или описание испанского галиона XV в., да и то сильно преувеличенное. Действительно, в конце пятнадцатого столетия сподобились построить монстр с водоизмещением в 2000 т, но сразу же убедились, что мореходные качества этого урода оставляют желать много лучшего. Несмотря на хорошую вместимость, судно с большим трудом могло идти круто к ветру, потому что высоченный борт парусил со страшной силой. Даже при наличии руля и хорошего парусного вооружения корабль был практически неуправляем. А нас хотят уверить, что в древности по морям плавали гиганты вдвое больших размеров, причем без руля и на веслах.

Галера (а также все ее разновидности — античные бирема, трирема, пентера, далее везде) была весьма несподручным судном в морском бою. По каждому борту этого гребного корабля располагался ряд весел, каждое длиной до 15 м и весом до 300 кг. С таким тяжелым веслом управлялась бригада в 5–10 человек. Держась за специальные скобы, гребцы вставали с банок и делали несколько шагов вперед и назад в соответствии с заданным темпом гребли. Таким образом, маневренность судна обеспечивалась исключительно трудом галерных рабов, поскольку рулевое управление находилось в зачаточном состоянии. До изобретения артиллерии, когда таран и абордаж находились во главе угла военно-морской тактики, успех достигался слаженными действиями гребцов. Ситуация стала меняться века с пятнадцатого, но даже в XVIII столетии (вспомните Гангут) гребные суда играли заметную роль в морских сражениях. Достаточно сказать, что в битве у Лепанто, имевшей место в 1571 г., испанцы, генуэзцы и венецианцы наголову разгромили турецкую флотилию под командованием адмирала Али-паши в основном за счет умелых маневров весельных кораблей. Турки потеряли более 200 судов и огромное количество солдат убитыми и пленными. Между прочим, взводом испанских солдат в этом бою командовал знаменитый Сервантес, будущий автор «Дон-Кихота». На всякий случай отметим, что эта громкая битва, положившая конец владычеству Османской империи на морях, странным образом напоминает морское сражение между карфагенским и римским флотом в 256 г. до н. э. близ мыса Экном (южное побережье Сицилии). Корабли, принимавшие в нем участие, тоже исчисляются сотнями, а маневры противоборствующих сторон один в один копируют перемещения флотилий у Лепанто.

Но не будем буквоедами, а обратимся к голой цифири. В морском бою у острова Саламин греческий флот, насчитывавший, согласно Геродоту, 380 судов, разгромил персидскую армаду из 1000 кораблей. Другие источники говорят о 600 судах, но все равно это непомерно много. А вот в ходе Пелопонесской войны, которая продолжалась 27 лет (431–404 гг. до н. э.), в морском сражении у острова Лесбос столкнулись афиняне и спартанцы. У афинского стратега было всего-навсего 70 триер против 140 спартанских. И хотя он действовал весьма грамотно (часть судов затопил, чтобы загородить вход в Митиленскую бухту, а на другие поставил метательные машины), противостоять превосходящим силам противника было крайне трудно. Поэтому афиняне спешно отрядили два корабля за помощью, которая не заставила себя долго ждать. В поддержку афинскому флоту выступили еще 150 триер. Но спартанцы вовремя разгадали сей хитроумный маневр, и, оставив 50 судов для блокады изрядно пощипанного отряда афинян, выслали навстречу неприятелю 120 кораблей. Не станем мучить читателя — афиняне в конце концов победили. Остается только один вопрос: каким образом сравнительно небогатые Афины и совсем нищая Спарта могли собирать такие умопомрачительные флотилии? Ведь мало корабли построить — их надо оснастить, вооружить, снабдить водой и провиантом, посадить на них солдат (будем считать?) и только после этого отправить в поход. Для справки: транспортная флотилия, силами которой Наполеон Бонапарт переправил 30-тысячную армию в Египет в самом конце XVIII столетия, насчитывала чуть менее 300 судов, а прикрывали этот обоз всего-навсего два десятка линейных кораблей.

Гигантомания античных хроник бросает в дрожь. Например, греческий историк Мемнон в III в. до н. э. собственноглазно лицезрел восьмирядную октеру (поясняем для тех, кто не в курсе: триера — судно с тремя рядами весел, пентера — соответственно с пятью). Каждым ее веслом, пишет Мемнон, двигал отряд из 100 человек. Но это еще цветочки. А вот Плутарх пишет буквально следующее: «…враги дивились и восхищались, глядя на корабли с шестнадцатью и пятнадцатью рядами весел, проплывающие мимо их берегов…» Эллинистический царь Птолемей II прославился сооружением одного двадцатирядного и двух тридцатирядных судов, построенных на острове Крит неким необыкновенным корабельным мастером. С критянами, впрочем, все ясно: эти бравые ребята избороздили все Средиземноморье еще за два с половиной тысячелетия до рождества Христова. Их дело достойно продолжили неугомонные финикийские купцы: говорят, что в конце VII в. до н. э. они за три года обогнули Африку и вернулись назад через столпы Мелькарта (Гибралтарский пролив). Да что там говорить! Даже древние египтяне на своих папирусных лодках без особого труда достигали страны Пунт (предположительно — территория нынешнего Сомали), а грек Пифей в IV в. до н. э. добрался до заполярных широт.

Хотите знать, как выглядел большой торговый корабль в античном далеке? Откроем книгу писателя Лукиана (правда, современные энциклопедии характеризуют его как писателя-сатирика, но не мог же он ерничать напропалую): «Я, бродя без дела, узнал, что прибыл в Пирей огромный корабль, необычайный по размеру, один из тех, что доставляют из Египта в Италию хлеб… Мы остановились и долго смотрели на мачту, считая, сколько полос кожи пошло на изготовление парусов, и дивились мореходу, взбиравшемуся по канатам и свободно перебегавшему по рее, ухватившись за снасти… А между прочим, что за корабль! Сто двадцать локтей в длину, говорил кораблестроитель, в ширину свыше четверти того, а от палубы до днища — там, где трюм наиболее глубок, — двадцать девять. А остальное, что за мачта, какая на ней рея и каким штагом поддерживается она! Как спокойно полукругом вознеслась корма, выставляя свой золотой, как гусиная шея, изгиб. На противоположном конце соответственно возвысилась, протянувшись вперед, носовая часть, неся с обеих сторон изображение одноименной кораблю богини Исиды. Да и красота прочего снаряжения: окраска, верхний парус, сверкающий, как пламя, а кроме того, якоря, кабестаны и брашпили и каюты на корме — все это мне кажется достойным удивления. А множество корабельщиков можно сравнить с целым лагерем. Говорят, что корабль везет столько хлеба, что его хватило бы на год для прокормления всего населения Аттики. И всю эту громаду благополучно доставил к нам кормчий, маленький человек уже в преклонных годах, который при помощи тонкого правила поворачивает огромные рулевые весла…» (Цитата по книге Д. Калюжного и А. Жабинского «Другая история войн».)

Мы уже не говорим про слог — длинные периоды, сложные придаточные предложения — неужели так писали в III в. до н. э.? Это же Николай Васильевич Гоголь! А как вам, уважаемый читатель, сам корабль? Между прочим, водоизмещение этого гиганта никак не меньше 4,5 тысяч т, а грузоподъемность составляет 3 тысячи т. Вспомните испанский галион XV в. и подумайте на досуге, каким образом с помощью рулевых весел можно управлять таким чудовищем. Англичане, кстати, наученные горьким опытом испанцев, почти не строили судов с водоизмещением более 600 т — такие корабли были не только легче, но и не в пример быстроходнее.

Мы уже писали о сотнях военных кораблей, принимавших участие в Первой Пунической войне и 380 судах греков против 1000 персидских у Саламина. От этой дикой цифири рябит в глазах. Готовясь к знаменитому индийскому походу, Александр Македонский подготовил к отправке огромный флот. Число кораблей не называется, но если принять во внимание, что на борту находились греческие и фракийские наемники, всадники из Согдианы и Скифии и боевые слоны, а одни только экипажи кораблей насчитывали не меньше 20 тысяч человек, то счет судов опять-таки должен идти на многие сотни. Историки, повторяющие эти досужие выдумки, никак не могут понять, что флот не просто стоит денег, а денег огромных. Ведь в те далекие времена судостроение было одной из самых высокотехнологичных отраслей, а по своему значению и сложности его вполне можно сравнить, скажем, с авиакосмической промышленностью сегодня. В реальной истории снаряжение и отправка большого флота всегда были делом исключительно дорогим, причем нередко для этого требовались совместные усилия нескольких стран. В книге Г. Мишо «История Крестовых походов» можно прочитать о непростых переговорах командиров крестоносцев с венецианским дожем. Венеция пообещала предоставить суда для перевозки рыцарской армии и провиант в расчете на девятимесячное плавание, а также дополнительно вооружить еще 50 галер. Разумеется, услуги были предоставлены не за так. Венеция претендовала на половину будущих завоеваний, а рыцари и бароны, кроме того, обязывались уплатить Венецианской республике 85 000 серебряных марок — сумму по тем временам огромную. А нам после этого рассказывают басни о персах, снарядивших в греческий поход 1000 кораблей, совершенно не задумываясь о том, что Венеция была как-никак богатейшей морской торговой республикой, а персы — это вчерашние скотоводы, пусть и создавшие большую империю. Скажите на милость, откуда возьмутся мастера, необходимые материалы и навыки (да и деньги тоже — страна непрерывно воюет), чтобы построить такой умопомрачительный флот?

Глава 5Наука умеет много гитик

Подведем некоторые итоги. Если исходить из общесистемных соображений и рассуждать с позиций здравого смысла, представляется совершенно невероятным, чтобы однажды сделанные фундаментальные открытия, нашедшие широкое практическое применение, вдруг оказались забытыми на века. Точнее говоря, такое вполне могло произойти, но только в том случае, если речь идет о каких-то отдельных фактах, книгах, достижениях. Но бесследное исчезновение целых пластов культуры, огромных массивов тщательно систематизированной научной информации, обкатанных поколениями мастеров технологий — это нонсенс. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Мы уже писали, что в реальной истории (а под реальной историей мы здесь понимаем временной отрезок, событийный ряд которого относительно свободен от неоднозначных толкований) отсутствуют примеры катастрофических культурных провалов и нелепой забывчивости. Научные открытия и технические новшества не удается надолго сохранить в тайне — рано или поздно они всплывают на поверхность и становятся общим достоянием. Работает своего рода закон сохранения информации: цивилизационный багаж никогда не утрачивается безвозвратно, а перетекает от народа к народу, по пути обогащаясь и трансформируясь. Цивилизация развивается как единое целое, и неумолимые законы функционирования систем самым решительным образом запрещают тысячелетнее погружение в дикость целых стран и континентов. Подобная чудовищная летаргия, мягко говоря, изумляет.

Давайте дружить с элементарным здравым смыслом. Если некий купец вдруг узнает, что имеется более удобное сообщение между пунктами А и В, обещающее немалые выгоды, то неужели он им не воспользуется? Если военному станет известно, что соседи с успехом применили некую загадочную техническую штучку, позволяющую одерживать победы, как долго сия новинка останется в безраздельном владении изобретателя? Самый свежий пример у нас перед глазами: потребовалось совсем немного лет, чтобы великие державы растеряли все свои атомные секреты, хотя уж что-что, а ядерные технологии охранялись строже некуда. И так было всегда. Помните историю о том, как Архимед сжег неприятельский флот, воспользовавшись для этой цели сложной системой вогнутых зеркал? Вся беда в том, что даже плоские стеклянные зеркала научились делать сравнительно поздно — не раньше XV в., а уж изготовить вогнутое зеркало с заданным фокусным расстоянием было и вовсе непосильной задачей для ремесленников того времени. Первые зеркальные мастерские появились на венецианском острове Мурано, а секрет производства зеркал сохранялся в строжайшей тайне. Заподозренных в разглашении цеховых секретов бросали в темницы и отправляли на плаху, но даже такие жестокие профилактические меры не смогли предотвратить утечки информации. Потребовалось совсем не так уж много времени, чтобы технология получения стеклянных зеркал оказалась в полном распоряжении соседей венецианцев.

Промышленный шпионаж родился не вчера. Самый, пожалуй, хрестоматийный пример — это кража секрета изготовления шелка. Говорят, что впервые производить шелк научились в Китае, а в Византии и Европе он долго оставался дорогим импортным товаром. Как известно, сам торговый маршрут, связывающий Дальний Восток с Передней Азией и Европой, назывался Великим шелковым путем. Даже когда европейцы, арабы и греки выяснили, что для получения ткани необходима нить шелковичного червя, это не решило проблему за неимением червя как такового. Существует несколько преданий о том, как были похищены драгоценные червячки. По одной из версий, китайская принцесса вышла замуж за правителя Хотана в Восточном Туркестане и по его просьбе провезла коконы шелкопряда, спрятав их в своей шляпке. Таможенники не решились обыскать высокородную особу. Другая версия рассказывает историю о некоем монахе, который поместил коконы внутрь своего посоха, выдолбив в нем специальную полость. Так или иначе, но китайцам не удалось сохранить в тайне секрет изготовления шелка.

А вот пример посвежее — победное шествие по Европе русских пушек. Помните, мы рассказывали о «единорогах», которые в значительной степени обеспечили успехи русской армии на полях Семилетней войны? Эти пушки были почти сразу же взяты на вооружение австрийской армией, а чуть позже — и французской. Прусский король Фридрих II приказал любой ценой захватить несколько «единорогов», чтобы скопировать их конструктивные особенности. Истории такого рода можно множить без конца, но это довольно бесплодное занятие. Повторимся еще раз: нигде, никогда и никому не удавалось надолго сохранить в тайне научное открытие или новую технологию, если они сулили очевидные выгоды — экономические ли, политические или военные. Еще более невероятно бесследное выпадение таких достижений из культурного обихода человечества. Согласитесь, уважаемый читатель, получается какая-то непроходимая чушь. Вот, скажем, древние финикийцы придумали и построили великолепные корабли, которые по своим техническим характеристикам были выше всех похвал. А через несколько веков эта превосходная техника оказалась никому не нужной и о ней благополучно забыли, равно как и о блестящих открытиях Архимеда. И только через полторы тысячи лет викинги переоткрыли достижения мореходов античности, создав свои собственные быстроходные и надежные корабли.

К сожалению, античная история в ее традиционном истолковании буквально переполнена подобными нелепостями. Например, живший в IV–III вв. до н. э. Аристарх Самосский уже прекрасно знал, что наша планета имеет форму шара. Более того, ему было известно, что Земля вращается вокруг Солнца, а Луна — вокруг Земли. Тем самым он предвосхитил гелиоцентрическую астрономию Коперника. А вот Эратосфен Киренский (276–194 гг. до н. э.) не только знал о шарообразности Земли, но и сумел вычислить ее окружность, причем с такой невероятной точностью, что его результат сумели слегка подправить только в Новое время, в конце XVIII в. Расстояние до Луны ему удалось определить тоже весьма точно. У Архимеда все вышло далеко не так гладко, но и задачу перед собой он поставил значительно более сложную — рассчитать расстояние от Земли до Солнца. Величина, полученная Архимедом, меньше действительной на 2/5, но упрекать его за это как-то неловко, поскольку даже Иоганн Кеплер в XVII столетии с этой задачей не справился — вычисленное им расстояние оказалось еще меньше. Между прочим, не лишним будет заметить, что для точных астрономических наблюдений совершенно необходимы часы с секундной стрелкой, тогда как изобретенные в Европе на излете Средних веков механические часы долгое время не имели даже минутной. Хроники сообщают, что расстояния между географическими пунктами Эратосфен измерял по скорости верблюжьих караванов, а углы подъема Солнца определял с помощью врытой в землю палки. Каким образом с помощью столь примитивных приспособлений ему удалось вычислить окружность земного шара и расстояние до Луны с такой большой точностью, история умалчивает.

Но самое интересное заключается даже не в этом. Блестящие открытия античных астрономов оказались странным образом невостребованными и легко легли под сукно. Просвещенный византиец Косьма Индикоплевт (Козьма Индикополов), признанный специалист по средневековой космографии, полагал, что Вселенная представляет собой прямоугольный ящик, омываемый водами великой реки Океан. Небесный свод поддерживается четырьмя отвесными стенами. Звезды, по мнению Косьмы, есть не что иное, как маленькие гвоздики, которыми нашпигована крышка этого ящика, а по углам сей невразумительной конструкции помещаются четыре ангела, производящие ветер. Между прочим, упомянутый Косьма жил в VI в. уже новой эры, т. е. через девятьсот лет после Аристарха и через семьсот — после Эратосфена. Обогатив свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество (в полном соответствии с известной формулой классического марксизма), он без особого труда вернулся к доисторическим представлениям, согласно которым плоский земной диск покоится на спинах трех исполинских слонов. Откуда взялся этот пещерный уровень космологических представлений? Складывается впечатление, что труды Аристарха и Эратосфена (а также Гиппарха, Птолемея и иже с ними) благополучно почили в бозе, чтобы явиться на свет полторы тысячи лет спустя. Впрочем, об истории накопления научных знаний мы еще поговорим отдельно.

Мы полагаем, вдумчивый читатель уже давным-давно догадался, что экскурс в военную историю древности был предпринят не из любви к искусству. В меру своих скромных сил мы стремились показать, что не все спокойно в датском королевстве, вопреки благостным реляциям убежденных сторонников официальной исторической парадигмы. В самом деле: за сотни лет до рождества Христова отмобилизованные и вымуштрованные армии, насчитывающие десятки, а то и сотни тысяч солдат, ведомые опытными полководцами, искушенными в вопросах стратегии и тактики, проводят сложнейшие маневры, практикуют фланговые охваты и умеют добиться подавляющего преимущества на направлении главного удара. Античные армии со времен седой старины — это ни в коем случае не аморфные вооруженные ополчения: они структурированы по последнему слову военной науки и имеют в своем составе легкую и тяжелую пехоту, легкую и тяжелую кавалерию, парк осадной техники, а также специально подготовленные инженерные части. Младшие командиры гоняют солдат как сидоровых коз — античные хроники сообщают, что тренировочное вооружение римских легионеров было вдвое тяжелее боевого. Овладевшие суворовской «наукой побеждать», несокрушимые римские легионы проходят огнем и мечом по землям варварской Европы.

И вдруг в одночасье небывалая мощь римлян истаивает, как дым. Некогда безотказная военная машина не в состоянии защитить население Италии от неорганизованных варварских толп.

Вождь готов Аларих, подступив к стенам Рима в 410 г., требует безоговорочной капитуляции и выплаты огромной дани. Ему отвечают, что население Рима пока еще очень многочисленно и готово сражаться до последнего человека. Чем гуще трава, тем легче косить, усмехается Аларих и решительно идет на приступ. И Вечный город безропотно сдается на милость победителя.

Из-за чего мы ломаем копья? Нам представляется крайне маловероятным, чтобы навыки, вошедшие в плоть и кровь военного сословия античных держав, провалились в небытие. Если даже на секунду предположить, что системный внутриполитический кризис Западной римской империи, осложнившийся непрерывной чередой варварских нашествий, действительно имел место, то все равно остается совершенно непонятным, почему многочисленные научно-технические достижения античности пропали втуне. Понятно, что гелиоцентрическая астрономия Аристарха Самосского вряд ли могла заинтересовать франков, захвативших в пятом веке провинцию Галлию. Но вот к организации римского войска они неизбежно должны были присмотреться весьма внимательно. Короче говоря, приходится выбирать из двух вариантов. Вариант первый: большая часть открытий, якобы совершенных в античности, не могла быть сделана столь давно. Вариант номер два: если они все-таки были сделаны, то ни в коем случае не могли оказаться забытыми впоследствии. Подобного рода перерывы постепенности самым решительным образом расходятся с событиями относительно недавней истории.

Глава 6Плодовитые греки, или Пергамент и папирус

Итак, мы вынуждены констатировать, что древняя история войн и вооружений содержит несметное количество парадоксов и несообразностей. К сожалению, этим дело не ограничивается. Беда в том, что вся вообще античная история насквозь противоречива и предельно мифологизирована. Давайте начнем с самого начала и повнимательнее присмотримся к старинным письменным памятникам — основе основ наших знаний о далеком прошлом. Археологические находки, безусловно, способны многое рассказать о делах давно минувших дней и являются важным подспорьем в работе историка, но сами по себе они немы, и только вдумчивое сопоставление древних хроник помогает исследователю выстроить сколько-нибудь связную историческую картину.

Мы убеждены, что далеко не каждому читателю известен тот фундаментальный и крайне любопытный факт, что современная историческая наука не имеет в своем распоряжении буквально ни одной подлинной античной рукописи. Все без исключения труды древнегреческих и древнеримских философов, историков, ученых всплыли на поверхность в позднем Средневековье или в эпоху Возрождения. Большая часть античных трактатов дошла до нас в отрывках и фрагментах, но все равно объем письменной продукции древности поражает воображение. Скажем, знаменитый римский историк Тит Ливий (59 г. до н. э. — 17 г. н. э.) написал грандиозную «Римскую историю от основания города» в 142 книгах. К нашему времени сохранилось всего 35 томов, что, согласитесь, совсем не так уж мало. Древнегреческий историк Полибий (ок. 200 — ок. 120 гг. до н. э.) был менее плодовит — накропал каких-то жалких 40 томов, из которых полностью сохранились первые пять, а остальные известны нам во фрагментах. Другой древний грек — Геродот (между 490 и 480 — ок. 425 гг. до н. э.), прозванный «отцом истории» и оставивший нам подробное описание греко-персидских войн, обстоятельно изложил, кроме того, историю державы Ахеменидов и Древнего Египта, а также особенности жизни и быта скифов. Современное издание его трудов, напечатанное убористым шрифтом на бумаге, занимает ни много ни мало свыше 700 страниц. История Пелопонесской войны Фукидида, считающаяся вершиной античной историографии, насчитывает восемь томов. Римский историк Тацит (ок. 58 — ок. 117 гг. н. э.) написал объемистое сочинение в 14 книгах, из которых уцелели первые четыре и начало пятой. Философские труды Платона (428 или 427–348 или 347 гг. до н. э.) по форме представляют собой высокохудожественные диалоги, вот важнейшие из них: «Апология Сократа», «Федон», «Пир», «Федр» (учение об идеях), «Государство», «Теэтет» (теория познания), «Парменид» и «Софист» (диалектика категорий), «Тимей» (натурфилософия).

Этот далеко не полный список без особого труда может быть продолжен, но мы полагаем, что и приведенных имен вполне достаточно. Скажите на милость, как могло получиться, чтобы из такого Монблана книг не уцелела до наших дней ни одна? Куда подевались все до единого первоисточники? Ведь все без исключения труды вышеперечисленных историков и философов мы имеем только в позднейших копиях (в основном эпохи Возрождения). Кто спорит, от Геродота или Платона нас отделяет, что называется, дистанция огромного размера. За две с половиной тысячи лет много воды утекло, поэтому совсем неудивительно, что десятки и сотни рукописей могли быть безвозвратно утрачены. Но ведь не осталось буквально ни строчки! А если верить гуманистам Ренессанса, то еще в XV–XVI вв. сенсационные находки старинных пергаментов были делом довольно обычным. Скажем, в 1420 г. миланский профессор Гаспарино Барцицца обнаруживает в крохотном итальянском городке Лоди старинную рукопись с полным текстом всех риторических сочинений Цицерона. Вместе с учениками Барцицца трудолюбиво расшифровывает бесценную находку и снимает с нее копию, после чего подлинник — Лодийская рукопись — странным образом бесследно пропадает. К сожалению, история, приключившаяся с трудами Цицерона, не является чем-то из ряда вон выходящим. Все случаи обнаружения древних рукописей в Средние века и эпоху Возрождения развиваются по одному и тому же сценарию: чудесная находка аутентичного старинного текста, его копирование и распространение, загадочное исчезновение подлинника. Уже начиная с 1428 г. о судьбе Лодийской рукописи ничего не известно. Но не мог же древний документ за восемь лет рассыпаться в пыль, если до этого он благополучно прожил полтора тысячелетия!

К обстоятельствам обнаружения подлинных документов античности мы в свое время еще вернемся, а пока зададимся вопросом принципиальной важности. Дело в том, что культура любого народа развивается как единое целое и функционирует по определенным правилам. Чуть выше мы отнюдь не случайно привели обширный список древних авторов и перечень их многотомных трудов. Ведь Геродот, Платон, Аристотель, Фукидид, Архимед, Евклид, Полибий, Тит Ливий, Корнелий Тацит и еще многие десятки имен, перечислять которые можно очень долго, — это все вершина античной мысли, фигуры, что называется, первого эшелона. А если мы добавим сюда имена прозаиков, поэтов, драматургов, ораторов и философов, то наш список станет и вовсе необозримым. Между тем хорошо известно, что культура представляет собой хрупкий оранжерейный цветок, нуждающийся в тщательном уходе. Столпы и титаны философской или научной мысли не вырастают сами собой и не могут существовать в безвоздушном пространстве. Им требуется соответствующее культурное окружение, своего рода питательная среда, плодородный гумус, который один только и может обеспечить появление ростков нового знания. Если ученые, философы и писатели только первого ряда исчисляются едва ли не сотнями, то сколько интеллектуалов рангом пониже должно было работать с ними одновременно? И ведь все они тоже что-то писали! Подобную картину мы наблюдаем во все эпохи. Альберт Эйнштейн, Нильс Бор, Поль Дирак, Лев Ландау и иже с ними — это примеры исключительной интеллектуальной одаренности, люди, внесшие непреходящий вклад в развитие той дисциплины, в которой они работали. А сколько рядовых физиков трудились с ними бок о бок! Конечно, во времена Ньютона, Лейбница или Декарта научное сообщество было не столь многолюдным, но и эти титаны Нового времени произросли отнюдь не на пустом месте. Мы знаем о золотом и серебряном веке русской литературы, имена ее выдающихся представителей у всех на слуху, но при этом не следует забывать об огромном количестве сочинителей, живших с ними рядом, книги которых мертвым грузом лежат в пыльных книгохранилищах. Одним словом, культура развивается по своим законам, которые решительно запрещают появление из ничего исполинов духа.

Не менее важно и то обстоятельство, что творцы любого ранга и уровня существуют не в башне из слоновой кости. Их труды не могут быть предназначены только для узкого круга посвященных. Всюду, где есть творец, обязательно присутствует потребитель; невозможно себе представить литераторов и мыслителей, пишущих поголовно «в стол» или исключительно друг для друга. Таким образом, приходится заключить, что наличие такого количества античных философов, ученых и писателей с необходимостью предполагает еще более широкий круг грамотной, интеллигентной, читающей публики. Отсюда с неизбежностью вытекает проблема тиражей — рукописи должны были изготавливаться в достаточном количестве копий. И после этого нас хотят уверить, что такое море разливанное письменной продукции кануло в небытие? Поэмы, стихи, ученые трактаты, драматургические сочинения, частная переписка наконец — все это как корова языком слизнула, так что потомки не могут отыскать ни клочка. Извините, но мы в такие чудеса поверить не можем, если, конечно, античные тексты действительно создавались в Александрии, Афинах и Риме.

Между прочим, отдельного рассмотрения заслуживает проблема писчего материала в древности. На чем писали свои бессмертные произведения наши далекие предки? Бумаги в ту пору, разумеется, не было, не говоря уже о типографском станке. Надо сказать, что история с появлением бумаги вообще не очень ясна. В соответствии с традиционной хронологией, первыми получать бумагу из тряпья научились арабы в VIII в. н. э. К X в. она проникла в Египет и Северную Африку; говорят, что в Каире бумажные мастера населяли целые кварталы. В XII столетии бумага из Северной Африки попала в Испанию, где ее вырабатывали сначала из хлопка, а потом стали делать из очесок, ветхого белья и старых канатов. Высоким качеством бумаги славились Валенсия и Толедо. Технологический процесс в бумажном производстве был достаточно сложным и трудоемким и включал не менее 30 операций (очистка и промывка тряпья, толчение его в деревянных корытах пестами и т. д.). С. Валянский и Д. Калюжный в книге «Другая история науки» пишут, что в Италии бумагу научились делать в 1154 г., а центром ее производства стал город Фабриано, где насчитывалось до 40 бумажных мельниц. Венеция также активно развивала бумажную промышленность, и со временем итальянские мастера значительно усовершенствовали технологический процесс изготовления бумаги.

Сначала качество бумаги оставляло желать лучшего — она была рыхлой, непрочной, имела сероватый или желтоватый цвет. Но постепенно качество ее все росло, и к XIII в. на бумаге появились даже водяные знаки. Изобретение в XV столетии печатного станка Иоганном Гутенбергом изрядно подхлестнуло бумажное производство, предъявив к нему новые требования. Бумага должна была стать значительно более гладкой, ровной и прочной и к тому же хорошо впитывать краску. И в дальнейшем типографское дело и выделка бумаги развивались уже рука об руку, оказывая взаимное влияние друг на друга. К середине пятнадцатого века в Европе уже достаточно широко использовались металлические литеры, а к 1500 г. книгопечатание распространилось на 12 европейских стран; суммарный тираж всех печатаных книг достиг к этому времени 40 тысяч.

Историки говорят, что в Китае бумагу якобы научились делать еще во II в., а книгопечатание с использованием деревянных форм появилось аж в VI столетии, но мы этого вопроса касаться не будем, поскольку в Китае, как известно, все выдумали раньше всех. Кроме того, бумага является термодинамически неравновесным материалом, поэтому срок ее жизни не превышает тысячи лет. Таким образом, если некий неведомый гений и изобрел бумагу во втором веке, практического значения сие открытие не имеет, ибо столь древние образцы давным-давно превратились в пыль.

Ну а на чем же писали древние греки и римляне за неимением бумаги? Это хорошо известно — основными писчими материалами в античном мире были папирус и пергамент. Первыми папирус научились делать египтяне. Его изготовляли из стеблей нильской лилии — многолетнего травянистого растения семейства осоковых. Сначала стебли разрезали на узкие полоски, затем крест-накрест укладывали их в два слоя на плоской каменной плите, а после этого накрывали куском ткани и выколачивали плоским камнем. В результате получалась цельная пленка, которую сушили и разглаживали. Изготовленные с помощью таких несложных операций полосы папируса достигали 30–40 см в ширину и нескольких десятков метров в длину. Писали на нем обыкновенно тушью с помощью простой заостренной палочки.

В Древнем Египте папирус в качестве материала для письма стали применять в III тысячелетии до н. э., а около V в. до рождества Христова он проникает в Грецию. В позднейшие века Римской империи папирус практически полностью вытесняется пергаментом, который получали из особым образом обработанной телячьей кожи. Традиционно считается, что слово «пергамент» происходит от названия города Пергам в Малой Азии, где во II в. до н. э. его начали впервые изготовлять. Но даже в этом пункте, к сожалению, имеются существенные разночтения. В книге «Другая история науки» С. Валянский и Д. Калюжный со ссылкой на источники приводят несколько версий происхождения пергамента. Один источник утверждает, что во втором веке до рождества Христова пергамент начали изготовлять; другой говорит, что он в это время широко применялся; третий свидетельствует, что он «получил свое название от города Пергама (ныне Бергама), расположенного в Малой Азии, где во II в. до н. э. была усовершенствована технология его изготовления». Авторы «Другой истории науки» совершенно справедливо на это замечают, что абсолютно непонятно, на каком основании историки увязывают пергамент с городом Пергам и почему они так уверены, что выделка шкур животных для получения писчих материалов была впервые опробована именно в Малой Азии. Почему бы, спрашивается, не связать технологию получения пергамента с городом Бергамо в Северной Италии? Такая версия будет выглядеть ничуть не менее убедительно, чем официальная.

Как бы там ни было, но папирус, а в особенности пергамент были материалами далеко не дешевыми. Скажем, процесс изготовления последнего включал множество весьма тонких и достаточно трудоемких операций, поэтому нередко возникали ситуации, когда пергамента катастрофически не хватало, следствием чего становилось широкое использование так называемых палимпсестов — пергаментов, с которых стирали первоначальный текст и заменяли его на новый. А теперь, уважаемый читатель, имея в виду только что сказанное, вернитесь на несколько страниц назад и перечитайте фрагмент, посвященный научным трактатам и литературным произведениям античности. Разве можно вообразить хотя бы на мгновение, что такие дорогие и сравнительно редкие материалы, как пергамент и папирус, могли покрыть нужды огромного числа пишущих — философов, историков, политологов, публицистов, не говоря уже о рядовой интеллигенции? Каким образом с помощью непростого в изготовлении пергамента могла быть решена проблема тиражей, если на протяжении многих столетий сплошь и рядом использовались палимпсесты?

В свое время мы уже писали об изысканном слоге античных сочинений. Помните рассуждения Лукиана по поводу поразившего его воображение корабля? Громоздкие придаточные предложения, сложные грамматика и синтаксис, пышные метафоры, длинные отступления… Писать столь неторопливо и обстоятельно можно только в том случае, если писчего материала у вас сколько угодно. Более того, подобный слог не рождается сам собой, а вырабатывается посредством длительных упражнений. Представляете, сколько пергамента в детстве и юности должен был извести наш писатель, чтобы добиться такой стилистической отточенности? Правда, историки говорят, что в школах и для повседневных записей в древности широко применялись вощеные дощечки, на которых писали с помощью стилуса — заостренной металлической или костяной палочки. Написанное периодически стирали обратным расплющенным концом стилуса, и дощечка была вновь готова к работе. Так-то оно так, писать можно и по сырой глине, как это делали в Двуречье, но существуют серьезные сомнения, что в результате столь кустарных упражнений, без книг и специальных прописей можно выработать слог наподобие лукиановского. До эры книгопечатания просто не существовало универсальных правил грамматики, синтаксиса и орфографии. Если вы возьмете по-настоящему древние сочинения — книги Ветхого завета, эпос о Гильгамеше, те же глиняные таблички шумеров, то найдете или скупые хозяйственные записи, или лаконичные тексты в виде афоризмов и притч, напрочь лишенные стилистических красот. Гладких и долгих периодов Лукиана и Фукидида там нет и в помине.

А теперь прочитайте отрывок из Фукидида. Дело происходит в V в. до н. э., а речь идет об отправке на войну флота. «В момент, когда отправляющимся и провожающим предстояло уже расстаться друг с другом, они были обуреваемы мыслями о предстоявших опасностях. Рискованность предприятия предстала им теперь яснее, чем в то время, как они подавали голоса за отплытие. Однако они снова становились бодрее при сознании своей силы в данное время, видя изобилие всего, что было перед их глазами. Иноземцы и прочая толпа явились на зрелище с таким чувством, как будто дело шло о поразительном предприятии, превосходящем всякое вероятие. И действительно, тут было самое дорогостоящее и великолепнейшее войско из всех снаряжавшихся до того времени, войско, впервые выступавшее в морской поход на средства одного эллинского государства». И далее: «Тогда на всех кораблях одновременно, а не на каждом порознь, по голосу глашатая исполнились молитвы, полагавшиеся перед отправлением войска. В то же время по всей линии кораблей матросы и начальники, смешав вино с водою в чашах, совершили возлияние из золотых и серебряных кубков. В молитве принимала участие и остальная толпа, стоявшая на суше: молились все граждане, так и другие из присутствовавших, сочувствовавшие афинянам.

После молитвы о даровании победы и по совершении возлияний корабли снялись с якоря. Сначала они шли в одну линию, а затем до Эгины соревновались между собой в быстроте. Афиняне торопились прибыть в Корфу, где собиралось и остальное войско союзников». (Цитата из Н. А. Морозова по книге Д. Калюжного и А. Жабинского «Другая история войн».) И это пятый век до новой эры? Вне всякого сомнения, перед нами слог позднего Средневековья или эпохи Возрождения, а то и Нового времени. Сравните этот текст хотя бы с Апокалипсисом или Евангелиями, которые, если верить историкам, написаны через несколько сотен лет после Фукидида. Слов нет, Апокалипсис по-своему стилистически безупречен, но нам думается, вы все равно сразу же ощутите разницу. Сам Н. А. Морозов прокомментировал этот фрагмент так: «Это не древность, а отправка генуэзского или венецианского флота с крестоносцами, где Афины (в переводе — порт) лишь перепутаны с одним из этих мореходных городов».

Теперь давайте посмотрим на проблему письменных источников древности под несколько иным углом зрения. Зададимся простым вопросом: как могло получиться, что античные тексты подверглись столь незначительным искажениям, путешествуя сквозь века? Ведь традиционная история учит, что после падения Западной Римской империи в 476 г. н. э. на Европу опустилась ночь Средневековья. На обломках мировой державы возникли варварские королевства, непрерывно воюющие друг с другом. Величайшие достижения античности забыты и похоронены, а научная мысль вновь скатывается на пещерный уровень: вспомните хотя бы Вселенную в виде квадратного ящика и сравните это убожество с уровнем древнегреческой астрономии. На протяжении пятисот лет Европа была чуть ли не поголовно неграмотна, причем это касалось не только мирян, но и большей части священников. Для того чтобы античные рукописи (пусть даже написанные на прочном пергаменте) могли в таких условиях благополучно всплыть в Италии XV в., их должны были время от времени переписывать. Историки классического направления утверждают, что так и было — этим делом якобы занимались монахи. В таком случае скажите на милость, что мог понять темный клир раннего Средневековья в сочинениях Евклида, Архимеда или Аристарха Самосского? Кто из этой публики мог по достоинству оценить поэзию Овидия или Горация? Наконец, какому средневековому монаху, умерщвляющему плоть в уединенной келье, придет в голову переписывать атеистическую поэму Тита Лукреция Кара «О природе вещей»?

Все это, разумеется, риторические вопросы. Совершенно очевидно, что никакой преемственности в таких условиях возникнуть не могло, и древнее знание оказалось бы утраченным безвозвратно. Правда, нам говорят, что значительный корпус античных текстов осел в культурной Византии и был впоследствии подхвачен не менее культурными арабами. А вот европейцы познакомились с трудами греков и римлян уже на излете Средневековья в переводах с арабского и греческого. Хорошо, пусть будет так, хотя нас уверяют, что и в дремучей Европе работа со старинными рукописями не прекращалась ни на миг. Давайте поглядим, какой вклад внесла в науки и искусства наследница великого Рима — Византийская империя. Картина получается удручающая, поскольку на поверку оказывается, что на протяжении почти тысячи лет византийцы занимались исключительно переписыванием и комментированием античного наследия. Арабы от них тоже недалеко ушли: они всего-навсего перевели сочинения выдающихся греков на арабский.

Получается какая-то дикая картина, полная вопиющих несообразностей. Как можно, не вникая в суть, механически переписывать Платона, Аристотеля и тех же Архимеда с Евклидом? Ведь каждая научная дисциплина оперирует своей собственной системой понятий и парадигм, а кроме того, имеет некоторый необходимый набор только ей присущих терминов, которые трактуются достаточно строго. Переписывать такой текст, не разобравшись основательно и глубоко в материале, совершенно бессмысленно. На выходе получится неудобочитаемая галиматья, а между тем античные труды дошли до нас в весьма осмысленном и связном виде. Передача знаний от поколения к поколению ни в коем случае не сводится к рутинному переписыванию работ основоположников, а непременно предполагает противоборство научных школ, сопровождающееся измышлением новых гипотез и концепций. Таким образом, мы с очевидностью убеждаемся, что оба варианта сохранения и приумножения античного наследия не выдерживают минимальной критики. Первая версия, постулирующая одичание и варваризацию Западной Европы, автоматически означает, что культурная традиция, идущая из глубины веков, должна была неминуемо пресечься. Вариант номер два, рассматривающий Византию и Арабский халифат в качестве своего рода эстафетных звеньев, сводится почти исключительно к голому копированию достижений предшественников. Мы не видим здесь сколько-нибудь ощутимого приращения старого знания (хотя бы в узкоприкладных областях), что невозможно в принципе.

Между прочим, характер развития античной науки обнаруживает еще один фундаментальный парадокс. Как известно, классическая Древняя Греция — это в первую очередь южная часть Балканского полуострова и архипелаги Эгейского моря. Только вот география греческой науки решительно не совпадает с локализацией великолепной Эллады. Ведущие научные центры античности находятся где угодно, но только не в материковой Греции. Это Малая Азия, север Египта, остров Сицилия и юг Апеннинского полуострова (который, кстати сказать, назывался в древности Великой Грецией). Общее у всех этих земель только одно — греческий язык, который был на упомянутых территориях основным. А вот римляне, унаследовавшие достижения древних греков, не сделали для развития античной науки ровным счетом ничего существенного.

Недаром про них говорят, что они были умелыми политиками (максима «разделяй и властвуй» родилась именно в Риме) и замечательными солдатами, но никуда не годными мыслителями. Согласитесь, это весьма странная картина, особенно если принять во внимание, что серьезное культурное влияние греков на римлян давным-давно стало общим местом и даже пантеон римских богов почти всегда имеет греческие дубликаты, временами совпадающие до полной неразличимости.

Про византийцев и арабов, занятых сугубым копированием античных текстов, мы говорили уже достаточно. И только в Западной Европе наследием античности сумели распорядиться с умом. Едва только европейцы в конце Средних веков и начале эпохи Возрождения познакомились с достижениями античной мысли в переводах с греческого и арабского, как сразу же прервавшаяся было культурная традиция возобновилась. Наука стала развиваться точь-в-точь с того самого места, на котором застыла в древности. Не лишним будет заметить, что и Малая Азия, и Северный Египет, и Сицилия вместе с Южной Италией — исконные земли Византийской империи. Поэтому гипотеза Н. А. Морозова (развитая и дополненная впоследствии работами С. Валянского, Д. Калюжного и А. Жабинского) о том, что первоначальный культурный прорыв состоялся именно в Византии, заслуживает самого серьезного внимания. Византийская империя была в пору своего расцвета, по всей видимости, мультиконфессиональным государством, и арабы, входившие в число ее подданных наряду с другими народами, тоже имели возможность познакомиться с «античными» (а в действительности — византийскими) научными и культурными достижениями. А вот когда в середине XV столетия под натиском турок-османов Византия приказала долго жить, отток греческих интеллектуалов на Запад (исподволь начавшийся еще задолго до окончательного краха империи) как раз и обеспечил небывалый научно-технический и культурный подъем стран Западной Европы. Во всяком случае, такая концепция (ни в коей мере, конечно же, не являющаяся истиной в последней инстанции) значительно лучше объясняет имеющиеся в нашем распоряжении факты и позволяет избавиться от нелепых многовековых провалов чуть ли не до пещерного одичания подавляющей части цивилизованного человечества.

Бесконечная череда взлетов и падений буквально пронизывает традиционную историю. И почти всегда очередной цивилизационный крах связан с нашествием варваров, с приходом неведомо откуда кочевого пастушеского народа. Около 1700 г. до н. э. под ударами кочевников-гиксосов пало египетское Среднее царство. Историки полагают, что иноземное владычество продолжалось не менее 108 лет. Микенскую культуру бронзового века в Греции сокрушили дорийцы — проникший с севера дикий пастушеский народ, вооруженный длинными железными мечами и сражавшийся сомкнутым строем. Культурные ахейцы, в свое время завоевавшие Трою, ничего не смогли противопоставить свирепым варварам. На протяжении первой половины I-го тысячелетия до н. э. рубежи восточных деспотий в Передней Азии бесперечь тревожат легендарные киммерийцы и скифы. Орды кровожадных всадников, на полном скаку без промаха бьющие в цель, сметают на своем пути все, раскалывая древние царства, как гнилой орех. «Вот идет далекий северный народ. Колчан его — как открытый гроб…», — сообщает древняя хроника. В IV–V вв. уже новой эры началось Великое переселение народов, когда десятки племен снялись с насиженных мест и гуртом навалились на Римскую империю. Толчком к великому переселению послужило движение на запад кочевых гуннов, которые на своих косматых лошадках проскакали от Тихого океана до атлантического побережья Галлии (современная Франция). А тюркский Великий Эль, привольно раскинувшийся в VI в. в евразийских степях от Китая до Черного моря? А сарматы, авары, венгры, уйгуры и многие другие, которым несть числа? О неукротимых монголах, завоевавших полмира, мы даже не говорим — им будет посвящена отдельная глава. Возникает впечатление, что где-то в глубинах Центральной Азии работает чудовищный генератор, время от времени выбрасывающий орды диких кочевников. Об этом очень изящно сказал Н. А. Заболоцкий в стихотворении «Рубрук в Монголии»:

Европа сжалась до предела

И превратилась в островок,

Лежащий где-то возле тела

Лесов, пожарищ и берлог.

Так вот она, страна уныний,

Гиперборейский интернат,

В котором видел древний

Плиний Жерло, простершееся в ад!

Так вот он, дом чужих народов

Без прозвищ, кличек и имен,

Стрелков, бродяг и скотоводов,

Владык без тронов и корон!

Да, чуть было не забыли: давным-давно жили на свете еще одни неугомонные пастухи — древние арии, покорившие во II тысячелетии до н. э. Индию. Воля ваша, но пастух — самый воинственный человек в истории. Правда, не очень понятно, почему у этого неграмотного дикаря все выходит так гладко. Ухаживая за скотиной, обучиться воинскому строю, железной дисциплине, тактическим и стратегическим премудростям ведения боя куда как непросто. Но нашему кочевнику закон не писан: захотелось ему завоевать полмира — он и завоевал. Как говорится, сказано — сделано.

Надо отметить, что назойливая цикличность, необходимо присутствующая в развитии едва ли не всех древних культур, вообще является очень слабым местом ортодоксальной исторической парадигмы. В этом смысле построения современных историков мало чем отличаются от так называемой «теории круговорота» итальянского философа Джамбаттисты Вико (1668–1744), согласно которой человечество неизбежно проходит три стадии развития — эпоху варварства, век героев и век человечества. Однако «дурной бесконечности» у Вико все-таки нет — повторение пройденного в рамках его концепции предполагает наличие вектора, нацеленного вперед, поэтому развитие осуществляется по раскручивающейся спирали. В этом смысле пытливый итальянец совпадает не только со Скалигером и Петавиусом, но и позднейшими социологическими конструкциями вроде ортодоксального марксизма.

Глава 7От Гомера до Аристотеля

В рамках нашей темы совершенно невозможно миновать героический античный эпос — поэмы «Илиада» и «Одиссея», принадлежащие, как считается, перу слепого певца Гомера и посвященные событиям Троянской войны. Поскольку мы абсолютно уверены, что большинство читателей вряд ли имеет представление о догомеровской истории Древней Греции, следует сделать небольшое отступление. Согласно современным представлениям, уже в начале II тысячелетия до н. э. на Балканском полуострове и островах Эгейского моря (в первую очередь — на Крите) начинают складываться рабовладельческие культуры бронзового века. Начиная с XVI в. до н. э. так называемая позднеминойская критская культура переживает период максимального расцвета. К этому времени относятся лучшие памятники критской архитектуры, бурно развивается изобразительное искусство, совершенствуется кораблестроение. На смену легким ладьям приходят палубные суда, заметно оживляются торговые связи Крита с Египтом, Сирией и особенно микенской Грецией. Критские купцы постепенно осваивают практически все Средиземноморье. Материковая ахейская Греция, по-видимому, первоначально находилась в зависимости от могущественной критской морской державы, что нашло выражение в знаменитом мифологическом сюжете о Минотавре — кровожадном получеловеке-полубыке, скрывавшемся в запутанных переходах Кносского дворца. По преданию, Афины ежегодно присылали ему на съедение семь юношей и столько же девушек. В конце концов сын царя Эгея Тезей убил чудовище.

К середине II тысячелетия до н. э. гегемония в Эгеиде, судя по всему, переходит к микенской культуре, обосновавшейся на Балканах. Документы, относящиеся к этому времени, все чаще написаны линейным письмом Б и составлены на греческом языке, хотя негреческое письмо А (не расшифрованное до сих пор) продолжает употребляться в некоторых районах Крита вплоть до конца поздне-минойского периода, т. е. до XII столетия до н. э. Микенская материковая Греция начинает решительно преобладать в Восточном Средиземноморье. О возвышении Микен недвусмысленно свидетельствуют многочисленные археологические находки: монументальное циклопическое зодчество (толщина городских стен Тиринфа достигает, к примеру, 17 м), высокохудожественные ремесленные изделия, привезенные из стран Востока и даже из Прибалтики (янтарь), умаление критских мотивов в изобразительном искусстве, создание сети мощеных дорог, построенных по единому плану, и т. д.

В XIV–XIII вв. до н. э. начинается постепенный упадок культур бронзового века как на Крите, так и на территории материковой Греции. Причины называются самые разные — от системного кризиса ранних рабовладельческих обществ до природных катаклизмов, подорвавших экономику критской морской державы (катастрофическое извержение вулкана Санторин в XV или XIV в. до н. э.). Но ведущую роль в крахе ахейских греческих царств, по мнению большинства историков, сыграло переселение дорийских племен в XII–XI вв. до н. э., разрушивших микенскую цивилизацию до основания. Хотя по своему размаху нашествие дорийцев уступало походам «народов моря», сокрушившим хеттскую державу, и охватило только южную часть Балканского полуострова, его значение для истории Греции было очень велико. Мы в очередной раз сталкиваемся с удивительным забвением всех культурных достижений недавнего прошлого. Прекращается монументальное строительство, пропадают великолепные фрески и росписи, исчезают памятники письменности, прерываются почти все внешние сношения. Великолепную Элладу окутывает непроницаемый мрак. По самым скромным подсчетам, «темные века» греческой истории продолжаются никак не меньше четырехсот лет, и только в самом конце IX — начале VIII в. до н. э. начинается «ползучий» Ренессанс.

Добросовестно излагая сию цивилизационную катастрофу, подмявшую под себя по крайней мере десятка полтора поколений, наши бравые историки пишут так: «Очевидно, ранее возникшие рабовладельческие общества были уничтожены окружающими племенами, жившими еще в условиях первобытнообщинного строя. Но при этом пришельцы немало восприняли от покоренного ими населения, что в конечном счете способствовало переходу уже всех эллинских племен к рабовладельческому строю» (Всемирная история в 10 томах под ред. Академии наук СССР, том первый). Почему пришельцы начали активно воплощать в жизнь воспринятое только почти пятьсот лет спустя, уважаемая редакция не объясняет. И далее: «Строй греческого общества начала I-го тысячелетия до н. э. можно назвать военной демократией» (там же). Что и говорить, небывалый прогресс…

Между прочим, Троянская война — центральное событие гомеровских поэм — происходила в XIII–XII вв. до н. э., т. е. может быть датирована самым концом микенского периода (еще до нашествия дорийцев). А вот Гомер, что самое пикантное, жил в лучшем случае в начале VIII в. до н. э. Вроде бы неувязочка получается. Четыреста, а то и пятьсот лет — это все-таки не кот начхал. Но у наших историков на душе спокойно. Сказания о Троянской войне, говорят они, передавались устно из поколения в поколение и только по истечении нескольких столетий (!) послужили основой для крупных поэтических произведений. Вы думаете, мы шутим? Извольте, вот цитата из «Всемирной истории»: «Исключительно высокие достоинства гомеровских поэм как художественных произведений народного творчества — образный, насыщенный запоминающимися сравнениями язык, яркие характеристики действующих лиц, наконец, сложная композиция, особенно „Одиссеи“, — свидетельствуют не только о гениальности автора или авторов поэм, но и о длительном пути развития, который прошел греческий героический эпос до создания „Илиады“ и „Одиссеи“». Конец цитаты. Для справки: опричников Ивана Грозного отделяет от наших дней чуть менее пятисот лет. Представьте себе, что все русские летописи вдруг в одночасье сгинули, и вам предстоит восстановить события Ливонской войны (1558–1583) и деяния «кромешников» царя Ивана исключительно на основе изустных преданий. Как вы думаете, у вас что-нибудь получится? А вот многие исследователи с легкой руки Генриха Шлимана стали рассматривать гомеровский эпос как бесспорный исторический документ, заслуживающий всяческого доверия. Как же, ведь Шлиман раскопал не только Трою, но отыскал «злато-обильные» Микены и «крепкостенный» Тиринф! Действительно, на холме Гиссарлык в Малой Азии было обнаружено поселение бронзового века, и даже не одно (на сегодняшний день раскопано семь послойно расположенных городищ). А вот почему Шлиман решил, что нашел гомеровскую Трою, это уж один Бог знает.

Между прочим, Шлимана не раз и не два уличали в подлогах и фальсификациях. Хорошо известна история, как, откопав сокровища царя Приама, он показал некоторые из бесценных находок знакомому ювелиру. Тот поднял его на смех, заявив, что выполнить такую тонкую работу без помощи лупы невозможно. Догадайтесь с трех раз, как поступил Шлиман? Совершенно верно. Он тут же «обнаружил» десятки увеличительных стекол из горного хрусталя.

Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Не будем сейчас говорить о том, что Гомер, согласно традиционной версии, был слеп и ничего написать не мог (разве только шрифтом Брайля). Крайне сомнительно, что это могли сделать другие, поскольку годы его жизни, как вы помните, падают на бесписьменный период греческих «темных веков». Да что мы ломимся в открытую дверь! Нам же русским языком сказано, что на протяжении столетий его поэмы бытовали в устной традиции. А впервые записаны они были особой комиссией, созданной афинским тираном Писистратом (560–527 до н. э.), т. е. по меньшей мере через 600 лет после окончания Троянской войны и через 200 — после смерти Гомера. Уважаемый читатель, а вы держали когда-нибудь в руках «Илиаду» с «Одиссеей»? В переводе Н. И. Гнедича сей труд занимает 700 страниц мелким шрифтом. Сколько потребуется времени, чтобы пропеть их наизусть (мы уже не говорим — заучить)? Формальные достоинства гомеровских поэм тоже выше всех похвал. Столь изысканный текст предполагает длительную над ним работу. В гекзаметрах Гомера вообще содержится много занимательного. Вот как, например, там описана колесница богини Геры:

Тотчас сама устремилась коней запрягать златосбруйных

Дочерь великого Крона, богиня старейшая Гера.

Геба ж с боков колесницы набросила гнутые круги

Медных колес восьмиспичных, ходящих по оси железной

Ободы их — золотые, нетленные, сверху которых

Плотные медные шины наложены, диво для взора!

Припоминаете, уважаемый читатель, как мы в свое время говорили о необходимости железных осей для конных повозок, без которых они не боевые колесницы, а сплошное недоразумение? Оказывается, слепой аэд Гомер прекрасно понимает, что к чему. Закавыка только в том, что события Троянской войны, которые наш бард живописует, это бронзовый век в полный рост. Никакого железа тогда не было и в помине, а уж умением отковать прочную железную ось овладеют не раньше, чем через тысячу лет. Даже римляне, если верить античным хронистам, весьма сдержанно оценивали качество мечей своих собственных солдат и завидовали белой завистью кельтским длинным клинкам, с которыми близко познакомились в Галлии. Какие уж тут кованые железные оси…

Правда, Гомер жил через четыреста лет после Троянской войны (по самым скромным подсчетам), а дорийцы, опрокинувшие ахейские царства, как раз и принесли в Грецию железный век. Имеются, однако, серьезные сомнения, что свирепым северным варварам, жившим родовым строем, были по плечу такие технологические свершения. Азы металлообработки еще ровным счетом ни о чем не говорят: африканские племена банту, с которыми в конце XIX в. столкнулись европейские колонизаторы, тоже умели получать железо сыродутным способом, но дальше изготовления ножей и наконечников стрел и копий дело у них не пошло. А вот наши историки на голубом глазу повествуют о хетто-египетских войнах в XIV в. до н. э. Близ города Кадеша, что в Сирии, египетский фараон Рамсес II одержал блистательную победу над хеттской армией, в составе которой было три с половиной тысячи боевых колесниц. Где хеттские цари раздобыли этакую прорву металла, история умалчивает.

Вернемся, однако, к Гомеру. Мы остановились на том, что афинский тиран Писистрат повелел в VI в. до рождества Христова занести на скрижали бессмертные поэмы, входящие в золотой фонд отечественной классики. Было бы любопытно посмотреть, как сие выглядело на практике, поскольку трудно допустить, чтобы за сотни лет устного бытования восторжествовал один-единственный канонический текст. Комиссия, надо полагать, заседала без выходных, ибо внимательно выслушать несколько многочасовых песен, добросовестно перенести их на папирус и свести воедино все варианты было очень непростой задачей. Впрочем, может быть, сразу остановились на самом привлекательном варианте, а всех остальных аэдов прогнали к чертовой матери. Так или иначе, но дело было сделано. Посмотрим, как события развивались дальше.

Сегодня считается, что еще в III в. до н. э. гомеровские песни были хорошо известны. Излишне говорить, что подлинниками «Илиады» и «Одиссеи», как и другими античными подлинниками, современная историография не располагает. После третьего века интерес к Гомеру странным образом улетучивается, а его сочинения проваливаются в небытие. И такое забвение продолжается на протяжении почти тысячи лет. Где в это время находятся бесценные рукописи, никому неведомо. Это неудобное обстоятельство скрепя сердце признают и сами историки: «В средневековой Европе Гомера знали только по цитатам и ссылкам у латинских писателей и Аристотеля; поэтическую славу Гомера полностью затмила слава Вергилия. Лишь в конце XIV и первой половине XV века… итальянские гуманисты познакомились с Гомером ближе. В XV веке многие переводили Гомера на латинский язык… В 1488 году во Флоренции выходит первое печатное издание Гомера на греческом языке. В XVI веке отдельные части гомеровских поэм неоднократно переводились и на итальянский язык. Однако лишь в 1723 году появился первый полный перевод „Илиады“, сделанный поэтом Антонио Мария Сальвини». (Цитата по книге Г. В. Носовского и А. Т. Фоменко «Русь и Рим».)

Что можно сказать по этому поводу? Столь позднее обнаружение сложного в формальном отношении и стилистически безупречного поэтического сочинения (при отсутствии подлинника!) не дает нам никакого права настаивать на его исключительной древности. Не вдаваясь в бесплодные спекуляции относительно того, где именно и кем были созданы эти сочинения, мы окончательно закрываем гомеровскую тему и предлагаем читателю приглядеться к обстоятельствам обнаружения античных рукописей.

Сначала еще раз напомним, что сегодня в распоряжении историков нет ни одного подлинного античного документа. Почти все тексты, традиционно приписываемые древним грекам и римлянам, были обнаружены в конце Средних веков и в эпоху Возрождения. Если даже допустить, что ученые XV в. действительно держали в руках оригиналы трудов Платона или Тита Ливия, это не дает нам ровным счетом ничего, поскольку ни один из них не дожил до наших дней. Научный мир имеет дело только с копиями старинных рукописей, обстоятельства появления на свет которых часто весьма туманны. Сегодня принято считать, что отличительной чертой эпохи Возрождения является внезапно вспыхнувший интерес к античности. Сочинения древних авторов посыпались как из рога изобилия. В городах Северной Италии вновь зазвучала классическая, или «золотая», латынь, на которой говорили в Риме I-го в. до н. э. Современные ученые полагают, что после падения Западной Римской империи в V в. после рождества Христова латинский язык основательно деградировал, но продолжал существовать в двух вариантах — в виде народно-разговорного языка (народная, или вульгарная, латынь) и в форме письменной латыни. Впоследствии региональная дифференциация народной латыни привела к образованию романских языков (около IX в.), а вот единство письменной латыни сохранилось: на протяжении всех Средних веков она была языком торговли, администрации, науки и школы и выполняла роль письменного языка для всех стран Западной Европы. Откровенно говоря, не совсем понятно, каким образом латынь за полторы тысячи лет умудрилась практически не измениться, чтобы ее возрождение во всем прежнем блеске не составило никакого труда. Еще большее недоумение вызывают походя сделанные замечания итальянских авторов XV–XVI вв. о том, что в крохотных деревушках в окрестностях Рима и по сей день говорят на языке, почти не отличающемся от латинского. Не будучи филологами, мы не станем вмешиваться в спор специалистов, а просто отметим очередную странность — воскрешение, казалось бы, давным-давно почившей в бозе древней латыни во всем своем великолепии.

Вернемся, однако, к нашим баранам, т. е. к находкам старинных рукописей. Честь их открытия принадлежит итальянским гуманистам, которые были блистательными знатоками классической латыни и с пеной у рта спорили о сравнительных достоинствах комедий Плавта и Теренция. В свое время мы уже упоминали имя знаменитого римского историка Корнелия Тацита (58–117), оставившего внушительный 14-томный труд, из которого к нашему времени уцелели только первые пять книг. Не лишен интереса тот факт, что еще в конце XIX в. два историка — француз Гошар и англичанин Росс — практически одновременно опубликовали исследования, согласно которым «История» Тацита на самом деле принадлежит перу знаменитого гуманиста эпохи Возрождения Поджо Браччолини. Мы не станем здесь обсуждать вопрос о подлинности или подложности сочинений Тацита, а отметим только, что тот же Браччолини впервые обнаружил и пустил в обращение некоторые трактаты Цицерона и Лукреция, произведения Петрония, Плавта, Тертуллиана, Марцеллина и книги некоторых других античных мыслителей и писателей. Обстоятельства обнаружения этих рукописей всегда предельно туманны. Поджо (владевший, кстати, латинским языком как родным), выставляя свои находки на продажу, рассказывает бесконечные байки о каких-то загадочных монахах, но ни самих монахов, ни якобы принадлежащих им древних рукописей никто и никогда не видел. Живший на широкую ногу и постоянно нуждавшийся в деньгах Браччолини кроме оригиналов торговал и копиями, которые сбывал за огромные деньги. Достаточно сказать, что на гонорар, вырученный от продажи копии сочинений Тита Ливия Альфонсу Арагонскому, он купил себе виллу во Флоренции. Постоянными клиентами Поджо Браччолини были не только владетельные особы европейских дворов, но и представители аристократических фамилий Италии и Англии, кардиналы, университеты, наконец просто богатые люди.

Разумеется, Поджо Браччолини трудился не в гордом одиночестве. Происхождение всех без исключения трудов античных писателей, историков и мыслителей покрыто мраком неизвестности. В XV в. в Италию приезжают знаменитые гуманисты Мануил Хризолор, Гемист Плетон (Плифон), Виссарион Никейский и некоторые другие. Как вы помните, середина XV столетия ознаменовалась крахом Византийской империи и толпы греческих интеллектуалов буквально наводнили Европу. В распоряжении европейцев (и в первую очередь — итальянцев) оказались исчерпывающие переводы Платона, труды отцов восточной и западной церкви и масса иных классических текстов. Скажем, богатейшее собрание Виссариона стало основой Библиотеки св. Марка, из которой впоследствии вышло огромное количество рукописей, считающихся сегодня античными. По мнению Н. А. Морозова, Византия в это время дала Западу почти все известные древнегреческие рукописи античной эпохи, и как раз тогда же итальянские гуманисты во главе с неутомимым Поджо обнародовали почти все латинские произведения Древнего Рима, нимало при этом не интересуясь датировкой этих текстов, равно как и описываемых в них событий. Об обстоятельствах открытия полного корпуса сочинений Цицерона в городе Лоди на севере Италии мы уже писали, поэтому повторяться не будем. А вот о византийском мыслителе Гемисте Плетоне поговорим, так сказать, отдельно.

Во-первых, сразу же бросается в глаза удивительное созвучие его имени с именем великого древнегреческого философа Платона, который был учеником Сократа, жил в V–IV вв. до н. э., основал а Афинах платоновскую Академию и создал стройное философское учение, получившее впоследствии название платонизма. В свое время мы уже писали об этом философе-идеалисте и его блестящих сочинениях, имеющих форму диалогов. Среди прочих трудов от Платона остался трактат-утопия «О законах». Весьма интересно, что сходство между Платоном и Плетоном отнюдь не ограничивается фамилией. Выходец из Византии Гемист Плетон был не только ревностным пропагандистом платоновского учения, но и возродил древний платонизм во всей своей полноте. Приехав в Италию, он основывает во Флоренции плетоновскую Академию, которая на поверку оказывается полным подобием афинской школы его великого тезки. Мало того, Плетон пишет утопию под названием «Трактат о законах», которая в полном виде до нас не дошла, но переживать по этому поводу не стоит, поскольку как раз в XV в. всплывает рукопись того самого древнегреческого Платона. Мы полагаем, что читатель уже не удивится, узнав, что проект идеального государства, вышедший из под пера Гемиста Плетона, мало чем отличается от аналогичной программы Платона древнегреческого.

Но платоновская свистопляска на этом не заканчивается. Оказывается, с 242 г. н. э. в Риме жил еще один греческий философ-идеалист по имени Плотин (ок. 204/205–269/270), автор 54-х сочинений. Он считается основателем неоплатонизма, поэтому излишне говорить, что его учение в основных своих чертах повторяет труды предшественника. Как известно, с античным Платоном ожесточенно полемизировал его младший современник и ученик — Аристотель (384–322 до н. э.), который, в отличие от своего учителя, в большей степени склонялся к материализму. В XV столетии ситуация зеркально повторяется: платоник Гемист Плетон яростно спорит с последователем Аристотеля Г. Схоларием. Так когда же в конце концов жил Платон — до рождества Христова или после, а если все-таки после, то в каком именно веке — третьем или пятнадцатом?

Раз уж мы упомянули Аристотеля, то давайте немного поговорим и об этом философе, тем более что в Средние века он был очень хорошо известен. Выдающийся теолог и схоласт Фома Аквинский (1225–1274) даже сделал философию Аристотеля стержнем своего учения. История появления его трудов в средневековой Европе заслуживает, на наш взгляд, самого пристального внимания. Книги под заголовком «Аристотель» (что, кстати говоря, переводится как «наилучший завершитель») проникают в Европу около XII в., а уже в 1209 г. Парижский собор накладывает на них формальный запрет на том основании, что они плодят ереси. Но постепенно ситуация меняется, и вот в 1254 г. Парижский университет дает добро на полное издание сочинений Аристотеля. От запрета до признания прошло ровным счетом 45 лет. Родился Аристотель, как мы помним, в 384 г. до н. э. Складывается прелюбопытная картина: на протяжении почти 1600 лет Аристотель никого не интересовал — его не пытались ни одобрить, ни запретить, а через полторы тысячи лет вокруг его учения вдруг забушевали страсти шекспировского накала. Все ли ладно у нас с хронологией?

Но нас в конце концов больше всего интересуют не философские воззрения великого грека, а подробности его жизни, которая была знакома средневековым европейцам с исключительной полнотой (самая ранняя биография Аристотеля датируется 1300 г.). Аристотель появился на свет в городе Стагира (отсюда его прозвище — Стагирит), расположенном в северной части Балканского полуострова. Еще в детстве он вместе со своим отцом Никомахом (врачом по профессии) перебрался в столицу Македонии Пеллу, где и познакомился с будущим македонским царем Филиппом II. Достигнув совершеннолетия, юный Аристотель, унаследовавший после смерти отца его немалое состояние, отправился учиться в Афины, поскольку имя Платона гремело тогда по всей Элладе. В Афинах Аристотель прожил 20 лет, а после смерти Платона обосновался при дворе своего бывшего слушателя Гермия и даже женился на его дочери Пифии.

Жизнь нашего философа ни в коем случае нельзя назвать безоблачной. После дворцового переворота, в результате которого Гермий был предательски убит, Аристотель некоторое время скрывался в Митиленах, откуда был через некоторое время вызволен царем Филиппом, поручившим ему воспитание своего 14-летнего сына Александра. По восшествии Александра на престол, но еще до его первого персидского похода Аристотель вернулся в Афины, где и основал свою знаменитую философскую школу перипатетиков (слово происходит от греческого peripatetikos, что означает «прогуливающийся»; по преданию, Аристотель любил излагать свои взгляды, неспешно гуляя с учениками по тенистым аллеям). Так минуло тринадцать лет беспорочной службы нашего героя, но ничто не вечно под луной. Когда антимакедонская партия в Афинах обвинила его в оскорблении богов, Аристотель, памятуя о нелегкой судьбе Сократа, добровольно ушел в отставку и поселился на острове Эвбея, где вскоре и умер.

Что мы еще знаем об Аристотеле? Рассказывают, что он был худощав и небольшого роста и весьма следил за собой. Современники единодушно отмечают изысканность и даже некоторую щеголеватость в его внешнем облике. Значительное состояние и заступничество могущественного ученика — Александра Македонского (который всегда отзывался о своем учителе в самой превосходной степени) позволили Аристотелю ни в чем не нуждаться до конца жизни и даже собрать прекрасную библиотеку, которую впоследствии эллинистический царь Птолемей Филадельф купил для александрийского музея. Но подлинные рукописи Аристотеля туда так и не попали, а осели почему-то в Риме, где спустя 400 лет и были изданы. Между нами, девочками, говоря, не очень понятно, что здесь имеется в виду: за неимением типографий и издательского дела рукописи могли или просто переписать, или перевести на латынь, но в последнем случае речь должна идти уже не о подлинниках, а о переводе на другой язык. Как бы там ни было, но историки договорились считать, что рукописи научных сочинений Аристотеля дошли до нас именно таким путем.

Да гори они огнем, рукописи Аристотеля! Нас-то ведь в конце концов больше всего на свете занимает не судьба наследия великого грека, а небывалая осведомленность средневековой публики по части его биографии. Аристотель здесь вовсе не исключение: целая плеяда античных ученых имеет жизнеописания, разработанные самым тщательным образом, — вплоть до имен и общественного положения их родителей и мельчайших бытовых подробностей. С другой стороны, имена и биографии великих современников пребывают в полном забвении. Скажем, изобретение механических часов было в свое время технологическим прорывом эпохального значения, но имени изобретателя этого чуда из чудес история почему-то не сохранила (не говоря уже о его биографии). По количеству, разнообразию и точности механизмов, подлежащих монтажу, более сложного технического устройства не существовало до самого конца XVII столетия. Имеются глухие упоминания, что к изобретению механических часов приложил руку выдающийся механик Герберт, среди учеников которого числились короли и даже один император Священной Римской империи (Оттон), а сам он впоследствии сделался папой римским. Весьма показательно, что даже о такой знаковой и, вне всякого сомнения, влиятельной фигуре средневековые хроники не в состоянии сообщить ничего вразумительного. Информация о работах и изобретениях Герберта настолько скудна, что очень многие исследователи отказывают ему в праве называться изобретателем первых механических часов.

История с изобретением компаса вроде бы не в пример прозрачнее. Известно не только имя изобретателя, но и точная дата (1302 г.), а в Неаполе по этому случаю даже поставлен бронзовый памятник. К сожалению, имеются недвусмысленные указания, что, во-первых, компас, по всей видимости, эпизодически использовался много раньше, а наш головастый итальянец его всего-навсего несколько усовершенствовал, а во-вторых, прошло еще немало лет, прежде чем это полезное приспособление стали применять сколько-нибудь широко. С порохом история еще темнее. Достопамятный монах Бертольд Шварц вошел в историю в основном благодаря своему неуклюжему опыту с пороховой смесью в 1319 г., а вот вполне работоспособная пропорция угля, серы и селитры была известна знаменитому алхимику Альберту Великому (1193–1280) еще в 1250 г. К сожалению, точных сведений о применении пороха для нужд огнестрельного оружия не имеется вплоть до середины XIV в.

Для чего нам понадобилось это отступление? Единственно для того, чтобы продемонстрировать читателю очередное фундаментальное противоречие ортодоксальной исторической парадигмы: европейцы в Средние века понятия не имеют, чем заняты их высокоученые современники, но зато прекрасно осведомлены о деяниях и подробностях жизни далеких предков. Смеем надеяться, что в предыдущих главах нам достаточно убедительно удалось показать если не принципиальную невозможность получения сколько-нибудь достоверной информации о делах давно минувших дней, то хотя бы неизбежную ее клочковатость. И вдруг будто бы в насмешку нам суют под нос подробнейшим образом разработанную биографию античного философа, чей прах упокоился за полторы тысячи лет до описываемых событий. Европу в Средние века населяют поистине удивительные люди: кто выдумал часы, ежечасно отбивающие удары на городской ратуше, им как-то до лампочки, а вот перипетии непростой судьбы Аристотеля, скончавшегося в незапамятные времена, буквально не дают уснуть.

Глава 8Дубликаты и анахронизмы

Однако продолжим наше увлекательное путешествие по истории рукописного наследия античности в эпоху Ренессанса. Чтобы не утомлять читателя справочной информацией, которую при желании он всегда сможет найти в специальных изданиях, коротко пробежимся по самым верхушкам. Книга римского историка Светония «Жизнь двенадцати цезарей», как и многие другие сочинения античных авторов, тоже известна в очень поздних списках. Правда, говорят, что в распоряжении Карла Великого (IX в. н. э.) будто бы находился оригинал этого труда, но его никто и никогда не видел. Впервые работа Светония была представлена на суд почтеннейшей публики только в XVI в. А вот фрагмент его рукописи был открыт чуть раньше — в 1425 г., и сделал это не кто иной, как наш старый знакомый Поджо Браччолини (подлинник, разумеется, не сохранился). Все без исключения современные издания Архимеда имеют в своей основе утраченную рукопись XV в. и константинопольский палимпсест, найденный в 1907 г. Историки полагают, что рукописи Архимеда проникли в Европу уже в самом начале XIII в., но первое печатное издание появилось в 1503 г., а греческий перевод — в 1544-м. Полный текст его работ был обнаружен только в конце XIX столетия (1884 г.). Знаменитые «Начала» Евклида, работавшего в III в. до н. э. в Александрии, содержащие основы античной математики, опять же в подлиннике неизвестны. А вот труды его ученика, древнегреческого математика и астронома Аполлония Пергского (ок. 260 — ок. 170 до н. э.), были впервые опубликованы только в 1537 г. Основной труд Аполлония называется «Конические сечения». Небезынтересно отметить, что Иоганн Кеплер (1571–1630), много занимавшийся проблемой конических сечений в астрономии, так и не дожил до появления полного собрания сочинений Аполлония (они вышли в свет в 1631 г.).

В высшей степени интересна история, приключившаяся с трактатом «Десять книг об архитектуре», принадлежащем перу древнеримского инженера и архитектора Витрувия, жившего во второй половине I-го в. до н. э. С его книгой европейцы смогли познакомиться только в 1497 г. Но самое пикантное заключается в том, что незадолго до этого скончался выдающийся итальянский ученый и архитектор Леон Баттиста Альберти (1404–1472), одна из работ которого, опубликованная посмертно («Об архитектуре»), иногда практически дословно совпадает с сочинениями Витрувия. Специалисты не раз указывали на удивительные параллели в трудах Витрувия и Альберти, пытаясь уличить последнего в элементарном плагиате. А если принять во внимание тот факт, что современные энциклопедические словари прямо пишут, что он внес большой вклад в изучение античного наследия, а его архитектурные проекты были выдержаны в античном стиле («использовал античную ордерную систему»), то становится решительно невозможно понять, где кончается древний римлянин Витрувий и начинается итальянец Альберти. Кстати, не лишним будет отметить, что оба наших автора занимались еще математикой и оптикой. Так вот, в одном из разделов книги Витрувия приводятся периоды гелиоцентрических обращений планет, вычисленные с очень большой точностью (точнее, чем у Коперника).

На наш взгляд, ларчик открывается довольно просто. Разумеется, было бы весьма недальновидно всех без исключения писателей-гуманистов эпохи Возрождения скопом записать в число сознательных фальсификаторов древней истории. Н. А. Морозов в свое время рассуждал именно так и, откровенно говоря, имел для этого все основания, поскольку внезапно вспыхнувший интерес к античности эксплуатировался толпами проходимцев на полную катушку. Это была настоящая золотая жила. Без всякого зазрения совести подделывалось все — старинные рукописи и пергаменты, династические хроники, ювелирные изделия, античные мраморы и барельефы, фрески, предметы быта и литературные произведения в стихах и прозе. Производство фальсификатов сделалось самой настоящей индустрией и было поставлено на поток. Этого поветрия не избежали даже выдающиеся умы. Весьма показателен в этом смысле случай, приключившийся с Бенвенуто Челлини (1500–1571), итальянским скульптором, ювелиром и писателем. В своих всемирно известных мемуарах он вспоминает, как однажды к нему в Рим приехал «превеликий хирург» маэстро Якомо да Карпи и заказал несколько серебряных вазочек. Заказ был с готовностью принят и выполнен точно и в срок. Вазочки, надо полагать, получились что надо, потому что ушлый маэстро, сполна рассчитавшись с юным ваятелем (Челлини в ту пору был еще очень молод), увез их в Феррару, где и продал с большой выгодой для себя, выдав их за античные. В мемуарах Бенвенуто пишет, что даже помыслить не мог о проделке своего заказчика, однако, узнав о случившемся, в колокола бить не стал, дабы не лишить драгоценные вазочки их заслуженной славы. А чуть ниже открытым текстом сообщает: «На этом маленьком дельце я много приобрел», что позволяет заподозрить предварительный сговор между клиентом и мастером. Впрочем, те, кто читал мемуары Челлини, будут не особенно удивлены — великий итальянец особой щепетильностью никогда не отличался.

Байки байками, но пустить всех гуманистов Возрождения по ведомству банальной фальсификации как-то рука не поднимается. Неужели Леон Баттиста Альберти, заполонивший половину итальянских городов своими великолепными постройками, стал бы плавать столь мелко? Ему еще не исполнилось и сорока лет, когда современники стали величать его гениальным зодчим и самым выдающимся архитектурным умом эпохи. Прославленному Альберти было решительно незачем подделывать старинные рукописи и выдавать их за свои. Быть может, все обстояло значительно проще? Мы приучены воспринимать Возрождение как своего рода поворот к наследию древних греков и римлян (само слово «ренессанс» в переводе означает «возрождение»), но мастера XV–XVI вв. о таких высоких материях не задумывались. Они жили здесь и сейчас. Вполне возможно, что они не подражали древним, а творили «античность» по своему разумению. И только спустя много лет, когда привычная нам хронологическая шкала стала общепринятой, достижения позднего Средневековья и эпохи Возрождения провалились в незапамятную древность.

Разумеется, европейцы XV в. прекрасно знали, что они не первое поколение людей на земле. Из уст в уста передавались легендарные рассказы о деяниях великих предков. Полуистлевшие хроники будили фантазию и давали простор для всевозможных реконструкций. На полотнах художников Возрождения мы встречаем библейские и античные сюжеты, герои которых сплошь и рядом облачены в типичные средневековые костюмы. Ветхозаветная даль истаивает и уходит дымом, эпохи сталкиваются коленками и локтями, а тени прошлого маячат на пороге дома. Хронологии в нашем понимании нет и в помине: двести лет назад — это просто очень давно. И хотя традиционная история привычно зачисляет рыцарей на Голгофе в разряд анахронизмов, не следует забывать, что крестоносцы, расправляясь с неверными в Палестине, были абсолютно убеждены, что распятие и воскресение произошли буквально вчера. Освобождение гроба Господня отнюдь не было пропагандистским трюком Ватикана, а если даже и было, то участники первого крестового похода не сомневались, что наказывают свидетелей и участников казни Христа, а не их далеких потомков. Тысячелетней пропасти нет как нет. Можно сколько угодно потешаться над невежественными крестоносцами, но как тогда быть с великим итальянским поэтом Франческо Петраркой (1304–1374), который в свое время потратил уйму времени и сил, чтобы доказать подложность привилегий, выданных Нероном и Цезарем Габсбургскому дому? Для справки: Нерон и Цезарь — императоры Древнего Рима, а династия Габсбургов стала править в Австрии с 1282 г. С точки зрения современного историка, сама по себе постановка вопроса нелепа («тогда это еще нужно было доказывать»), но просвещенный Петрарка почему-то так не считал.

Подобных, с позволения сказать, анахронизмов можно при желании накопать великое множество. К сожалению, у современных историков стало хорошим тоном обвинять наших предков в скудоумии, невежестве и чуть ли не клиническом идиотизме, когда их представления решительно расходятся с официальной парадигмой. Более того, многие неудобные вещи просто откровенно замалчиваются. Скажем, историк В. Классовский, написавший еще в позапрошлом веке обширный труд о помпейских древностях, обстоятельно рассказывает о гладиаторских боях в Древнем Риме и тут же добавляет, что и для средневековой Европы XIV в. такие бои были самым заурядным явлением. В частности, он пишет о гладиаторских поединках в Италии в 1344 г., на которых присутствовали Иоанна Неаполитанская и Андрей Венгерский. Как и в античности, эти бои заканчивались смертью бойца.

Короче говоря, все далеко не так просто, как представляется на первый взгляд. Еще сравнительно недавно (примерно до второй половины XVII столетия) бытовало по крайней мере несколько равноправных хронологических концепций, но события повернулись таким образом, что канонизирована была одна-единствен-ная — хронология Скалигера и Петавиуса. Конечно, валить все шишки на Петавиуса со Скалигером не совсем справедливо — они ведь хотели как лучше, и не их вина, что получилось как всегда. Первыми стали мутить воду, сами того не желая, гуманисты эпохи Возрождения. Когда сегодня говорят, что они опирались на некие не дошедшие до наших дней хронологические таблицы, ведущие счет лет чуть ли не от императора Диоклетиана, это не стоит принимать всерьез. Из сочинений большинства писателей Ренессанса однозначно следует, что античность в их понимании — сравнительно недавнее прошлое. Длинной хронологической шкалой они не пользовались, да и вообще представление о хронологии у них было самое смутное. Но временную близость Возрождения и античности ощущаешь буквально кожей. Невозможно так горячиться по поводу достоинств и недостатков комедий Плавта и Теренция, если сами комедиографы почили в бозе полторы тысячи лет назад. Помните, как у Марка Твена вдова Дуглас читает Геку Финну Библию? «В первый же день после ужина вдова достала толстую книгу и начала читать мне про Моисея в тростниках, а я просто разгорался от любопытства — до того хотелось узнать, чем дело кончится; как вдруг она проговорилась, что этот самый Моисей давным-давно помер, и мне сразу стало неинтересно — плевать я хотел на покойников». Это, конечно, шутка, но, как известно, в каждой шутке есть только доля шутки. Станете вы, уважаемый читатель (если даже очень любите поэзию), не спать ночами из-за сравнительных достоинств сочинений Архилоха и Анакреона?

Вероятнее всего, античность у людей позднего Средневековья была совсем не за горами. Четырнадцатый век, время Великой Чумы, опустошившей Европу, стал своеобразным водоразделом, разрубившим европейскую культуру надвое: на античность XII — начала XIV вв. и Возрождение этой античности, после того как пандемия сошла на нет. В XV в. произошла очередная цивилизационная катастрофа — падение Константинополя и крах Византийской империи под натиском турок-османов, что вызвало массовые переселения людей. Интеллигенция, хлынувшая из Малой Азии, наводнила Запад, дав толчок европейскому Ренессансу. Вполне естественно, что череда таких потрясений привела к утрате части информации о прошлом и жуткой хронологической путанице. Многие сравнительно недавние события «отчалили» в баснословные времена, а хронологи XVII в. подлили масла в огонь. Двенадцатый и тринадцатый века были для людей XVII столетия уже очень далеким прошлым, поэтому целые куски средневековой истории нечувствительно «уехали» в античность. Усилиями просветителей XVIII в. длинная хронология восторжествовала окончательно, а в XIX столетии правильное понимание истории было утрачено навсегда.

Чтобы воочию продемонстрировать чудовищные провалы, образовавшиеся в живом теле реальной истории, давайте коснемся вещей сугубо практических — городского строительства и коммунального хозяйства. Это поистине захватывающая тема, особенно если сравнить облик средневековых городов с античным градостроительством. Но начнем мы как раз со средневековья. Хорошо известно, что в Средние века практически все города Центральной и Западной Европы буквально утопали в грязи. Например, средневековый Париж был загажен до такой степени, что жители выходили на улицу только обувшись в высокие сапоги или ездили верхом. Канализации не существовало в принципе. В архивах сохранились распоряжения городских магистратов, призывающие граждан придерживаться во время прогулок середины улицы, ибо из окон запросто выплескивали нечистоты, так что опасность попасть под струю была весьма реальной. Примерно с XIV в. городские власти начинают проявлять заботу о городском коммунальном хозяйстве. Содержание улиц в порядке и чистоте становится предметом их неусыпного внимания.

В Париже в XIV в. уже исправно функционирует служба мусорных повозок, а в городах поменьше жители нередко нанимают мусорщиков за свой счет. Мусор и нечистоты обычно сваливали в реки и рвы. Коммунальный прогресс зашагал семимильными шагами. Каждому гражданину вменяется в обязанность заботиться о состоянии улицы перед его собственным домом — ее требуется замостить. К середине XIV в. улицы важнейших французских городов украсились мостовыми, примерно тогда же они появились и в Праге. Чуть позже, в XIV–XV вв., начинают все чаще оборудовать водосточные канавы, но это баловство коснулось только самых крупных городов.

Водоснабжение по сути дела отсутствовало. Во дворах копали колодцы или накапливали дождевую влагу в специальных цистернах, размещенных на чердаках. Важным источником пресной воды были городские фонтаны. За неимением канализации грязную воду и нечистоты сливали в специально оборудованные ямы, которые время от времени очищали. Банное дело в Средние века было поставлено из рук вон плохо: частное жилье бань не имело в принципе, а общественными почти не пользовались (для чего тогда их строили? — Л. Ш.). Хроники сообщают, что только в XIII столетии баня «вновь начинает пользоваться популярностью». Налицо опять очередной загадочный ренессанс; говорят, что в Париже к 1292 г. было уже до 30 общественных бань.

Все это вещи настолько тривиальные и общеизвестные, что всерьез их обсуждать как-то даже и неловко. Об ужасающем санитарном состоянии средневековых городов и повальных эпидемиях, выкашивавших население целых стран, наслышаны все. Опустошительная пандемия чумы, разразившаяся в XIV столетии, унесла жизни 25 % европейцев, а некоторые страны почти полностью обезлюдели. Например, в Норвегии вымерло 4/5 населения. Да что говорить о Средних веках! Каждый, кто хоть немного интересовался историей материальной культуры, мог еще в детстве познакомиться с увлекательной книгой М. Ильина, брата С. Я. Маршака, под названием «Рассказы о вещах». Из этой полезной книжки можно почерпнуть массу любопытной информации, в частности узнать, что вплоть до начала XIX в. элементарная гигиена в просвещенной Европе находилась, в нашем сегодняшнем понимании, на откровенно пещерном уровне. В XVII–XVIII вв. великосветские гостиные кишели паразитами, а знатные дамы, прихорашиваясь перед балом, всерьез интересовались, как им сегодня следует помыть шею — для малого декольте или для большого. Простейшие гигиенические навыки (ежедневное утреннее умывание, мыло, душ, горячая ванна) пришли в Европу только в позапрошлом веке.

Не поленитесь прочесть нижеследующее. «Крестьянин в окрестностях Лиможа, если не считать кое-какие мелочи в одежде и орудиях, обрабатывал свою землю примерно так же, как его предок времен Верцингеторикса». (Вождь галлов в I-м в. до н. э. — Л. Ш.) Хотя в Париже было тогда более миллиона жителей, улицы освещались масляными лампами, а воду для стола и мытья развозил водовоз; те же, кто победнее, ходили к фонтану. «Трубы чистили подростки из Оверни: они залезали в трубу, носили на голове цилиндр, а за пазухой сурка. Сахар продавали в „головах“: дома их разбивали зубилом и молотком, откуда и сохранилось выражение „бить сахар“. Когда тушили пожар, по цепочке передавали друг другу ведра с водой. Не было сточных ям, по той простой причине, что не было канализации. В обиходе прочно царствовал ночной горшок. Богатые люди не без сожаления и далеко не везде начали расставаться со стульчаком. Вино подавали в кувшинах; бутылки считались роскошью; их выдували подростки на стекольных фабриках — многие из этих молодых людей умирали от чахотки — не было двух бутылок одинаковой емкости». Как вы полагаете, уважаемый читатель, какая эпоха здесь описана? Шестнадцатый век? А может быть, семнадцатый или восемнадцатый? Ничуть не бывало — это Париж 1845 г., край несбыточных грез, место, где кончается радуга, в описании Жана Ренуара, сына знаменитого художника. Продолжим нашу цитату: «Нечего и говорить, что ванной комнаты не было: мылись губкой в большом ушате. Грязную воду сливали в отверстие на площадке лестницы. Эта система стока, представлявшая по тем временам последнее слово техники, называлась „свинцы“, вероятно потому, что трубы, проложенные по стенам лестничной клетки, были сделаны из этого металла. Уборные входили в эту же систему „свинцов“. Зубные щетки считались предметом роскоши. Утром и вечером полоскали рот соленой водой, а зубы чистили палочкой, которую выбрасывали после употребления. Иногда для одного из членов семьи заказывали ванну. Это была целая история. Двое рабочих вносили медную ванну и ставили ее посередине комнаты. Спустя четверть часа они возвращались с четырьмя ведрами горячей воды и выливали их в ванну. После того как счастливец, которому предназначалась ванна, кончал мытье, а детвора, воспользовавшись этим, полоскала ноги в еще теплой воде, рабочие возвращались и все уносили под осуждающими взглядами соседей, порицавших подобную хвастливую демонстрацию».

А вот в Древней Греции за четыре столетия до рождества Христова, оказывается, строили публичные бани с водопроводом и канализацией. В Сиракузах еще в V в. до н. э. исправно функционировал водопровод, а в Афинах — так и вовсе в шестом. На рубеже VI и V вв. до н. э. неугомонные греки затеяли строительство судоходного канала на Коринфском перешейке, а во II в. до рождества Христова запросто вырыли канал между Нилом и Красным морем. Мы уже не говорим о таких мелочах, как поставленная на широкую ногу мелиорация, управление разливом рек и механические водоподъемные сооружения. Не уступали грекам и римляне. В I-м в. до н. э. система водоснабжения в Древнем Риме работала как часы. Говорят, что именно тогда родился термин «гидравлика», а некто Сикст Юлиус Фронтиус написал трактат о трубопроводной технике.

Санитарному состоянию античных площадей, улиц и дворов может позавидовать любой современный город. Разветвленная система водостоков, обложенных каменной кладкой и перекрытых плитами, содержалась в образцовом порядке. Разумеется, существовала и канализация. Вопросами городского благоустройства ведали специальные должностные лица — астиномы, в круг обязанностей которых входил, в частности, неусыпный надзор за уборщиками нечистот. Античные золотари должны были сваливать свое добро не абы где, а не ближе 10 стадиев от городской стены. Жилые дома были оборудованы ванными комнатами, канализацией и водопроводом, трубы которого делали из обожженной глины. А вот с отоплением дела обстояли поплоше — в холодную погоду комнаты обогревались переносными глиняными сосудами, куда насыпали раскаленный древесный уголь. Правда, в помещениях для мытья под полом прокладывали специальные трубы, по которым проходил горячий воздух из топки. Но уже в VI в. до рождества Христова глиняные плошки, набитые древесным углем, перестали устраивать капризных древних греков. Появляется центральное отопление — сначала в храмах и банях, а потом и в жилых домах и гимнасиях для нагревания воды в бассейнах. Отопительный прибор состоял из жаровни, так называемого гипокаустона и емкости для нагревания воды; по трубам горячая вода поступала в бассейн.

Да что там греки и римляне! Нас уверяют, что в городах Хараппа и Мохенджо-Даро, привольно раскинувшихся на берегах Инда, еще в III тысячелетии до н. э. водопровод и канализация были заурядным явлением. Между прочим, в Двуречье тоже не дремали. В целях бесперебойного снабжения доброкачественной пресной водой жителей древнего Вавилона был в два счета построен акведук, протяженность которого равнялась расстоянию от Парижа до Лондона. Историки говорят, что для своего времени он был самым настоящим техническим чудом, как и висячие сады Семирамиды. Спорить с этим не приходится, но вся беда в том, что подобное сооружение было бы техническим чудом не только во времена царя Хаммурапи, но и в годы правления Екатерины II или Александра I. Получается поразительная вещь. За много веков до рождества Христова люди безошибочно вычислили окружность земного шара и рассчитали расстояние до Луны, построили великолепные дороги, перебросили мосты через реки, возвели монументальные здания, придумали водопровод и центральное отопление и установили, что на всякое тело, погруженное в жидкость, действует направленная вверх выталкивающая сила, равная весу вытесненной им жидкости.

А потом случилось то, что случилось. Империя, раскинувшаяся от Британии до Персидского залива, накрылась медным тазом, а на обломках былого великолепия выросли варварские королевства. Блестящие достижения античной мысли благополучно легли под сукно на несколько столетий. Люди разучились читать и писать, перестали мыться и стричь бороду и вновь начали топить печи по-черному. Некогда многолюдные города лежали в руинах и зарастали сорной травой. На римском форуме среди поваленных мраморов паслись стада коз. Богатейшее античное наследие оказалось никому не нужным.

Но стоит приглядеться получше к истории материальной культуры, как обнаруживаются удивительные вещи. Скажем, наполненный воздухом пузырь люди придумали давным-давно. Такие пузыри, изготовленные из шкур животных, сначала использовали как примитивные плавсредства, а позже стали применять в качестве мехов в железоделательном производстве. Можно сказать, что это было самое начало пневматики. Гидравлика началась с выкапывания простейших водоотводных канав, которые впоследствии превратились в разветвленные ирригационные сети. Наши предки эмпирическим путем пришли к закону сообщающихся сосудов, даже не подозревая о его существовании. Так все потихоньку и шло — люди раздували мехи, выплавляли плохое железо, копали канавы и по мере сил осушали болота. А потом родился Архимед…

Невольно закрадывается подозрение, что если бы гениальный уроженец Сиракуз умер во младенчестве или захлебнулся в своей знаменитой ванне, непросвещенное человечество продолжало бы уныло копать канавы до сих пор. Великий грек с очаровательной небрежностью создавал целые разделы физики на голом месте. От надувных пузырей, минуя промежуточные этапы, он сразу шагнул к широким научным обобщениям. Впрочем, судите сами.

Древнегреческий ученый Архимед (ок. 287–212 гг. до н. э.) родился в Сиракузах (Сицилия). Разработал предвосхитившие интегральное исчисление методы нахождения площадей, поверхностей и объемов различных фигур и тел. В основополагающих трудах по статике и гидростатике дал образцы применения математики в естествознании и технике. Является автором множества изобретений (архимедов винт, определение состава сплавов взвешиванием в воде, системы для поднятия больших тяжестей, военные метательные машины и др.). Полагают, что он занимался судостроением (якобы спроектировал и построил корабль, корпус которого был обложен свинцовыми листами для защиты от червей), написал труд, систематизирующий достижения греческой геометрической оптики (не сохранился до нашего времени), придумал и успешно применил зажигательные зеркала (о чем мы уже писали) и сконструировал сложнейшие механизмы, прекрасно себя зарекомендовавшие при обороне Сиракуз: как только неприятельский корабль оказывался в пределах досягаемости, с городской стены опускалась железная лапа, хватала судно за носовую часть и поднимала его отвесно. Экипаж и вооружение сыпались в море, как горох, после чего выпущенный корабль шел ко дну. Кроме того, Архимед построил необыкновенно сложный планетарий, наглядно представлявший движение планет вокруг Земли. Конструкция приводилась в действие простым поворотом рукоятки и была столь совершенна, что моделировала даже солнечные затмения. Это чудо техники якобы видел Цицерон и был поражен до глубины души, что немудрено, ибо и в XXI в. не удается построить механизм, воспроизводящий движение планет простым поворотом рукоятки.

Казалось бы, получив такой толчок еще в III в. до н. э., античная техника должна зашагать семимильными шагами. Ничего подобного: хотя работы Архимеда, Герона Александрийского (он написал серьезный труд «Пневматика» и создал действующую модель парового двигателя) и многих других имели несомненное практическое значение, они на сотни лет оказались забыты. Увяла великолепная античная архитектура, приказали долго жить мореплавание и торговля, пришли в негодность замечательные дороги, а люди разучились пользоваться водопроводом и канализацией и вновь впали в дремучую дикость. Если вы можете вообразить такую эволюцию наоборот, охватившую целый континент, — воля ваша, но мы в подобную нелепость поверить решительно отказываемся.

Весьма примечательно, что стоит только обратиться к более или менее достоверной истории, как картина принципиально меняется. В Средние века и эпоху Возрождения человечество разом вспомнило достижения античной мысли и стало их широко применять на практике. Тысячелетняя стагнация оборвалась как по мановению волшебной палочки, и развитие науки и техники возобновилось в точности с того места, на котором остановились древние греки и римляне. И что характерно, преемственность в развитии научной мысли никогда уже больше не нарушалась. Одно открытие тянуло за собой другое, изобретение следовало за изобретением, и в результате к рубежу XVII–XVIII вв. человечество уже имело в своем распоряжении достаточно стройную научную картину мира. Античное наследие было сначала подхвачено арабами и византийцами, потом пришел черед Западной Европы. Уже к XV в. появляются инженеры, знакомые с архитектурой, фортификацией, артиллерией и сооружением плотин и каналов. Строятся шлюзы и водяные мельницы, развивается мореплавание. В середине XVI в. итальянец Тарталья публикует трактат Архимеда по гидростатике и предлагает способ подъема затонувших судов, опираясь на достижения великого грека. Можно, конечно, предположить, что он просто-напросто перевел труды Архимеда, но нам почему-то кажется, что всю работу Тарталья выполнил сам, а для придания ей весомости приписал ее античному гению. Подобная практика была обычным делом в Средние века и эпоху Ренессанса. Потом вопросами гидростатики и гидравлики заинтересовался великий Леонардо да Винчи, затем подключились Паскаль и Торричелли и дальше, дальше, дальше… Никаких перерывов постепенности и катастрофических провалов история науки больше не знала.

Фактов, которые невозможно втиснуть в прокрустово ложе традиционной хронологии, имеется великое множество. Скажем, жил да был в Древнем Риме выдающийся врач Авл Корнелий Цельс, автор знаменитого трактата «О медицине», в котором он обобщил, как принято считать, достижения эллинистического врачебного искусства. Но Цельс был не только медиком, а еще оригинальным мыслителем и вообще большим эрудитом. Его перу принадлежит энциклопедический труд «Artes» («Искусства»), не сохранившийся до наших дней. Историки числят его по преимуществу медиком только лишь на том основании, что из всех его сочинений уцелел один только вышеупомянутый трактат. Из работ его современников нам известно о последовательной антиклерикальной позиции Цельса. Как и большинство медиков, он был скептиком и материалистом: «Совершенно безразлично, называть ли Бога, сущего над всеми, Зевсом, как это делают греки, или же каким-нибудь иным именем, как это мы встречаем — ну хотя бы у индийцев или же у египтян». Цельс утверждал, что христиане верят в демонов, которые по существу являются приближенными главного Бога и вполне могут именоваться младшими богами, и хотя христиане называют их ангелами, суть дела от этого не меняется. Из-за своих атеистических взглядов Цельс получил у современников прозвище «Антихристианин». Но вот что любопытно: согласно Большому энциклопедическому словарю, Всемирной истории в 10 томах и многим другим историческим сочинениям, Цельс жил в I-м в. до рождества Христова. Каким образом наш скептически настроенный медик мог выступать против Христа до его рождения, как-то не очень понятно. Сообразив, что дело здесь нечисто, авторы работ об «антихристианстве» Цельса помещают его в I-й в. н. э., а переводчик и автор комментариев к трудам латинских медиков Ю. Ф. Шульц предлагает компромиссное решение: I-й в. до н. э. — I-й в. н. э. Но и это не спасает положения. Чтобы критиковать христианство, нужно иметь богословские трактаты, а их заведомо не могло быть в I-м в. н. э. Историкам прекрасно известно, что первые Евангелия появились через столетия после смерти Христа, не говоря уже о богословских сочинениях. Так когда же все-таки жил Авл Корнелий Цельс?

Если читатель думает, что это единичные факты, то он глубоко заблуждается. Скажем, В. А. Иванов в статье «Анализ системных противоречий в традиционной версии хронологии мировой истории» пишет, что документы, относящиеся к эпохе до XVI в., всем своим массивом противоречат традиционной хронологической версии. Например, знаменитый древнегреческий географ Страбон (64/63 гг. до н. э. — 23/24 гг. н. э.), автор «Географии» в 17 книгах, подробнейшим образом описывая Италию, ни словом не упоминает ни Помпеи, ни Стабию, ни Геркуланум, хотя при его жизни это были многолюдные и процветающие города, особенно Помпеи. Согласно современным представлениям, они погибли в результате извержения Везувия в 79 г. н. э., т. е. через пятьдесят с лишним лет после смерти Страбона. При этом вот что он пишет о Равенне: «Самый большой город на болотах — Равенна, построенная целиком на сваях и прорезанная каналами, так что проходить там можно только по мостам и на лодках. Во время приливов в город поступает немало морской воды, так что все нечистоты вымываются морем через каналы и город очищается от дурного воздуха». Беда в том, что древнейшие сооружения Равенны датируются V–VI вв. н. э. (в VI в. она была центром так называемого Равеннского экзархата — византийских владений в Северной Италии), а основная часть города вообще построена в XII–XV вв. Но если даже ориентироваться на самую раннюю дату, то все равно концы с концами не сходятся, ибо Страбон умер за пятьсот лет до начала строительства. Кроме того, город расположен в семи километрах от адриатического побережья и стоит на одном-единственном канале. Быть может, Страбон перепутал Равенну с Венецией? Вот она действительно построена на 118 островах, а каналов и мостов там видимо-невидимо. К сожалению, и Венеция была основана только в IX в. н. э. (810-й г.), о чем можно прочитать в любом путеводителе. Что же имел в виду Страбон и когда он жил?

Разумеется, все это риторические вопросы. Просто современные историки находятся в плену жесткой хронологической схемы, согласно которой история человечества подразделяется на древность, античность, эллинизм, варварство, раннее Средневековье, позднее Средневековье, эпоху Возрождения и Новое время. Но схема она и есть схема, только вот в Средние века люди думали совсем по-другому. Более того, даже по поводу относительно недавних событий у них, по-видимому, были принципиально иные соображения. Например, итальянский гуманист Лоренцо Валла, живший в первой половине XV в., анализируя культурный пейзаж современной ему Италии, ни словом не обмолвился ни о Данте, ни о Петрарке, ни о Боккаччо, заложивших основы итальянской культуры. Будучи блестящим знатоком латыни, он очень высоко оценивал свои латинские сочинения и полагал, что они куда серьезнее, чем «все, что было написано в течение 600 лет по грамматике, риторике и каноническому праву». О Древнем Риме нет даже и речи; похоже, Валла считал, что латинская литература существует от силы 600 лет. Между прочим, сам великий Шекспир (1564–1616) был абсолютно уверен, что история письменности насчитывает не более пятисот лет, да и пришествие Христа, по его мнению, тоже состоялось примерно тогда же. В другом месте мы уже отмечали, что участники первого крестового похода (1096–1099) пребывали в убеждении, что карают современников казни Христа, а не их далеких потомков. Например, в «Легенде о трех святых царях» (имеются в виду евангельские волхвы, явившиеся к младенцу Иисусу), написанной в XIV в., действуют некий пресвитер Иоанн, татарский царь и султан, а также рыцари и другие средневековые персонажи.

В «Диалогах» Платона (V–IV вв. до н. э.) упоминается «противолежащая земля за океаном», причем совершенно определенно речь идет об Америке, так как легендарная Атлантида подробно описывается в другом месте. Равным образом об Америке прекрасно известно античному историографу Иосифу Флавию (37 — после 100 гг. н. э.), у которого она даже названа «Новым Светом». Но как это возможно? Ведь ни во времена Флавия, ни, тем более, во времена Платона о трансокеанских плаваниях и слыхом не слыхивали!

Сочинения Иосифа Флавия вообще поражают воображение. На страницах его книг библейский царь Ирод, древние римляне и Александр Македонский постоянно сражаются с арабами (арабское государство возникло около 630 г. н. э.), а «Иудейские древности» Флавия переполнены именами «арабских князей».

Вы не забыли, читатель, о богатых Помпеях, уничтоженных извержением Везувия в 79 г. н. э. и засыпанных вулканическим пеплом? На остатки Помпей европейцы впервые натолкнулись в 1748 г. (Геркуланум обнаружили чуть раньше — в 1711-м), а систематические раскопки начались еще позже. Между тем автор XV в. Джакоб Саннацар сообщает: «Мы подходили к городу (Помпеям), и уже виднелись его башни, дома, театры и храмы, не тронутые веками». И как сие нужно понимать? Археологи вышли из положения весьма незатейливо: «В XV веке некоторые из зданий Помпеи выступали уже выше наносов…» Надо полагать, что затем город снова занесло землей, чтобы европейцы смогли его откопать только в XVIII столетии. Надо сказать, что помпейские находки вообще дают богатую пищу для размышлений. Обратимся снова к работе В. Классовского «Систематическое описание Помпеи и открытых в ней древностей», которую мы уже как-то цитировали. Например, среди граффити (рисунков на стенах) порой встречаются откровенно средневековые по сюжету: палач в капюшоне, рыцарь в шлеме с забралом и т. п. Принято считать, что это изображения гладиаторов. Удивляет не только общий очень высокий уровень изобразительного искусства (скульптура, фрески), но и то обстоятельство, что некоторые знаменитые мозаики по композиции, колориту и стилю похожи как две капли воды на фрески Рафаэля и Джулио-Романо. В. Классовский пишет об открытии набора хирургических инструментов, которые поразили его необыкновенным изяществом и совершенством. Некоторые из них были вполне на уровне достижений современной оперативной хирургии (работа Классовского опубликована в 1848 г.).

Помните о Флорентийской платоновской академии, к основанию которой приложил руку выходец из Византии Гемист Плетон (Плифон)? Плетон преподавал гремучую смесь из учения Зороастра, индийских брахманов, Платона, Порфирия и Прокла. Кроме Флорентийской и Неаполитанской академий, спонсорами которых были Козимо Медичи и Альфонс Неаполитанский, существовала еще и так называемая Римская, члены которой собирались без большого шума и помпы. Она возникла во второй половине XV в. на базе Римского университета, который был основан еще в 1303 г., а у ее истоков стоял гуманист Помпонио Лето, читавший лекции об античных классиках — Цицероне, Вергилии, Варроне. По донесениям миланских шпионов, академики одевались в тоги и туники, как древние греки и римляне, датировали свои сочинения не от сотворения мира, а от основания Рима и заменяли собственные имена античными. С. Валянский и Д. Калюжный приводят обширный список этих академиков: там есть и Кальвус, и Каллимах, и Протурций, и Аристофил, и Августин. Разумеется, дело не ограничивалось сменой декораций и простым переодеванием. Помимо чтения и обсуждения античных памятников, академики писали собственные труды (конечно же, на латыни) по проблемам философии, религии и политики древности, а также сочиняли латинские стихи и прозу. Какие из этих произведений, написанных великолепным слогом, действительно античные, а какие вышли из-под пера академиков, разобраться сегодня решительно невозможно. Совсем не исключено, что немалый корпус текстов плодовитых авторов благополучно «уплыл» в далекое прошлое и рассматривается в наши дни специалистами в качестве несомненных античных подлинников.

Быть может, читателю будет небезынтересно узнать, что академии в Европе существовали и много раньше, когда малограмотные европейцы только-только выползали из дремучей дикости раннего Средневековья. Рассказывают, что одна такая академия исправно функционировала в VIII–IX вв. при дворе императора франков Карла Великого (742–814). Этот самый известный представитель династии Каролингов в ходе длительных завоевательных войн создал обширное государство, лишь немногим уступавшее по своим размерам Западной Римской империи. В годы правления Карла Великого в стране начинается культурный подъем, который современные историки нередко называют «Каролингским возрождением» (итак, еще одно Возрождение!). Образцом для подражания, естественно, была античность. У истоков «Каролингского возрождения» стоял аббат Турского монастыря и советник Карла Великого Алкуин (ок. 732/735–804), англосаксонский ученый, автор богословских трактатов, учебников философии и математики. Придворные академики императора франков, поглядывая на Платона и Горация, с упоением копируют античность. Вот что пишут об этой эпохе историки и литературоведы: «Деятели Академии Карла на своих заседаниях и в своих писаниях именовали друг друга псевдонимами. Алкуин был „Флакком“ (Квинт Гораций Флакк — выдающийся древнеримский поэт. — Л. Ш.), Ангильберт не постеснялся псевдонима „Гомер“, сам же император именовался царем Давидом».

Ради полноты картины заметим, что следы еще одного Гомера без труда обнаруживаются совсем в другую эпоху. После захвата крестоносцами в 1204 г. Константинополя на Балканском полуострове возникла так называемая Латинская империя. И хотя как единое государственное образование она уже в 1261 г. прекратила свое существование, княжества, королевства и герцогства, основанные в Греции крестоносцами, благополучно дожили до середины XV в., когда Малая Азия и Балканы оказались в руках турецких завоевателей. Так вот, резиденцией афинских герцогов в XIII в. был город Эстивы (античные Фивы), где стоял покрытый фресками замок, в котором творил граф Сент-Омер (Saint Homer, Святой Гомер), автор героических поэм и песен, писавший на старофранцузском. Впрочем, о Латинской Греции мы в свое время еще поговорим.

Чуть выше мы уже рассказывали о том, как Франческо Петрарка убедительно обосновал подложность привилегий, выданных дому Габсбургов Нероном и Цезарем. Деятельность этого поэта и писателя раннего Ренессанса вообще заслуживает самого пристального внимания. По определению другого средневекового гуманиста, он «был первым, кто… смог понять и вывести на свет древнее изящество стиля, дотоле утраченного и забытого». Петрарка был страстным библиофилом, а собирание старинных рукописей стало поистине делом его жизни. Разбогатев, он даже открыл мастерскую, в которой работал целый штат секретарей и переписчиков. Древние рукописи и манускрипты стекались к нему рекой, так как все находки он щедро оплачивал. Многое Петрарка отыскал самостоятельно. В 1333 г. он обнаружил в Льеже две неизвестные речи Цицерона, а в 1334-м нашел в Вероне письма Цицерона к Аттику, Квинту и Бруту. Отделить зерна от плевел, то есть разобраться в том, что именно Петрарка и в самом деле раскопал в монастырских скрипториях, а что написал собственноручно, совсем не так просто, как может показаться на первый взгляд, ибо он не считал для себя зазорным откровенно подражать древним. Он даже советует, как в таком случае следует поступать: надо, чтобы «новое произведение напоминало архетип, но не было ему тождественно». Основной целью работы историка Петрарка полагал вовсе не добросовестную фиксацию событий или внимательное сопоставление рукописей, а голое морализаторство: «…если я не ошибаюсь, истинная задача историка состоит в том, чтобы показать, чему читатели должны следовать или чего им надобно избегать». Весьма любопытно его эпистолярное наследие, которое очень часто ставит специалистов в тупик. Дело в том, что его письма к коллегам-современникам (писанные, разумеется, на латыни) искусно стилизованы под античные сочинения. Петрарка часто прибегает к старинным именам и прозвищам (Сократ, Олимпий, Симонид и пр.) и латинизирует абсолютно все вокруг. Античный дух его корреспонденции неистребим: даже рассказывая о событиях современности, он помещает их в античные декорации. Современные исследователи разводят руками: ничего не попишешь, поэт он и есть поэт и живет в придуманном мире. Нам же представляется, что дело обстоит куда проще. Петрарка и думать не думал возрождать античность, а откровенно ее творил. Не забудем, кстати, что XIV столетие — это переломная эпоха, навсегда разделившая некогда единое, осевое время на древность и Средневековье. Не лишено интереса, что Петрарка написал серию биографий «О знаменитых людях», заставляющую вспомнить знаменитые «Сравнительные жизнеописания» древнегреческого писателя и историка Плутарха (ок. 45 — ок. 127).

Между прочим, Петрарка был учителем нашего старого знакомца Поджо Браччолини и подобно последнему тоже не спешил представить на суд почтеннейшей публики оригиналы своих находок (вероятно, по поэтической рассеянности). Скажем, когда он отыскал в библиотеке Вероны письма Цицерона, то смог предъявить только копии; подлинников у него почему-то не оказалось. Не менее странно выглядит история поисков потерянного сочинения Цицерона «Глория», о существовании которого было известно из письма Цицерона к Аттику. Петрарка заявил, что будто бы разыскал эту бесценную рукопись, но отдал ее на время своему старому учителю, а тот ее потерял. Когда в 1337 г. наш поэт впервые приехал в Рим, его возмущению не было предела. Вечный город не оправдал его надежд. Петрарка пишет: «Где термы Диоклетиана и Каракаллы? Где форум Августа и храм Марса Мстителя? Где святыни Юпитера Громовержца на Капитолии и Аполлона на Палатине? Где портик Аполлона и базилика Гая и Луция, где портик Ливии и театр Марцелла?.. Где бесчисленные сооружения Агриппы, от которых сохранился только Пантеон? Где великолепные дворцы императоров? В книгах находишь все, а когда ищешь их в городе, то оказывается, что они исчезли или остался от них только жалкий след». Весьма интересно, что Петрарка приехал в Рим, имея вполне определенные представления о том, что и где там должно находиться, каковую информацию он, по его собственному признанию, почерпнул из книг. Петрарка прекрасно знает, как должен выглядеть подлинный древний Рим. Невольно возникает подозрение, что никаких «античных» древностей в ту пору в Риме еще не было. По всей видимости, их только еще предстояло возвести, а Петрарка выступил чуть ли не в роли исторического консультанта по этому непростому вопросу.

Поговорим немного о современных фальсификациях старинных изделий и литературных памятников. В 1906 г. на Синайском полуострове были обнаружены восемь надписей, единодушно отнесенные специалистами к XIV–XV вв. до н. э. В 1923 г. археолог Г. Гримме опубликовал работу с расшифровкой двух из них, из которой недвусмысленно следовало, что библейские Моисей и Иосиф — реальные исторические персонажи. Сразу же разгорелась жаркая дискуссия. Одни ученые объявили расшифровку ошибочной, другие заговорили о подделке. Вы будете смеяться, но баталии гремели исключительно вокруг собственноручных рисунков Гримме, и ни одной душе не пришло в голову затребовать фотокопии синайской находки. Когда это было наконец сделано (нашелся сообразительный египтолог), то дискуссия естественным образом сошла нет. Оказалось, что подлинный текст разрушен до такой степени, что не поддается прочтению в принципе, а «расшифровка» Гримме не более чем совершенно произвольная реконструкция. Ушлый археолог прекрасно знал, что его коллеги вряд ли заинтересуются оригиналами.

Другой пример. В 1937 г. некто Гонон, вспахивавший свое поле неподалеку от Бризе, извлек из-под земли на свет божий мраморную статую Венеры. Ученый мир всполошился. Специалисты, исследовав бесценную находку вдоль и поперек, пришли к единодушному заключению — I-й в. до н. э. как минимум. Землепашец получает кругленькую сумму в 250 тысяч франков. А в 1938 г. итальянский скульптор Франческо Кремонезе выступает с заявлением, что это именно он собственноручно изготовил и закопал в поле упомянутую Венеру. В доказательство своих слов Кремонезе представляет недостающие фрагменты «античного» мрамора. Цель подлога — доказать, на что он способен.

История Нового времени буквально пестрит фальсификациями. В 1800 г. неким Мархеной был сфабрикован латинский порнографический рассказ в духе «Сатирикона» Петрония. Подлог был раскрыт совершенно случайно. Надо сказать, что полный «Сатирикон» был опубликован еще за сто лет до Мархены обыкновенным итальянским офицером, якобы сделавшим точный перевод с очень старой рукописи. Излишне говорить, что оригинал так и не был никогда представлен. В XIX в. студент по имени Вагенфельд заявил, что в его распоряжении имеется история Финикии, изложенная по-гречески. Перевод редчайшей рукописи вызвал небывалый ажиотаж. Ученый мир, как водится, засуетился, но когда у Вагенфельда потребовали представить греческий подлинник, он сразу же пошел на попятную. В 1769 г. знаменитый Монтескье опубликовал поэму в духе древнегреческой поэтессы Сафо (VII–VI вв. до н. э.), сообщив, что семь песен уроженки острова Лесбос были им совершенно случайно обнаружены в библиотеке одного греческого епископа.

Позже он сознался в мистификации. Итальянский поэт Леопарди в 1826 г. предложил на суд публики две оды Анакреона, а Джей Макферсон (1736–1796) в 1759 г. заявил, что обнаружил старинный шотландский эпос, вышедший из-под пера слепого кельтского поэта Оссиана, жившего якобы в III в. н. э. Обаяние этой подделки было настолько велико, что Осип Мандельштам уже в 1914 г. (когда фальсификация Макферсона давно стала общим местом) написал следующее стихотворение:

Я не слыхал рассказов Оссиана,

Не пробовал старинного вина;

Зачем же мне мерещится поляна,

Шотландии кровавая луна?

И перекличка ворона и арфы

Мне чудится в зловещей тишине;

И ветром развеваемые шарфы

Дружинников мелькают при луне!

Я получил блаженное наследство —

Чужих певцов блуждающие сны;

Свое родство и скучное соседство

Мы презирать заведомо вольны.

И не одно сокровище, быть может,

Минуя внуков, к правнукам уйдет,

И снова скальд чужую песню сложит

И как свою ее произнесет.

Вот так и возникают нездоровые сенсации, как писали братья Стругацкие. Однако подделки подделками, а нас все-таки интересуют вещи куда более фундаментальные.

Давайте присмотримся к особенностям христианского культа в Западной Европе XIII–XVI вв. Принято считать, что вакхические пляски и оргиастические церемонии, сопровождавшиеся разного рода излишествами, — неотъемлемая черта поздней античности, своего рода пир во время чумы. Непредвзятое прочтение средневековых хроник заставляет решительно пересмотреть эту точку зрения. Аскеза, умерщвление плоти, строгое следование христианским заповедям были скорее идеалами, провозглашаемыми с церковных кафедр, а реальная жизнь выглядела совершенно иначе. Многочисленные исторические исследования, выполненные разными учеными и в разное время, однозначно свидетельствуют, что нравы, царившие в средневековых монастырях, совсем недалеко ушли от античных вакханалий и храмовой проституции древних. Богатейший иллюстративный материал, содержащийся в том числе и в старинных Библиях, а также скульптурные изображения, выставленные на всеобщее обозрение в соборах и церквах, не дают ровным счетом никаких оснований говорить о строгости и воздержанности средневекового духовенства. Причем складывается впечатление, что это были отнюдь не отдельные эксцессы, а общераспространенная практика. Ниже мы приводим свидетельства, льющие воду на нашу мельницу, позаимствованные из работ вполне традиционных историков, а также из книг Н. А. Морозова, А. Т. Фоменко, С. Валянского и Д. Калюжного.

Вот что, например, пишет о нравах, бытовавших в монастырях XV века, Александр Парадисис, автор романа «Жизнь и деятельность Бальтазара Коссы». И хотя это художественное произведение, ему вполне можно доверять, так как роман написан добросовестно и обстоятельно, с опорой на источники и верно передает быт и нравы той эпохи. Бальтазар (Балтасаро) Косса — это бывший неаполитанский пират, сумевший получить звание «доктора обоих прав», избранный римским папой под именем Иоанн XXIII (1410–1415). Итак: «От отшельнической и благочестивой жизни монастырей первых веков христианства не осталось и следа, разложение церкви и нравов в них достигло невероятных размеров… Не способствовала строгости нравов и одежда монахинь, подчеркивавшая их природную красоту и стройность… Почти все монастыри Италии, пишет Родонаки, принимали мужчин-посетителей. В дни приемов монахини вызывающе громко рассказывали о своих детях… взбудораживая народ на улицах.

О жизни монастырей в Венеции мы узнаем не только от Казановы. Сан Дидье пишет: „Ничто в Венеции не вызывало такого интереса, как монастыри“. Были там частыми посетителями и вельможи. И так как все монахини были стройны и красивы, ни одна не оставалась без любовника. А забота надзирательниц о нравах выражалась в том, что они помогали монахиням находить более искусные способы встреч с любовниками и покрывать их». Далее со ссылкой на источники Александр Парадисис рассказывает, что монахини носили узкие и короткие, в талию, платья с большим декольте, а иногда появлялись и в мужском платье. «Одежда монахинь Рима тоже не отличалась скромностью. А флорентийские монахини, по свидетельству одного настоятеля мужского монастыря, посетившего Флоренцию, напоминали мифологических нимф, а не „христовых невест“. Во многих монастырях были устроены театры и разрешалось давать представления, но играть в них могли только монахини…

Не отличались выдержанностью и монахини Генуи. В одном из папских указов с прискорбием отмечалось: „Сестры из монастырей святого Филиппа и святого Иакова бродят по улицам Генуи, совершают непристойные поступки, которые диктует им их необузданная фантазия…“ Распущенность монахинь в болонском монастыре Иоанна Крестителя была настолько велика, что власти были вынуждены разогнать всех монахинь, а монастырь закрыть… Число монахинь, преследуемых правосудием за распутство, росло с каждым днем. Каждый болонский монастырь имел кличку: „монастырь куколок“, „монастырь бесстыдниц“, „монастырь кающихся Магдалин“, „монастырь сплетниц“, „монастырь Мессалин“…

Известный гуманист Понтано рассказывал, что в Валенсии испанцы свободно проникали в женские монастыри и что трудно провести грань между этими святыми обителями и домами, пользующимися дурной репутацией».

Сожительство монахов с монахинями было самым заурядным явлением. Известный прозаик Эпохи Возрождения Мазуччо Гуардати (ок. 1415 — ок. 1475), автор сборника «Новеллино», опубликовал книгу «Браки между монахами и монахинями», которая была изъята и в 1564 г. занесена в список запрещенных католической церковью книг. Сам автор был предан анафеме.

А ведь были еще знаменитые карнавалы, когда народ пускался во все тяжкие (самый знаменитый карнавал — венецианский — продолжался почти полгода). Александр Парадисис пишет, что в это время «женские монастыри превращались в танцевальные залы, заполнялись мужчинами в масках». Историк Якоб Буркхардт приводит описание венецианского карнавала 1491 г., представлявшего собой самую настоящую водную феерию с участием такого количества кораблей и лодок, «что на милю кругом не было видно воды». Чего там только не было, на этом карнавале! Костюмированные представления, пантомима, регата, юноши и девушки, наряженные тритонами и нимфами… Якоб Буркхардт пишет, что на средневековых карнавалах стали воссоздавать триумфы древнеримских полководцев во всем их великолепии. (Как известно, в Древнем Риме это была обычная практика: полководцев, одержавших важные победы, чествовали с небывалой торжественностью и пышностью.) И далее он приводит описание средневекового триумфа, который как две капли воды похож на античный: «В Риме первым подобающе обставленным празднеством такого рода был, при Павле II, триумф Августа после победы над Клеопатрой: здесь помимо шутовских и мифологических масок (которых и на античных триумфах было предостаточно) наличествовали и все прочие реквизиты — закованные в цепи цари, шелковые свитки с решениями народа и сената, костюмированный в античном стиле псевдосенат с эдилами, квесторами, преторами и проч., четыре колесницы с поющими масками и, конечно же, колесницы с трофеями. Прочие шествия более обобщенно олицетворяли владычество древнего Рима над миром, и перед лицом реальной турецкой опасности здесь хвастали кавалькадой пленных турок на верблюдах. Позднее, на карнавале 1500 г., Цезарь Борджа, дерзко намекая на собственную особу, велел представить триумф Юлия Цезаря с одиннадцатью великолепными колесницами, возмутив тем самым прибывших на юбилей пилигримов».

Теперь скажите на милость, чем это красочное театрализованное зрелище отличается от подлинного античного триумфа? Где критерий, который помог бы размежевать два этих действа? На поверку оказывается, что у нас нет ровным счетом никаких оснований считать одно представление оригиналом, а другое — его копией, ибо они сливаются до полной неразличимости. В очередной раз мы вынуждены констатировать: нет решительно никакой возможности понять, где кончается античность и начинается Ренессанс. Можно произвольно разнести эти эпохи на любое количество лет, но картина от этого не изменится. Не бывает столь детального, совпадающего в мельчайших мелочах повторения пройденного. Когда читаешь описания средневековых карнавалов, временами берет оторопь. Тут и маскарадная свобода нравов, и сражения всадников, и парады вооруженных горожан, и спортивные состязания, и бог знает что еще. Вне всякого сомнения, это ни в коем случае не игра в античность и вообще не игра, не подражание быту и нравам ветхозаветных времен, а самая настоящая живая жизнь.

А может быть, правы те историки и отцы церкви, которые говорят о забвении высоких идеалов первых веков христианства? Быть может, разврат и разнузданность мирян и клириков эпохи Возрождения есть не что иное, как измена древнему благочестию, элементарная порча нравов? Ведь мы же видим, что церковь всерьез обеспокоена этой чудовищной вакханалией увеселений и прилагает немалые усилия, чтобы ввести поведение своих прихожан в некие благопристойные рамки. Папские указы сыплются как из рога изобилия, наиболее одиозные монастыри закрывают, а монахинь отдают под суд. И хотя само папство в полной мере поражено тою же самой болезнью, нельзя не признать, что картина все-таки начинает понемногу меняться. Тем не менее это совсем не означает, что церковь повернулась лицом к незапятнанным идеалам раннего христианства. Скорее всего, дело кроется в постепенном взрослении общества. Кроме того, не следует сбрасывать со счетов и сугубо материальные причины. Так, например, Н. А. Морозов в свое время полагал, что потребность в уничтожении христиансковакхического культа могла быть вызвана широким распространением венерических болезней в Европе.

В XII–XIV вв. происходило абсолютно то же самое, просто и церковь, и само общество смотрели на творящиеся безобразия сквозь пальцы. Таким образом, обращение к чистоте идеалов и показное благочестие — не более чем вывеска, ловкий пропагандистский трюк, с помощью которого церковь пыталась оседлать ситуацию, делавшуюся все более неуправляемой. Кошмарные ведовские процессы, преследование колдунов и борьба с сатанизмом в XV–XVII вв. — лучшее тому подтверждение. А ведь в предшествующие столетия черной магией занимались сами христианские священнослужители. Есть все основания полагать, что так называемая черная месса была не пародией или карикатурой на католическую, а существовала как самостоятельный культовый обряд и лишь впоследствии была приспособлена для нужд христианского богослужения. Одним словом, никакого «правильного» христианства не было и в помине, и за триста лет до эпохи Ренессанса состояние нравов в Европе было ничуть не лучше, чем в последующие века.

Ученый XIX в. Шампфлери писал в своей книге «История карикатуры в Средние века»: «Странные увеселения происходили в соборах и монастырях при больших праздниках церкви в Средние века и эпоху Возрождения. Не только низшее духовенство участвует в веселых плясках и песнях, особенно на Пасхе и Рождестве, но даже и главнейшие церковные сановники. Монахи мужских монастырей плясали тогда с монашенками соседних женских, и епископы присоединялись к их веселью». И далее Шампфлери приводит как самый скромный образец (выдавая его почему-то за карикатуру) изображение ужина монахов и их возлюбленных из Библии XIV в., хранящейся под № 166 в Парижской национальной библиотеке. Каким образом карикатура могла попасть в Библию, Шампфлери не объясняет. Священные книги — не место для острот и ерничества, тем более что прочие миниатюры этого же издания не позволяют заподозрить в авторе остряка. На упомянутой картинке изображена типичная вакхическая ситуация: на переднем плане один из монахов предается любовным забавам с монашенкой, а на заднем повторяется то же самое, но в массовом масштабе. Таких, с позволения сказать, «карикатур» в средневековых рукописях — тьма тьмущая, немалое их количество имеется в духовных и богословских книгах. По мнению Шампфлери, такие картинки имели воспитательное значение: это не беспристрастная фиксация бытовых сценок, а попытка предостеречь граждан от подобных поступков. Это более чем сомнительно, поскольку никто и никогда не пытался отвращать народ от разврата публикацией порнографических изображений. Кроме того, если бы автор действительно имел целью осмеять такое поведение, он непременно дополнил бы свой сюжет чертями, увлекающими беспутных монахов в преисподнюю, или чем-нибудь в этом роде. В скобках заметим, что как раз такие сюжеты (с чертями, адским пламенем и проч.) появились в позднем Средневековье, когда церковь начала борьбу за чистоту нравов. Здесь же этого нет и в помине, перед нами типичное вакхическое изображение, мало чем отличающееся от соответствующих античных картинок. Кстати сказать, очень многие средневековые Библии украшены миниатюрами с изображением вакханалий, плясок и бешеного разгула, а заставки к главам увиты виноградными гроздьями, т. е. все выдержано в самой что ни на есть античной манере.

Да что говорить о безымянных миниатюристах! Сам римский папа Пий II (1405–1464), в прошлом писатель и историк, сочинял фривольные новеллы в духе Боккаччо, писал откровенно эротические стихи и был автором непристойной комедии «Хризис» (Христос).

Через 700 лет после возникновения христианства (в рамках традиционной хронологии), в VII в. н. э., собор в Шалоне запрещает женщинам петь в церквах неприличные песни, а Григорий Турский (VI в.) протестует против монашеских маскарадов в Пуатье, сопровождавшихся разнузданным весельем («безумными праздниками», «праздниками невинных», «праздниками осла»). Шампфлери пишет, что только в 1212 г. Парижский собор запретил монашенкам устраивать «безумные праздники»: «От безумных праздников, где принимают фаллус, повсюду воздерживаться, и это мы тем сильнее запрещаем монахам и монашенкам». По всей видимости, решения соборов, указы и запреты выполнялись кое-как и долго оставались гласом вопиющего в пустыне, ибо в 1245 г. епископ Одон, посетив руанские монастыри, сообщил, что поголовно все монахини с небывалым размахом предаются на праздниках непристойным удовольствиям.

Одним словом, западноевропейский христианский культ во многих своих чертах совпадает с античным вакхическим. Чем, скажите на милость, все вышеописанное отличается от античных вакханалий и дионисийских оргий, растекавшихся по стране наподобие самых настоящих психических эпидемий? В который уже раз мы обнаруживаем удивительные параллели между Древней Грецией или Римом и средневековой Европой. Между прочим, пережитки и следы языческого культа без труда обнаруживаются в христианской обрядности, даже если рассуждать с вполне традиционных позиций.

Шампфлери в своей книге приводит огромное количество примеров непристойных изображений, выставленных напоказ в христианских храмах. Ученый пребывает в некоторой растерянности, будучи не в силах объяснить увиденное: «Что подумать, например, о странной скульптуре, помещенной в тени под колонной подземной залы средневекового кафедрального собора в Бурже?» Эта скульптура представляет собой выступающие из колонны в эротической позе ягодицы человека, выполненные тщательно и экспрессивно. Шампфлери пишет: «На стенах некоторых старинных христианских храмов мы с удивлением видим изображения половых органов человека, которые угодливо выставлены напоказ среди предметов, предназначенных для богослужения. Как будто эхо античного символизма, такие порнографические скульптуры с удивительной невинностью высечены каменотесами». Ученый сообщает, что подобного рода фаллические изображения особенно многочисленны в соборах Жиронды, и рассказывает о том, как знакомый археолог из Бордо демонстрировал ему образцы бесстыдных скульптур, выставленных в старых церквах его провинции на всеобщее обозрение.

Объяснять такие картинки осмеянием или издевательством над христианским культом несерьезно. Их воспитательное значение тоже крайне сомнительно. Если позднейшие изображения влекомых в ад грешников были и в самом деле призваны устрашить прихожан, то что можно сказать о композициях, где обнаженные женщины восседают верхом на козлах в сладострастных позах? Эротические скульптуры имеются на капителях кафедрального собора в Магдебурге, а свод портала знаменитого собора Парижской Богоматери (Notre Dame de Paris) украшен откровенно неприличным барельефом. Сошлемся на Н. А. Морозова: «…обнаженные женщины вступают в сношения с ослами, козлами и друг другом, клубок человеческих тел, сплетенных в припадке сладострастия, черти и дьяволы, развлекающие любовными упражнениями прихожан и прихожанок». В связи с этим уместно вспомнить о многочисленных эротических и порнографических античных изображениях и скульптурах, в большом количестве обнаруженных, например, в Помпеях. Опять-таки мы не находим принципиальной разницы между античностью и Средневековьем…

А. Т. Фоменко вслед за Н. А. Морозовым полагает, что христианско-вакхический культ, отождествляемый с античным оргиазмом, существовал на протяжении нескольких столетий вплоть до XV в. Перелом наступает только в XVI столетии, когда обновленная церковь стала решительно открещиваться от своего вакхического прошлого. Нам представляется, что все можно объяснить куда как проще.

Нет никакой необходимости прибегать к двухфазному развитию христианства — сначала безудержный разгул, а потом сменившая его строгость нравов, совпадающая по времени с началом Реформации (правда, Фоменко полагает, что борьбу с вакхическим культом начал еще папа Григорий VII Гильдебранд в XI в.).

Христианство с самого начала сосуществовало с язычеством и естественным образом многое позаимствовало из его культа и обрядности. Решительного отторжения и яростного неприятия языческих верований в те далекие времена не было и в помине. Хорошо известно, что в эпоху строительства романских и готических соборов религиозные праздники часто заканчивались вакханалиями и свальным грехом. Изживание язычества было процессом медленным, постепенным и очень непростым. Достаточно сказать, что пережитки язычества сохранялись на Руси очень долго, вплоть до начала XIX в. Если обратиться к истории религии, то можно без труда обнаружить, что фаллические культы и культы плодородия были в определенное время неотъемлемой чертой едва ли не всех религиозных верований. Нет никаких оснований считать, что раннее христианство представляло в этом смысле исключение из общего правила. Совсем другое дело — удивительное сходство раннехристианского культа с античным вакхическим. Едва ли не полное их подобие по многим параметрам наводит на мысль о том, что многие средневековые события (история христианской церкви здесь совсем не исключение) были намеренно или ненамеренно удревнены. Таким водоразделом в истории Западной Европы, по нашему мнению, стали XIV–XV вв.: сначала опустошительная пандемия чумы в середине XIV в., а потом взятие турками Константинополя в 1453 г. Впрочем, об этом мы уже писали.

Огромное количество поразительных совпадений и дубликатов обнаруживается в истории Троянской войны, воспетой бессмертным Гомером. Поэтому мы предлагаем читателю еще раз обратиться к противостоянию микенской Греции и малоазийской Трои, имевшему место, как утверждают историки, совсем уже в незапамятные времена — то ли в конце XIII, то ли в начале XII в. до н. э. Напомним, что подлинными рукописями Гомера современная наука не располагает. Европейцы начинают знакомиться с его поэмами только в XIV–XV вв., а первое печатное издание Гомера по-гречески выходит в 1488 г. во Флоренции. Понемногу слепого аэда начинают переводить на итальянский, но первый полный перевод «Илиады» появился только лишь в 1723 г.

Историки нам рассказывают, что средневековым европейцам Гомер был известен только в выдержках, весьма и весьма фрагментарных, поэтому гораздо большим успехом пользовалось изложение событий Троянской войны, сделанное ее мнимыми участниками Даресом и Диктисом. История обнаружения этих записок крайне темна. В годы правления императора Клавдия была вскрыта гробница некоего Диктиса, где обнаружили греческий текст, повествующий о Троянской войне. Считается, что к IV в. н. э. он получил широкое хождение в переводе на латынь, но ни греческим подлинником, ни переводом четвертого века наука не располагает. Первым сохранившимся описанием Троянской войны сегодня полагают латинский текст, традиционно относимый к VI в. после рождества Христова. Язык записок Дареса и Диктиса приводит ученых в негодование: «Какой-то невежественный писака, живший, вероятно, в VI в., составил сухое и монотонное изложение фактов; в Средние века он (сухой язык. — Ред.) очень нравился». Тем не менее в Средние века эти записки ценились весьма высоко; во всяком случае, им отдавали явное предпочтение перед «баснословной» поэмой Гомера, доверия которому не было.

В XIX в. вокруг записок Дареса и Диктиса закипели страсти. Многие ученые отказывались признавать их подлинность и называли позднейшим фальсификатом. Но совсем отмахнуться от них, как от надоедливой мухи, все-таки не получается, так как Дарес упоминается Гомером в «Илиаде» (песнь пятая, «Подвиги Диомеда»):

Был в Илионе Дарес, непорочный священник Гефеста,

Муж и богатый и славный, и было у старца два сына,

Храбрый Фегес и Идей, в разнородных искусные битвах.

Кроме того, Дарес упомянут и в «Энеиде» Вергилия, а Гомер пишет о критском царе Идоменее, сподвижником которого был некто Диктис. Остается только руками развести: через 1800 лет после окончания Троянской войны живые и здоровые ее свидетели и участники пишут о ней воспоминания. Между прочим, сухой и невыразительный текст этих дневников породил в Европе гигантское число произведений, посвященных Троянской войне. Вот только некоторые из них: «Роман о Трое» Бенуа де Сент-Мора (XII в., Франция), «Песнь о Трое» Герберта фон Фрицлара (XIII в., Германия), «Троянская война» Конрада Вюрцбургского (XIII в., Германия), «История разрушения Трои» Гвидо де Колумна (XIII в., Сицилия). Кстати, книга Гвидо де Колумна была переведена (причем с латыни) едва ли не на все важнейшие европейские языки, в том числе и на русский (она входит в русский летописный сборник «Летописец Еллинский и Римский», составленный в XV в.). Весьма любопытно, что среди этих авторов нет ни одного грека, а их сочинения писаны по-латыни, по-французски, по-итальянски, по-немецки, но только не по-гречески.

И только много позже появляется на свет божий великолепный греческий Гомер со своими блистательными поэмами.

Исследователи средневековой латинской литературы пишут, что на протяжении тысячи лет (вплоть до XVII в.) слава Дареса и Диктиса затмевала славу Гомера, а в XII в. на Западе Дарес Фригиец стал одним из самых известных авторов древности. Исидор Севильский (ок. 560–636) считал Дареса первым историком после Моисея и предтечей Геродота, а в том, что они были очевидцами троянских событий, никто в Средние века не сомневался. Представление же о неподлинности записок Дареса и Диктиса родилось сравнительно поздно — в XVIII–XIX вв., когда окончательно утвердилась официальная хронология. Историкам пришлось выбирать из двух зол: или отказаться от длинной хронологии Скалигера и Петавиуса, или признать дневники Дареса и Диктиса фальшивкой. Разумеется, выбор был сделан в пользу официальной хронологической схемы, которая к этому времени уже стала неприкосновенной священной коровой. Хотя куда естественнее допустить, что сухие и неуклюжие записки Дареса и Диктиса являются на самом деле первоисточником, а великолепные поэмы Гомера, написанные безукоризненным слогом, созданы много позже.

Академик Фоменко полагает, что настоящая Троянская война происходила, вероятнее всего, в XIII в. после рождества Христова, а война, описанная в «Илиаде», равно как Тарквинийская война в царском Риме в VI–V вв. до н. э. и война византийцев с готами за Италийский полуостров VI в. н. э. — не более чем ее фантомные отражения, разнесенные по разным эпохам. Это только лишь основные дубликаты знаменитой войны, а всего их насчитывается значительно больше. За подробностями читатели могут обратиться к работам А. Т. Фоменко «Русь и Рим» и «Методы статистического анализа нарративных текстов и приложения к хронологии». Мы не станем перечислять все параллелизмы в ходе этих трех войн, а только отметим, что их очень много. Коротко перечислим самые основные.

Все три войны трактуются в хрониках как войны отмщения за оскорбление женщины. У Гомера это Елена, у Тита Ливия (Тарквинийская война в царском Риме) — Лукреция, в VI в. н. э. — готская царица Амалазунта. Читавшие «Илиаду» должны помнить, что предысторией Троянской войны стал спор трех богинь между собой о том, кто из них красивее. Судить рассобачившихся теток вызвался Парис, сын троянского царя Приама. Победительницей стала богиня любви Афродита (Венера), пообещавшая Парису любовь Елены, жены спартанского царя Менелая. Парис приезжает к Менелаю во дворец, где его радушно принимают, и похищает Елену.

Греки требуют ее вернуть, троянцы отказываются, и в результате вспыхивает война.

Предыстория Тарквинийской войны, разгоревшейся в царском Риме, известна нам в изложении Тита Ливия. У власти в то время находился клан Тарквиниев, и среди мужчин тоже возникает спор, чья жена лучше. Победа присуждается Лукреции, жене Тарквиния Коллатина. Судьей выступает Секст Тарквиний, воспылавший безумной страстью к Лукреции. По Ливию, он приезжает в дом Коллатина, где его приветливо принимают, не подозревая о его намерениях. Ночью Секст Тарквиний врывается в спальню Лукреции и овладевает ею силой. Обесчещенная Лукреция кончает жизнь самоубийством. Заметим в скобках, что согласно некоторым троянским хроникам, Елена тоже погибает. После самоубийства Лукреции вспыхивает Тарквинийская война.

Героиней войны VI в. н. э. опять же является женщина — готская царица Амалазунта. Перед тем как убить, ее насильно увозят на остров и заключают в крепость. Убийство Амалазунты становится прологом к Готской войне. Интересно, что насильника Лукреции, Секста Тарквиния, убивают; насильник Амалазунты Теодат был также вскоре убит. Между прочим, троянские хроники тоже рассказывают о похищении Елены по-разному. По одной версии она уступает Парису добровольно, а по другим — противится насилию.

В соответствии с версией А. Т. Фоменко гомеровский Ахиллес списан с византийского полководца Велизария, Гектор — это дубликат короля готов Витигеса, микенский царь Агамемнон — император Византии Юстиниан, а Улисс (Одиссей) — военачальник Нарзес. Но самое интересное даже не это. В Готской войне VI в. н. э. тоже находится место для знаменитого троянского коня. Мы полагаем, что читателю сия легенда хорошо известна. Гомер излагает ее следующим образом. Греки в течение многих лет безуспешно осаждают Трою и в конце концов пускаются на хитрость. По совету хитроумного Одиссея они сооружают огромного деревянного коня, в брюхе которого скрывается сильный отряд. Повинуясь воле богов, троянцы втаскивают коня в город, а ночью греческие воины выбираются наружу и открывают городские ворота. Греки овладевают Троей. Что и говорить, история маловразумительная, особенно если принять во внимание, что некоторые хроники рассказывают о гигантском медном коне, внутри которого могла разместиться тысяча воинов. Конечно, миф он и есть миф, но все же не очень понятно, зачем троянцы втащили в город это чудовище.

А вот если обратиться к событиям Готской войны VI в. н. э., то картина сразу же проясняется. Прокопий Кесарийский (ок. 500 — после 565), византийский историк и советник полководца Велизария, подробно рассказывает, как было дело. При осаде Неаполя византийцы действительно применили хитрость. Внутрь города сквозь мощные городские стены проникал старый полуразрушенный акведук. Прокопий описывает его как гигантскую трубу на массивных ногах-опорах. Внутри этой трубы человек мог стоять в полный рост. Мы полагаем, что читателю приходилось видеть фотографии старинных акведуков. Вполне вероятно, что древние авторы могли сравнивать эти сооружения с огромным шагающим животным, которое доставляет в город воду. Неаполитанский акведук давно не функционировал, поэтому отверстие водовода было перекрыто на уровне городских стен каменной пробкой. Хорошо вооруженный отряд византийцев (по Прокопию, несколько сотен воинов) тайно проник внутрь огромной трубы, разобрал каменную кладку и таким образом оказался в городе. Ночью ворота были открыты, и армия Велизария овладела Неаполем.

Между прочим, некоторые хроники, описывая события Троянской войны, говорят не о коне, а о некоем подобии коня. Чтобы оценить метафору, нужно немного знать латынь. Слово «вода» по-латыни пишется aqua (aquae), а «конь» — equa (equae). Таким образом, слова «акведук» (водовод) и «коновод» практически идентичны — aquae-ductio и equae-ductio соответственно. Разница, как мы видим, всего лишь в одной гласной.

Троянская война неразрывно связана с именем Гомера. Поскольку в соответствии с реконструкцией А. Т. Фоменко в действительности она происходила в XIII в. после рождества Христова (Готская война тоже всего лишь дубликат), естественно предположить, что в средневековых хрониках могло сохраниться имя великого поэта. Нам даже не придется очень долго искать. Помните рассказ о великолепном замке графа Сент-Омера в греческих Эстивах? Вполне вероятно, что имя «Гомер» прилипло к повествованию о Троянской войне с легкой руки этого графа. Но сначала следует сказать несколько слов о средневековой Греции.

В свое время мы уже писали о том, что в 1204 г. крестоносцы взяли штурмом Константинополь, а на обломках Византии итальянское и французское рыцарство основало так называемую Латинскую империю. На архипелагах Эгейского моря возникли республики венецианского типа (Венеция принимала активное участие в четвертом крестовом походе), а материковая Греция досталась французам. И хотя Латинская империя оказалась весьма непрочным государственным образованием, европейские владения на Балканах просуществовали вплоть до середины XV в., когда Греция была захвачена турками. К сожалению, реконструкция средневековой греческой истории сопряжена с огромными трудностями, так как дошедшая до наших дней информация крайне неполна и противоречива. Промежуток времени протяженностью почти в тысячу лет зияет чудовищными провалами и белыми пятнами. Ниже мы будем часто ссылаться на Ф. Грегоровиуса, оставившего фундаментальный труд под названием «История города Афин в Средние века».

После падения Западной Римской империи в V в. н. э. Греция в буквальном смысле слова исчезает с политической карты Европы. Грегоровиус: «Что касается собственно истории Афин, то их судьбы в эту эпоху (речь идет о Средних веках. — Л. Ш.) покрыты таким непроницаемым мраком, что было даже выставлено чудовищнейшее мнение, которому можно было бы поверить, а именно, будто Афины с VI по X в. превратились в необитаемую лесную поросль, а под конец и совсем были выжжены варварами. Доказательства существования Афин в мрачнейшую эпоху добыты неоспоримые, но едва ли может служить что-нибудь более разительным подтверждением полнейшего исчезновения Афин с исторического горизонта, как тот факт, что потребовалось приискивать особые доказательства ради того только, что достославнейший город по преимуществу исторической страны влачил еще тогда существование». Некогда знаменитые греческие города, такие как Фивы, Коринф или Спарта, практически не упоминаются византийскими летописцами; в хрониках гораздо чаще звучат имена итальянских городов. Странным образом бесследно улетучивается классическая античная мысль, ровным счетом ничего не известно о существовании в этот период в Афинах школ и библиотек, а Парфенон превращается в христианский храм. Хотя в VI в. и появляются первые скупые упоминания об Афинах как о небольшом византийском укреплении, якобы восстановленном императором Юстинианом, Грецию в целом продолжает окутывать непроницаемый мрак. Это глухая заштатная провинция со смешанным полуславянским населением. Примечательно, что само слово «эллины» имеет весьма позднее происхождение. Грегоровиус пишет: «Только в XV столетии Лаоник Халкокондил, родом афинянин, присваивает опять за своими земляками наименование „эллинов“…»

Константинополь только в VIII в. н. э. начинает прибирать к рукам эту тьмутаракань. Сообщается, например, что полководец Ставракий вернулся оттуда с богатой добычей, но никакие города по-прежнему не упоминаются, а Греция в основном служит местом ссылки политических преступников. Потом она снова проваливается в небытие на сотни лет, и только с приходом крестоносцев постепенно рассеивается туман, затопляющий Балканы. Грегоровиус: «В середине X века Эллада и Пелопоннес могли представляться императору Константину… странами, впавшими в варварство, да и в XIII веке даже франкские завоеватели застали в Морее славянское население». К сожалению, мы привыкли воспринимать крестовые походы крайне однобоко, как грубое завоевание, сопровождавшееся резней, грабежами и чудовищными зверствами. Кто спорит, были и убийства, и грабежи, и сожженные города — на войне как на войне. Но не следует забывать, что крестовые походы были не только крупными религиозными и военными предприятиями, но и важнейшими светскими событиями. Не один только папа Иннокентий III приложил к ним руку. У Грегоровиуса можно прочитать об активном участии светских властей Европы (бельгийцы, немцы, французы и т. д.), а в числе руководителей и организаторов похода находилась высшая европейская знать — граф Балдуин Фландрский, маршал Шампаньи Жоффруа де Виллардуэн, граф Гуго де Сен-Поль, Людовик де Блоа и другие.

Результатом крестовых походов стало образование на территории Греции мозаики феодальных государств. В традиционной истории принято оценивать их роль в основном негативно, но вот, например, Грегоровиус пишет следующее: «Новую историю для нее (Греции) открыли именно патины, и новая история эта оказалась почти такой же пестрой, как древняя». Ахайское княжество, занимавшее полуостров Пелопоннес, испытало сильнейшее культурное влияние Западной Европы и просуществовало 227 лет. По меркам того времени, это было весьма прогрессивное государственное образование, ибо князь не был монархом в полном смысле слова, а являлся всего лишь первым среди равных в соответствии с феодальным кодексом. Резиденцией афинских герцогов стал город Эстивы (античные Фивы). Происходит возвышение Афин. Располагая удобным морским портом и находясь в союзе с Венецией, они быстро возвращают себе былое морское могущество. В Фивах и Афинах обосновались генуэзские купцы, и между ними и венецианскими купцами развернулась плодотворная конкуренция. Это было время, когда пышным цветом расцвели литература и искусство, от которых странным образом почти ничего не сохранилось. Грегоровиус: «Княжеский двор Жоффруа II Виллардуэна… даже на Западе слыл за школу утонченных нравов». Одним словом, мы опять наблюдаем, как подобно фениксу из пепла возрождается и расцветает полузабытая античность. Что же касается бесследно пропавших литературных произведений и памятников изобразительного искусства, то вполне вероятно, что рукописи, фрески и скульптуры, почитаемые сегодня древнегреческими, таковыми в действительности не являются, а были созданы на протяжении двухсот пятидесяти лет интенсивной культурной жизни средневековой Греции. Просто внедрение и официальное признание длинной скалигеровской хронологии спровоцировало невероятный кульбит, в результате которого они оказались заброшенными в незапамятную древность.

Хотя жизнь латинских государств не была совершенно безоблачной и порой случались серьезные военные конфликты (так, рост афинского влияния вызвал сильное недовольство Пелопоннеса, что привело к войне), в целом положение греческих княжеств и герцогств оставалось достаточно стабильным. Крестоносную эпоху нельзя рассматривать как череду непрерывных войн и походов. Большую часть времени царил мир, развивалась торговля, а в Коринфе в 1305 г. даже функционировал парламент. Грегоровиус пишет, что на коринфском перешейке, где в древности происходили игры Посейдона, теперь во славу прекрасных дам ломали копья рыцари. Греция очень быстро превратилась в модное и привлекательное место. Сюда съезжалась европейская знать, а многие принцы и принцессы навсегда переселились на Балканы. Велось активное строительство, в большой чести были искусство, сочинялась музыка, а у подножия Олимпа устраивались многолюдные спортивные состязания. Грегоровиус: «Венецианские нобили, жаждавшие приключений, пустились в греческие моря, изображая из себя аргонавтов XIII века… При дворе Феодора II жил знаменитый византиец Георгий Гемист (Плетон), воскресший античный эллин». К сожалению, история латинских государств на территории Греции известна нам с очень большими пробелами. Историк XIX в. В. Мюллер писал: «Эти архивы дают нам лишь скелет той романтической драмы, театром которой была Греция в продолжение 250 лет (имеются в виду XIII–XV века) и в которой играли руководящие роли и живописная толпа бургундской знати, и германские рыцари, и военные авантюристы Каталонии… и флорентийские богачи… и, наконец, принцессы и высокопоставленные дамы из старейших французских родов».

Выше мы уже писали о графе Сент-Омере (Saint Homer, святой Гомер), который в своем роскошном особняке в Эстивах сочинял по-старофранцузски героические песни о славных плаваниях крестоносцев, ведомых отважным царем Итаки Одиссеем. Греческий язык был тоже в ходу. Напомним читателю, что в XI в. по-гречески говорила вся римская знать, а Южная Италия в свое время даже называлась Великой Грецией. У Грегоровиуса встречается это имя. Оказывается, род Сент-Омеров играл исключительно важную роль в итальянских и греческих событиях XIII в. и, в частности, принимал участие в крестовых походах. Поэтому совсем не исключено, что ктото из представителей этого рода, живший в XIII–XIV вв., собрал семейные предания о Троянской войне (которая, как мы помним, в действительности происходила в XIII в. н. э.) и, будучи даровитым поэтом, переложил их изящными стихами. Между прочим, нам известно, что один из Сент-Омеров, маршал Николай де Сент-Омер, принимал непосредственное участие в войне 1311–1314 гг., события которой также, по-видимому, частично вошли в троянский цикл.

В 1453 г. под натиском турок-османов пала Восточная Римская (Византийская) империя. Афины отчаянно защищались, однако султан Омар приказал начать артиллерийскую бомбардировку Акрополя, представлявшего собой сильную крепость. Грегоровиус: «Нижний город, сдавшийся неприятелю без боя, подвергся всем ужасам варварского нашествия… упорное сопротивление Акрополя привело янычар в ярость…» Ценнейшие архитектурные памятники XII–XIV вв. оказались до основания разрушенными, а много лет спустя эти развалины были объявлены очень древними и приписаны античным грекам. Афины вновь на столетия погружаются во мрак, а Греция надолго выпадает из сферы интересов Европы. Ее история окончательно мифологизируется, а утверждение официальной длинной хронологии довершает дело. В XVI столетии в Европе всерьез задавались вопросом о существовании Афин когда бы то ни было, и только во второй половине XVII в. французские монахи составили первые планы города.

Глава 9Истоки традиционной хронологии

Поскольку подлинные античные рукописи до наших дней не сохранились, надежная датировка событий древнегреческой и древнеримской истории буквально повисает в воздухе. При этом фундаментальное значение имеет как раз история Рима, потому что при построении единой сквозной хронологической шкалы в XVI–XVII вв. ее создатели опирались в первую очередь на римскую хронологию. Древнегреческая история гораздо более фрагментарна и изобилует многочисленными пробелами, поэтому в свое время она была просто-напросто искусственно пристегнута к римской. Еще хуже дело обстоит с Древним Египтом, странами Ближнего Востока и Передней Азии и Древней Индией. Древнеегипетская хронология зияет совершенно чудовищными провалами и представляет собой рыхлый конгломерат слабо связанных между собой фрагментов, часто полностью самостоятельных. Во вступительной главе мы уже писали о египетском жреце из Гелиополя Манефоне, который в 300 г. до н. э. составил список фараонов, насчитывающий ни много ни мало 30 династий. Если всех этих фараонов расположить последовательно, то мы получим совершенно несуразную цифру в 15 тысяч (!) лет. Полагая, что Манефон ошибся, расположив фараонов в цепочку друг за другом, египтологи с помощью различных ухищрений (соправительство, параллельное существование династий в разных частях страны и проч.) сумели сократить древнеегипетскую историю до 5–6 тысяч лет. Но даже по самым фундаментальным вопросам единства среди ученых как не было, так и нет по сей день. Вот как они определяют дату воцарения первого фараона Мена (Мены, Мины): 5867 г. до н. э., 5770-й, 5702-й, 5613-й, 4455-й, 4157-й, 3892-й, 3623-й, 3180-й, около 3000, 2850-й, 2320-й, 2224-й. Разброс между крайними датами составляет 3600 лет — ощутимо больше, чем от нашего времени до Троянской войны. О какой надежности датировок можно вести речь при таком положении дел?

Китайские исторические хроники отличаются редкостной бессистемностью и хаотичностью. По мнению многих историков, трудности историко-географического и социально-исторического характера превосходят здесь всякое воображение. Л. Н. Гумилев пишет в своей книге «Хунну в Китае»: «Первичные сведения получены из переводов китайских хроник, но, хотя переводы сделаны добросовестно, сами хроники — источник сверхсложный». Что же касается хронологии Индии, то многие ученые прямо пишут, что ее реконструкция сопряжена с исключительными трудностями, главная из которых — практически полное отсутствие датированных памятников. По сути дела, в нашем распоряжении имеется только лишь туманная народная традиция; история Индии насквозь легендарна и предельно мифологизирована. Излишне говорить, что хронология Египта, Индии и стран Ближнего Востока выстраивалась путем ее привязки к римской. Таким образом, римская хронология является в известном смысле позвоночным столбом всей европейской (и не только европейской) хронологии вообще.

Но может быть, хотя бы с Римом все обстоит более или менее благополучно? Ничуть не бывало. Основным источником, на котором покоится традиционная римская история, являются сочинения Тита Ливия. Труд Ливия охватывает период от основания Рима и до 293 г. до н. э., а также промежуток от 218 до 168 г. до н. э. Первое издание Ливия состоялось в 1469 г. по утраченной рукописи неизвестного происхождения. Вот что писал об античных хрониках Н. Радциг: «Дело в том, что римские летописи до нас не дошли, а потому все наши предположения мы должны делать на основании римских историков-анналистов (тот же Тит Ливий, Корнелий Тацит и другие. — Л. Ш.). Но и тут… мы сталкиваемся с большими затруднениями, из которых главное то, что и анналистов мы имеем в весьма плохом виде». Надо сказать, что претензий к Ливию у историков накопилось более чем достаточно. Например, списки консулов, которые он приводит, на каждом шагу буквально пестрят разногласиями, а в выборе их имен вообще наблюдается полный произвол. Но как же это согласуется с тем обстоятельством, что в римских хрониках, по уверениям историков, велась погодная запись всех должностных лиц? Ведь считается, что анналисты опирались на эти хроники при создании своих трудов. Наконец, крайне ненадежной и легендарной в изложении Тита Ливия предстает история раннего (царского) Рима. Более того, некоторые ученые напрочь отрицают достоверность так называемой первой декады Ливия (750–292 гг. до н. э.), и таких ученых совсем немало — Моммзен, Льюис, Ранке и другие.

Например, Теодор Моммзен (1817–1903), автор фундаментальной «Римской истории» находит в традиционной хронологической версии массу противоречий и неувязок: «Хотя царь Тарквиний Второй был уже совершеннолетним к моменту смерти своего отца и воцарился через тридцать девять лет после того, тем не менее он вступает на престол юношей». Да стоит ли переживать по поводу таких мелочей, когда историки не могут договориться даже о дате основания Рима! А ведь это отправная точка всей римской хронологии. Сегодня принято считать, что Рим был основан в 753 г. до н. э. Некоторые римские ученые высказывались еще определеннее: по их мнению, Вечный Город был заложен Ромулом 21 апреля 753 г. до н. э. (Совершенно убийственная точность! Было бы весьма любопытно узнать, как сия цифра получена.) Между тем существовала и другая точка зрения. Скажем, Гелланик и Дамаст, жившие в IV в. до н. э., полагали, что Рим был основан вовсе не Ромулом, а Энеем и Одиссеем сразу после окончания Троянской войны. Между прочим, это мнение разделял такой авторитетный ученый античности, как Аристотель. Беда только в том, что в рамках традиционной хронологии Троянская война завершилась в конце XIII или самом начале XII в. до н. э. и отстоит от общепринятой даты основания Рима почти на 500 лет. Приходится выбирать одно из трех: или Рим был основан на 500 лет раньше, или Троянская война разыгралась на 500 лет позже, или наши хронисты вместе с Аристотелем никакого доверия не заслуживают, и Одиссей тут совершенно ни при чем. А если город заложил все-таки Одиссей, то как тогда быть с Ромулом? Одним словом, вопросов куда больше, чем ответов, поэтому сначала необходимо разобраться с традиционной хронологией.

Испокон веков люди измеряли время по-разному. Существовали лунные, солнечные и лунно-солнечные календари. В лунном календаре месяц состоит из 29 или 30 суток, а двенадцатимесячный год, в свою очередь, оказывается «плавающим» и равняется 364 или 365 суткам. Возможен и смешанный лунно-солнечный календарь, таким календарем до наших дней пользуются, например, в Израиле. Наконец, солнечный календарь принят, как известно, в большинстве стран мира, в том числе и в России. Он существует в двух модификациях — менее точной юлианской и более точной григорианской. Мы не станем углубляться в дебри календарной проблемы, хотя «блох» здесь более чем достаточно, а отметим только, что едва ли не важнейшей проблемой, возникающей при датировке древних рукописей, является исходная точка отсчета того календаря, которым пользовался хронист, т. е. событие, от которого ведется счет лет. Скажем, вышеупомянутый израильский календарь считает годы от сотворения мира, которое произошло 7 октября 3761 г. до н. э. А вот в мусульманских странах принята эра хиджры, ведущая счет лет от бегства Мухаммеда из Мекки в Медину («хиджра» в буквальном переводе и означает «бегство»), каковое событие имело место 16 июля 622 г. н. э.

Христиане Египта, Эфиопии и Судана считают годы по так называемой эре Диоклетиана от 29 августа 284 г. н. э., а вот в Китае принят лунно-солнечный календарь, восходящий к легендарному царю Хуан-Ди (2637 г. до н. э.). В древности многие народы отсчитывали свою историю от некоего знаменательного события. Древние греки возводили свое летоисчисление к первым Олимпийским играм, состоявшимся 1 июля 776 г. до н. э., а вот в Древнем Риме была принята эра от основания города (Рима), которая была в ходу и в Средневековье вплоть до XVII в. Надо сказать, что в самой империи она особой популярностью не пользовалась, поскольку имелись разные мнения по поводу этого эпохального события. Выше мы писали, что, по преданию, Рим был заложен 21 апреля 753 г. до н. э., но существовала и другая точка зрения, приписывавшая его основание Энею и Одиссею — участникам Троянской войны, что автоматически дает разницу в 500 лет. Отсюда понятны те трудности, с которыми сталкивается современный историк, переводя римское летоисчисление в даты юлианского календаря. Поскольку заранее неизвестно, от какой из этих двух дат отталкивался древний хронист, то мы с высокой степенью вероятности рискуем получить хронологическую ошибку чудовищной величины. Таким образом, римская хронология буквально повисает в воздухе, а ведь она является становым хребтом всей хронологии древнего мира.

На Востоке существовала также эра Селевкидов (названная так по имени одного из эллинистических царей), а вот в Византии была в ходу эра Набопаласар, считавшая годы от 26 февраля 747 г. до н. э. Она применялась вплоть до падения Константинополя в 1453 г. Во многих странах счет лет велся от сотворения мира, но вся беда заключается в том, что единого мнения относительно начала мира у древних хронистов не было. Историкам известно около двухсот вариантов даты сотворения мира. Вот только некоторые из них (всюду даются года до н. э.): 5508 (византийская, или константинопольская, дата); 5969 (антиохийская); 5493, 5472, 5624 (три варианта александрийской датировки, или эры Анниана); 4004 (еврейская, Ашер); 5872 (датировка 70 толковников); 4700 (самарийская); 3761 (иудейская, принятая в современном израильском календаре); 3941 (Иероним); 5500 (Ипполит и Секст Юлий Африканский); 5515 (Феофил); 5507 (Феофил); 5199 (Евсевий Кесарийский); 5551 (Августин). Разброс между крайними датами, как видим, достигает почти двух тысяч лет. В русском летописании тоже использовались даты «от сотворения мира», но современные историки, переводя события русских летописей в годы от рождества Христова, отталкиваются почему-то только лишь от византийской даты (5508 г. до н. э.), хотя совершенно не исключено, что летописец мог пользоваться и другими вариантами летоисчисления. Тем самым мы сразу получаем грубую хронологическую ошибку.

То летоисчисление, к которому мы привыкли (в гг. до н. э. и в гг. н. э.), возникло сравнительно поздно. В предыдущей главе мы уже писали о богослове Иосифе Скалигере (1540–1606), заложившем основы традиционной хронологии, которой с некоторыми изменениями историки пользуются по сей день. В 1583 г. он ввел сквозной счет дней от 1 января 4713 г. до н. э. (в так называемых юлианских днях), а его коллега и последователь иезуит Дионисий Петавиус (1583–1652) предложил взять за основу рождество Христово и считать события от него к нам со знаком плюс, а до него — со знаком минус. Все события после рождества Христова стали обозначать аббревиатурой AD (Anno Domini, лето Господне), до него — aD (ante Deum, до Господа); в англоязычных странах в наше время часто используется сокращение BC (before Christ — до Христа). И хотя считается, что эра от рождества Христова была предложена еще в 525 г. архивариусом папы римского (которого по странному совпадению тоже звали Дионисием Малым, т. е. Дионисием Петавиусом по-латыни), но впервые она почему-то начинает упоминаться в документах X в., а в бумагах папской канцелярии появляется только в 1431 г. Ради полноты картины добавим, что в III в. н. э. жил еще один Дионисий (правда, без прозвища), тоже весьма известный хронолог, отдавший много сил вычислению Пасхи. Между прочим, на протяжении всего первого тысячелетия вплоть до X в. дата рождения Христа не интересовала никого, кроме этих двух Дионисиев из третьего и шестого века. Впрочем, нашему читателю к этаким кульбитам не привыкать — вспомните хотя бы философов Платона, Плотина и Плетона, оказавшихся в разных эпохах.

Разумеется, Иосиф Скалигер начинал не на пустом месте. Попытки подогнать изобилующие пробелами хроники к некоей общей хронологической модели предпринимались задолго до него. Занимался этим, в частности, и уже знакомый нам Гелланик с острова Лесбос (IV в. до н. э.), полагавший, что Рим был основан вовсе не мифическим Ромулом, а героями Троянской войны. Об ученых греках Эратосфене, Аполлодоре и Тимее, составивших хронологические таблицы царей и архонтов, мы тоже в свое время рассказывали. В III–IV вв. н. э. за дело взялись христианские хронологи, среди которых самым известным был Евсевий Кесарийский (он же Евсевий Памфил), римский церковный писатель и епископ Кесарии (Палестина), живший между 260 или 265 и 338 или 339 гг. н. э. В 300 г. Евсевий составил «Хроники», позже переведенные на латынь Иеронимом Стридонским и продолженные до 378 г. Современный историк Э. Бикерман пишет: «Компиляция Иеронима явилась основой хронологических знаний на Западе. И. Скалигер, основоположник современной хронологии как науки, попытался восстановить весь труд Евсевия». Совокупный труд Евсевия и Иеронима суммировал политическую и литературную историю Греции, Рима и древнего Израиля с опорой на Священное Писание (кроме «Хроник» Иероним перевел на латынь Четвероевангелие и часть Ветхого завета). Мирская история становилась частью истории библейской, поэтому все изложенные в Библии события должны были получить хронологическую привязку. Разумеется, вопроса о достоверности и подлинном времени написания библейских текстов даже не возникало, потому что Библия — это слово Божие.

На протяжении тысячи лет труд Евсевия неоднократно переделывался, комментировался и дополнялся. Вот как пишет об этом старший современник И. Скалигера Жан Боден (1530–1596): «Иеремия прибавил (к схеме Евсевия) 50 лет, Проспер Аквитанский 60 лет, Пальмерий Флорентийский 1040 лет… Сигиберт Галл (составил хронику) от 381 года до 1113 года с приложением неизвестного автора до 1216… Антонин, архиепископ Флорентийский, — историю от Сотворения до 1470 года…» Быть может, вы полагаете, что в распоряжении этих ребят была выверенная и отшлифованная хроника, которую оставалось только дополнить? Да ничего подобного! Вот как выглядит хронология Евсевия в действительности: «Шел девятнадцатый год правления Диоклетиана, когда в месяце дистре (март у римлян), накануне праздника Страстей Господних, повсюду был развешан императорский указ, повелевающий разрушать церкви до основания…» Или: «После Нерона и Домициана, при императоре, чье время мы теперь описываем, частичные гонения на нас по городам поднимала восставшая чернь». Но может быть, в других частях его хроники имеются более точные указания — от сотворения мира, основания Города и т. п.? Блаженны верующие, ибо их есть царствие небесное: «Антонин царствовал семь лет и шесть месяцев; после него был Макрин, который прожил год, а после него владычество над римлянами получил другой Антонин… Антонин прожил только четыре года; власть наследовал самодержец Александр». (Цитаты по «Другой истории войн» и «Другой истории науки».) Вот такая, с позволения сказать, хронология легла на стол гуманистов эпохи Возрождения. На протяжении тысячи лет к этим скупым отрывочным сообщениям, повисшим в пустоте, не было прибавлено ни строчки.

Между прочим, весьма примечательно, что в XIV в. повторить хроники Евсевия пытался византийский историк Никифор Каллист, а позже над ними всласть потрудился Матфей Властарь, автор «Собрания святоотеческих правил». На наш взгляд, это наводит на определенные размышления: снова и снова торжествует утомительная цикличность, когда аутентичный текст, вроде бы изъезженный вдоль и поперек, должен быть «повторен» или «восстановлен». Куда логичнее предположить, что византийские церковники не занимались редактурой ветхой рукописи, а просто-напросто сочиняли ее в меру своего собственного разумения. Тем самым сразу же снимается вопрос о тысячелетней бессобытийной лакуне — хроники Евсевия на самом деле следует датировать не IV, а XIV столетием. В пользу этой гипотезы свидетельствуют хотя и косвенные, но очень весомые аргументы, которые будут читателю сейчас представлены.

В «Собрании святоотеческих правил» Матфей Властарь дает наиболее полное для своего времени изложение теории и хронологии пасхалии. Другими словами, он подробно и обстоятельно рассматривает вопрос о том, как должна праздноваться христианская Пасха. Мы не станем здесь углубляться в детали, а отметим только, что Матфей Властарь сформулировал четыре правила, регламентирующих эту процедуру. Интересующее нас последнее правило гласит: Пасху следует праздновать не в любой день недели, а в первое же воскресенье, следующее за первым весенним полнолунием (т. е. иудейской пасхой). Определение дня празднования пасхи потребовало достаточно сложных астрономических расчетов. И. А. Климишин в своей книге «Календарь и хронология» пишет об этом так: «Вопрос о „сочетании“ лунного календаря с солнечным (юлианским) стал воистину „во весь рост“ перед христианскими богословами во II в. н. э., когда начала складываться христианская традиция празднования Пасхи… Они составили расписание фаз („возраста“) Луны по календарным месяцам 19-летнего цикла. Другими словами, был построен своеобразный „вечный календарь“, в котором для каждого года 19-летнего цикла новолуния были сопоставлены с конкретными датами календарных месяцев. Эта таблица и использовалась на протяжении многих сотен лет как для расчетов дат Пасхи, так и для датировки событий…»

Так вот, Матфей Властарь пишет, что первые три правила празднования Пасхи твердо соблюдаются и поныне (Матфей, напомним, работал примерно в середине XIV в.), а четвертое правило (процитированное нами выше) — нарушено. Он указывает и на причину произошедшего: из-за несоответствия пасхального «круга луны» длине юлианского года от полнолуния до пасхи проходит теперь (т. е. в XIV в.) не менее двух дней. Причины этого явления — сугубо астрономические, отцам церкви в ту пору, надо полагать, неизвестные. Так или иначе, но Матфей совершенно справедливо определяет величину этого смещения и говорит, что оно составляет приблизительно 1 сутки за 300 лет. Отсюда и возникает рассогласование: если иудейская пасха приходится на субботу, то в соответствии с четвертым правилом христианская пасха должна праздноваться на следующий день, т. е. в воскресенье. На практике же, из-за образовавшегося двухдневного смещения, пасхалия определит другую дату — первое воскресенье по прошествии двух дней после полнолуния, т. е. в следующее воскресенье неделей позже. Теперь резюмируем: а) разница между пасхальными и истинными полнолуниями набегает со скоростью 1 день за 300 лет; б) ко времени Матфея (середина XIV в.) уже набежало 2 дня разницы; в) следовательно, пасхалия была составлена шестьсот лет назад, примерно в середине VIII в. н. э. (750-й г.). Понятно, что канонизировать ее могли еще позже.

Приведенные нами расчеты совершенно безупречны. Однако они решительно противоречат традиционной «скалигеровской» хронологии, так как последняя полагает, что дата празднования христианской пасхи была утверждена решением первого Вселенского Никейского собора, который проходил в 325 г. н. э. Процитируем словарь Брокгауза и Ефрона: «В сочинениях св. Афанасия Александрийского, Сократа, Евсевия Кесарийского, Созомена, Феодорита и Руфина сохранилось, однако, столько подробностей о соборе, что с присоединением дошедших до нас 20 правил и символа собора можно составить себе о нем довольно ясное представление… 4 или 5 июля (325 г. н. э. — Л. Ш.) прибыл в Никею император, и на следующий же день состоялось открытие собора в большой зале императорского дворца… Собор решил вопрос о времени празднования Пасхи… и постановил 20 правил… По окончании собора император издал окружную грамоту, в которой убеждал единодушно исповедовать установленную на соборе веру». (Цитата по книге Г. В. Носовского и А. Т. Фоменко «Русь и Рим».) Откровенно говоря, можно было бы обойтись и без Брокгауза с Ефроном, поскольку никто из современных историков не отрицает, что дата празднования христианской Пасхи была утверждена решением Никейского собора в 325 г. н. э.

Но ведь если бы это было на самом деле так, то Матфей Властарь в середине XIV в. насчитал бы, как минимум, три дня разницы между пасхальным и истинным полнолунием! Совершенно очевидно, что ошибиться на целые сутки добросовестнейший Матфей не мог никак. Что же заслуживает большего доверия: высосанная из пальца традиционная хронология или законы обращения небесных тел? На наш взгляд, здесь нет предмета для размышлений. Можно добавить, что сомневаться в обоснованности мнения константинопольских ученых XIV в. по вопросу празднования Пасхи не приходится, поскольку «Собрание святоотеческих правил» Матфея Властаря — каноническая церковная книга. Это придает особую весомость ее указаниям, потому что вплоть до XVII в. православная церковь следила за соблюдением канона с величайшим тщанием, и даже малейшие текстуальные изменения были крайне затруднены и всегда сопровождались ожесточенной полемикой. Если бы по вопросу празднования Пасхи предпринимались какие-либо поправки, мы не могли бы об этом не знать.

К XVI столетию, когда во весь рост встал вопрос создания подлинно научной хронологии, пришло время Скалигера, Петавиуса и других. Но вы жестоко ошибаетесь, если думаете, что ее творцы опирались на какие-то не дошедшие до нас хронологические сочинения античности или неведомые консульские списки. Нумерология, астрология и каббала — вот что лежало в основе расчетов историков Ренессанса. Посему имеет смысл поговорить о методах работы Иосифа Скалигера более обстоятельно.

В 1566 г. в Париже вышла из печати книжка под названием «Метод легкого познания истории». Ее автор, философ, историк и правовед XVI в., уже знакомый нам Жан Боден, популярно рассказывает, как творилась мировая хронология. Придется привести обширные цитаты, поэтому наберитесь терпения. «Квадрат 7, умноженный на 9, дает 441, и квадрат 9, умноженный на 7, — 567. Совершенное число — 496, 6 и 29 — меньшие части совершенного числа, оставшееся от совершенного числа превышает 8100, и они слишком велики, для того чтобы использоваться в вопросе о государствах. Квадрат 12–144, а куб — 1728. Ни одна империя в своем существовании не превысила значение суммы этих чисел, поэтому большие числа должны быть отвергнуты. Сферических чисел, включенных в великое число, четыре — 125, 216, 625, 1296. Посредством этих нескольких чисел, в множестве которых имеются не совершенные, не квадраты, не кубы, а также числа, составленные из четных или нечетных разрядов, но не из семерок и девяток, которых в этой бесконечной последовательности относительно немного, нам позволено изучать чудесные изменения почти всех государств. Во-первых, начиная с куба 12, про который некоторые из академиков говорят, что это великое и фатальное число Платона, мы обнаружим, что монархия ассирийцев от царя Нина до Александра Великого воплощает это число в точности, по мнению самого Платона. Меланхтон, Функ и все ученые мужи следуют ему… От потопа до разрушения храма и еврейского государства Филон насчитывает 1717 лет. Иосиф дает на двести лет больше, другие — существенно меньше. Я склонен думать, как из правды истории, так и из значимости самого великого числа, что 11 лет должно быть добавлено к срокам Филона, так как результат должен быть не меньше и не больше, чем куб 12… Хотя среди писателей существуют великие расхождения относительно (времени) рождения Христа, еще Филон, который считается наиболее точным среди всех древних, относит это к 3993 г., Лукидий от этого года отнимает три, Иосиф прибавляет 6 по многим причинам, которые я вполне одобряю, так как получается число 3999, результат квадрата 7 и 9, самым замечательным образом подходящий к изменениям в наиболее важных делах, которые затем последовали. По этой системе смерть Христа приходится на 4000 г. от Творения».

Воздержимся пока от комментариев и продолжим цитирование. «От основания города (Рима. — Л. Ш.) до поражения при Каннах 539 лет, которое (число) образовано из 77, взятых 7 раз. К этому времени Римская империя была почти разрушена. От поражения при Каннах до поражения при Барии — 224 года. Оба числа — из целых семерок, и оба поражения произошли во второй день августа. Известно, что Лисандр сравнял с землей стены Афин на 77-й год после победы при Саламине… И также в год нашего Спасителя 707-й на 7-й год правления короля Родерика, мавры вторглись в Испанию, через 717 лет после этого они были выдворены, как мы можем прочитать у самого Тарафы, испанского писателя». У нас нет слов. Это настолько замечательно, что хочется встать и аплодировать стоя. Не история, а прямо какая-то «Пиковая дама». С тузом, правда, полной ясности нет, да и тройка едва брезжит, зато семерка предстает во всей красе: «Царство персов от Кира до Александра продержалось 210 лет — число, которое сформировано из 30 целых семерок».

Когда большие цифры мелькают, как в калейдоскопе, глаз поневоле замыливается. Например, Боден сообщает, что знаменитые законы Ликурга (легендарный спартанский законодатель, живший в IX–VIII вв. до н. э. — Л. Ш.) были отменены через 567 лет после их принятия. Читатель, вы только вдумайтесь: от Ивана Грозного до наших дней прошло на сто лет меньше! Вы в состоянии вообразить, что законы, принятые в XVI в., продолжают действовать до сих пор? Откуда же это дикое число взялось? Успокойтесь, все очень просто: «Число получилось умножением квадрата 9 на 7. Но Птолемеи от Сотера до Августа, который придал Египту форму провинции, правили 294 года, а число это состоит из целых семерок (взятых 42 раза). Государство евреев находилось в упадке 70 лет, то же число лет афиняне держали контроль над Грецией, как писал Аппиан. Готы от Теодориха, своего первого короля, до Аттилы правили 77 лет, как писал в своих фастах (хрониках. — Л. Ш.) Панвинио. Спартанцы 12 лет командовали всей Грецией, Аппиан здесь авторитет. Примеры (с числом 12) я завершу Александром Великим, который пришел к власти за 6 лет до смерти Дария и то же число лет правил после того, как Дарий был убит. После этого блеск его империи померк так же внезапно, как меркнет вспышка (молнии)». (Цитаты по книге Д. Калюжного и А. Жабинского «Другая история войн».)

Помимо математической магии, существовали и другие подходы к анализу всемирной истории. Например, итальянский математик, философ и врач Джероламо Кардано (1501 или 1506–1576) рассчитывал хронологию исходя из положения звезд, за что и удостоился суровой отповеди от Бодена, который назвал его изыскания смехотворными и несерьезными. Тогда все еще только сочинялось, поэтому школы астрологов, нумерологов и каббалистов конкурировали на равных. Излишне говорить, что построения Кардано столь же далеки от реальности, как и хронологические штудии Иосифа Скалигера. Кстати, вполне возможно, что последний тоже был не чужд астрологического подхода. По мнению некоторых исследователей, ученые XVI в. (и Скалигер в частности) датировали опорные события глобальной хронологической карты в зависимости от определенного расположения планет. О какой надежности датировок можно вести речь, если событие откровенно подгоняется под заранее заданные параметры? Совершенно очевидно, что такая история будет не отражением реальности, а умозрительной конструкцией, нацеленной на выявление вложенных в нее закономерностей. Однако современные историки с упорством, достойным лучшего применения, продолжают талдычить о том, что Иосиф Скалигер заложил основы подлинно научной хронологии.

Пора подвести некоторые итоги. Надеемся, что читателю уже все понятно. Не было вдумчивого сопоставления ветхих хроник и непредубежденного анализа содержащейся в них информации, так как объективная картина мировой истории попросту никого не интересовала. Каждое значимое событие имело свою цель и смысл и было освящено непререкаемым авторитетом Священного Писания. А вот конкретная техника обработки материала могла быть какой угодно — от нумерологии и математической магии до астрологии и каббалы. Маги, астрологи и прорицатели — вот кто в действительности стоял у истоков традиционной хронологии.

Весьма интересную трактовку хронологии Иосифа Скалигера предложил А. М. Жабинский. Но сначала следует коротко остановиться на результатах, полученных Н. А. Морозовым. Как вы помните, он одним из первых обратил внимание на дурную повторяемость римской истории и предположил, что традиционная хронологическая шкала искусственно удлинена за счет многочисленных дубликатов. Анализ римской хронологии без труда обнаруживает три династических параллелизма: а) легендарная история царского Рима от основания Города и до изгнания царей (Империя I); б) Империя II от диктатуры Суллы и до так называемого кризиса III века; в) Империя III от кризиса III века и до падения Западной Римской империи в V в. н. э. По мнению Н. А. Морозова, реально существовала только Империя III, а Империи I и II являются ее фантомными отражениями. Кроме того, он убедительно показал наличие удивительных совпадений между событиями римской и библейской истории. Здесь не место подробно разбирать концепцию Н. А. Морозова, скажем только, что он укоротил традиционную длинную хронологию примерно на тысячу лет. Согласно его точке зрения, основные события античной и библейской истории происходили не в незапамятные времена, а в III–V вв. н. э. Группа А. Т. Фоменко продолжила изыскания Морозова и пришла к выводу, что реальная история еще короче, а большая часть событий античности укладывается в промежуток от X до XVI в. Одни и те же события описывались хронистами неоднократно, в результате чего образовались дубликаты исторических документов. Принятые впоследствии за оригинальные летописи, они были опущены в прошлое, что и стало причиной появления длинной хронологической шкалы. Итогом неверного прочтения и ошибочной дешифровки древних хроник (в том числе и цифровых значений, в них содержащихся) стало возникновение нескольких хронологических сдвигов. Исторические события повторяются через 1800 лет, 1053 года, 360 лет и 333 года. Таким образом, по Фоменко, образование хронологических сдвигов — в известной мере естественный процесс, обусловленный систематической ошибкой Скалигера и других создателей единой сквозной хронологии.

А. М. Жабинский в этом пункте с авторами «Новой хронологии» решительно не согласен. По его мнению, сдвиги сконструированы искусственно, преднамеренно, с использованием аппарата математической магии и нумерологии. В основе расчетов Скалигера лежала оккультная концепция, согласно которой числа правят миром. А. М. Жабинский убедительно показывает, что все без исключения выявленные повторы (римский, греческий, христианский, вавилонский, египетский и др.) легко сводимы к двум магическим числам — 333 и 360. Число 360 встречается в разговоре о прецессионном круге и представляет собой число божественное, положенное Богом в основу вращения Земли. А вот число 333 — это, наоборот, число дьявольское, половина от 666, числа зверя. А. М. Жабинский пишет: «Не скажу, почему взята половина, но факт остается фактом: в основе истории Скалигера число „божье“ и число „зверя“». Конец цитаты. Далее Жабинский показывает, как путем несложных расчетов всегда можно прийти к трем шестеркам. Желающие более подробно ознакомиться с его гипотезой могут обратиться к книгам «Другая история войн» и «Другая история искусства».

На наш взгляд, версия А. М. Жабинского выглядит куда убедительнее неуклюжей гипотезы о трех сдвигах. Бесчисленные повторы длинной хронологии находят в ее рамках естественное и непротиворечивое объяснение. Кроме того, в ней в полной мере присутствуют логика, изящество и своеобразная минималистская эстетика. Не вызывает никакого сомнения, что альфой и омегой скалигеровского подхода к мировой истории была так называемая каббалистическая хронология — оккультное учение, созданное еще в незапамятные времена. Конечно, принятая сегодня традиционная хронология — это всего лишь остатки былой роскоши, так как величественный опус Скалигера подвергся основательной переработке в трудах многочисленных последователей. Историки и археологи последующих столетий сумели многое прояснить и уточнить, за что им честь и хвала. К сожалению, суть дела от этого не меняется, поскольку костяком официальной исторической парадигмы продолжает оставаться насквозь оккультная хронология Иосифа Скалигера. Тысячу раз прав А. М. Жабинский: «Скалигеры же, отец и сын, судя по всему, были представителями философской концепции, согласно которой этот несовершенный мир создан Богом, а руководит им дьявол, а потому и в основу своей хронологии положили Число зверя из Апокалипсиса — 666».

Помните династический список длиною в 15 тысяч лет, составленный египетским жрецом Манефоном? Это сущие пустяки по сравнению с хронологическими таблицами древнего Шумера (страна в Южном Двуречье, где около 3000 г. до н. э. возникли многочисленные города-государства — Ур, Лагаш, Киш, Урук и др.). В распоряжении историков имеется список царей, составленный шумерскими писцами предположительно во II тысячелетии до н. э. К сожалению, толку от этого списка чуть, потому что он начинается именами царей, правивших до Потопа на протяжении 241 200 лет. А вот продолжительность царствования «послепотопных» владык вплоть до Саргона Аккадского насчитывает всего-навсего 31 917 лет. Этот курьезный пример приводит в своей книге «Ур халдеев» известный археолог Л. Вулли. Древние были явно неравнодушны к большим числам. Индуистской традиции знакома периодизация, исчисляющаяся миллионами лет. Каждый такой период назывался «вдохом и выдохом Брахмы». И что прикажете делать с такими историческими документами?

Глава 10Археологические датировки

Но ведь не сошелся же клином свет исключительно на одной истории. Есть еще наука археология, не имеющая жесткой привязки к письменным источникам, занятая изучением предметов материальной культуры. Что могут поведать нам археологи о возрасте своих находок? Оказывается, не так уж много. Например, Л. Вулли пишет, что «ассирологи решили, что первая династия Ура, в существовании которой не осталось сомнений, начиналась около 3100 г. до н. э. Я, разумеется, с ними согласился». Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Последнее слово все равно остается за историком, потому что у него в руках документы, а у археолога — только битые черепки и ржавое железо, которые датировать ох как непросто. Впрочем, от высказываний иных специалистов порой бросает в дрожь. Послушаем отечественного ученого В. Янина: «Если в слое, обнаруженном при раскопках, встречаются изделия из стекла и шифера, сердоликовые бусы, ювелирные вещи, украшенные эмалью, сканью и зернью, — значит, перед археологами остатки домонгольского периода. Если всего этого нет — мы вошли в следующий исторический период». Другими словами, историки просто договорились считать, что монгольское нашествие привело к исчезновению на Руси изящных ремесел. Какая экспертиза, помилуйте! Хлопотно, трудоемко, да и денег стоит. Все и без того предельно ясно: есть ювелирные украшения — дело было до татар, не нашли ни одного самого завалящего браслета — значит, на дворе уже XIV в. Замечательный образец строгой научности.

Вышеописанный метод называется стратиграфическим. Энциклопедический словарь разъясняет, что стратиграфия — это чередование напластований культурного слоя по отношению друг к другу, а также к подстилающим и перекрывающим его горным породам и отложениям. К сожалению, стратиграфические датировки всегда относительны, а нередко и попросту невозможны, потому что естественный порядок слоев может быть нарушен перекопами, обвалами, оползнями, эрозией и т. д. Кроме того, стратиграфия как наука складывалась в XIX в., когда раскопки очень часто велись варварски. Поступающие в музеи вещи представляли собой беспорядочную груду материала даже без сопроводительной описи. И хотя в наши дни стратиграфическая методика значительно усовершенствована, применить ее к античности удается редко, поскольку «копатели» предшествующих веков поработали на совесть.

Типологический метод классифицирует археологические памятники по материалу, назначению, форме, способу обработки, орнаменту и т. д. Даже без объяснений понятно, что типологический подход будет весьма ненадежным, если он не подкреплен стратиграфическими наблюдениями. Кроме того, он грешит очень большим субъективизмом: один археолог утверждает, что обнаруженные предметы похожи как две капли воды, а другой не усматривает в них никакого сходства. Чтобы проиллюстрировать этот несложный тезис, приведем несколько примеров. Шведский археолог О. Монтелиус, разделивший бронзовый век Северной Европы на шесть стадий, полагал, что мечи с рукоятками разного типа не могли существовать одновременно, а сменяли друг друга. Спрашивается, почему? Ведь это же чушь собачья! Скажите на милость, почему люди не могли изготавливать мечи с рукоятками разного типа? Почему короткие бронзовые кинжалы не могли использоваться одновременно с длинными? Получается, что в древности нашу планету населяли клинические идиоты: чтобы изменить форму изделия, им требовалось не меньше тысячи лет.

Вы думаете, мы шутим? Откройте труды по археологии, и вы найдете там массу интересного. С самым серьезным выражением лица нам рассказывают, что в V тысячелетии до н. э. металлическая продукция была представлена в основном шильями, иглами, зубильцами и проч., и только много позже, в IV–III тысячелетии до н. э., ее ассортимент значительно расширился: появились ножи, топоры с поперечным лезвием, тесла и т. д. При этом археологам прекрасно известно, что орудия позднего каменного века чрезвычайно разнообразны — резцы, топоры, молоты, кинжалы, ножи, пилы и многое другое. Теперь давайте порассуждаем. Выдумывать изделия принципиально нового типа не нужно — в нашем распоряжении имеются соответствующие каменные образцы (каменный век прекрасно уживался с бронзовым и даже ранним железным). Радикально менять технологию металлообработки для расширения ассортимента тоже нет необходимости. Почему же нож появляется через тысячу лет после шила? Неужели, изготовив шило, люди в течение тысячи лет не могли додуматься до металлического ножа и продолжали пользоваться каменным?

Одним словом, со стратиграфией и типологией все ясно. Совершенно очевидно, что ценность этих искусственных периодизаций практически нулевая. Но ведь у нас в запасе остались еще и так называемые независимые методы датирования древних памятников — изотопные и дендрохронологические. Вот с последних мы и начнем. Дендрохронология датирует исторические события и старинные деревянные сооружения на основе анализа годичных колец древесины, которые нарастают неравномерно по годам. Принято считать, то график толщины годовых колец примерно одинаков у деревьев одной породы, растущих в сходных условиях в одном и том же регионе. Чтобы такой метод стал работоспособным, необходимо сначала построить эталонную шкалу по годовым кольцам деревьев данной породы на протяжении достаточно длинного исторического периода и уже с ее помощью датировать некоторые деревянные археологические находки. Для этого надо определить породу дерева, сделать спил, измерить толщину годовых колец, построить график, а затем сравнить его с соответствующим отрезком эталонной шкалы. К сожалению, дендрохронологические шкалы в Европе протянуты вниз всего лишь на несколько столетий. Многие ученые указывают на серьезные трудности, с которыми сталкивается метод дендрохронологического датирования: отсутствие старых деревьев в европейских лесах (как правило, не более 400 лет), особенности строения древесины лиственных пород и др. Вдобавок дело осложняется тем, что многие факторы в принципе невозможно учесть (особенности местного климата в то время, состав почв, колебания увлажненности и т. д.), хотя они могут заметно повлиять на конечный результат.

По всем этим причинам дендрохронологический метод не годится для независимого датирования сколько-нибудь древних находок. Предположим, в распоряжении ученых оказался кусок бревна, извлеченный из постройки, которая считается античной. Деревьев двухтысячелетнего возраста в Европе нет, поэтому заключение о возрасте находки будет сделано в рамках традиционных хронологических представлений. Если найденные впоследствии другие бревна удастся хронологически привязать к бревну номер один, можно будет сделать вывод о возрасте этих находок друг относительно друга — и только. Но абсолютная датировка будет все равно ошибочной, поскольку первая находка была датирована совершенно произвольно.

Существуют и другие подходы, претендующие на определение абсолютного возраста археологических памятников. Это быстрота выветривания каменных пород и сооружений, скорость осадко-накопления и некоторые другие. Однако все эти методики зависят от огромного числа меняющихся во времени параметров, учитывать которые мы просто не умеем. Так, современный исследователь А. Олейников сообщает (основываясь на данных традиционной истории), «что египетский фараон Рамзес II царствовал около 3000 лет назад. Здания, которые были при нем возведены, сейчас погребены под трехметровой толщей песка. Значит, за тысячелетие здесь отлагался примерно метровый слой песчаных наносов.

В то же время в некоторых областях Европы за тысячу лет накапливается всего 3 сантиметра осадков. Зато в устьях лиманов на юге Украины такое же количество осадков отлагается ежегодно». (Цитата по книге Г. В. Носовского и А. Т. Фоменко «Русь и Рим».)

Таким образом, в сухом остатке мы имеем только изотопные методы. Калий-аргонные датировки применимы только к очень древним останкам, возраст которых исчисляется сотнями тысяч лет. Радий-урановый и радий-актиниевый методы действуют в пределах 300 тысяч лет, но и они мало чем могут нам помочь, поскольку дают погрешность порядка 4–10 тысяч лет. Остается радиоуглеродная методика (радиокарбон), с помощью которой, как уверяют специалисты, мы можем надежно датировать органические останки, возраст которых не превышает 35 тысяч лет. Суть методики предельно проста. В атмосферном воздухе, помимо стабильного углерода, всегда содержится некоторое количество углерода радиоактивного (C-14). Химически два этих углерода абсолютно идентичны, поэтому они накапливаются в тканях в той же самой пропорции, в которой присутствуют в атмосферном воздухе. Когда организм (животный или растительный — значения не имеет) прекращает свое физическое существование, накопленный в тканях радиоактивный углерод начинает распадаться. Зная период его полураспада и исходное содержание C-14 в атмосфере, мы с высокой степенью точности можем определить время, когда объект прекратил газообмен с внешней средой.

Казалось бы, у нас в руках имеется безукоризненная методика для абсолютного датирования археологических находок органического происхождения. Но на практике, как это часто случается, все оказалось далеко не столь гладко. Еще раз дадим слово А. Олейникову: «Интенсивность излучений, пронизывающих атмосферу, изменяется в зависимости от многих космических причин. Стало быть, количество образующегося радиоактивного изотопа углерода должно колебаться во времени. Необходимо найти способ, который позволял бы это учитывать. Кроме того… в атмосферу непрерывно выбрасывается огромное количество углерода, образовавшегося за счет сжигания древесного топлива, каменного угля, нефти, торфа, горючих сланцев и продуктов их переработки. Какое влияние оказывает этот источник атмосферного углерода на повышение содержания радиоактивного изотопа? Для того чтобы добиться определения истинного возраста, придется рассчитывать сложные поправки, отражающие изменение состава атмосферы на протяжении последнего тысячелетия. Эти неясности наряду с некоторыми затруднениями технического характера породили сомнения в точности многих определений, выполненных углеродным методом».

Ахиллесовой пятой радиоуглеродных датировок является отсутствие обширной и надежной контрольной статистики. Весьма показательно в этом смысле мнение У. Ф. Либби, автора методики радиокарбонного датирования. Он писал буквально следующее:

«У нас не было расхождения с историками относительно Древнего Рима и Древнего Египта. Мы не проводили многочисленных измерений по этой эпохе, так как в общем ее хронология известна археологии лучше, чем могли установить ее мы, и предоставляя в наше распоряжение образцы, археологи скорее оказывали нам услугу». Такое признание весьма многозначительно, поскольку автор метода независимого датирования отказывается от роли третейского судьи, неявно признавая за историками право на вынесение окончательного вердикта. Развернувшаяся в 60–80-х гг. прошедшего века дискуссия едва не погубила метод радиоуглеродного датирования на корню. Археолог Владимир Милойчич убедительно показал, что датировка по радиоуглероду относительно «молодых» находок обнаруживает чудовищную погрешность, сводящую ценность метода к нулю. Результаты сплошь и рядом оказываются на редкость нелепыми. Например, раковине американского моллюска стукнуло ни много ни мало 1200 лет, цветущая дикая роза из Северной Африки, наоборот, уже давным-давно умерла (360 лет тому назад, если доверять радиоуглеродным оценкам), а вот австралийский эвкалипт еще не существует — ему предстоит родиться только через 600 лет. В 1984 г. журнал «Техника и наука» проинформировал своих читателей по части радиоуглеродных датировок. «В Эдинбурге были приведены примеры сотен (!) анализов, в которых ошибки датировок простирались в диапазоне от 600 до 1800 лет. В Стокгольме ученые сетовали, что радиоуглеродный метод почему-то особенно искажает историю Древнего Египта в эпоху, отстоящую от нас на 4000 лет. Есть и другие случаи, например, по истории балканских цивилизаций… Специалисты в один голос заявили, что радиоуглеродный метод до сих пор сомнителен, потому что он лишен калибровки. Без этого он неприемлем, ибо не дает истинных дат в календарной шкале».

(Цитата по книге Г. В. Носовского и А. Т. Фоменко «Русь и Рим».)

Великолепной иллюстрацией к проблеме радиоуглеродного датирования древних памятников является история, приключившаяся со знаменитой Туринской плащаницей. Это тканое полотно, бережно сохраняемое на протяжении сотен лет, якобы несет на себе отпечаток тела Иисуса Христа, распятого, как считается, в I-м в. н. э. (в соответствии с официальной хронологической версией). В 1988 г. Ватикан дал добро на проведение радиокарбонного исследования бесценной христианской святыни. Чтобы свести оценочный субъективизм к минимуму, кусочки драгоценной ткани отправили в самые авторитетные лаборатории Западной Европы. Заключение всех без исключения экспертов было единодушным: полотно изготовлено в XI–XIII вв. н. э. Этот вердикт произвел эффект разорвавшейся бомбы. Ученый мир и церковь принуждены были выбирать из трех вариантов: а) плащаница есть не что иное, как фальсификат, изготовленный в Средние века; б) если допустить, что она все же подлинник, то Христос жил на тысячу лет позже общепринятой даты; в) радиоуглеродное датирование дает погрешность, исключающую возможность точной датировки такого относительно молодого предмета.

Одним словом, в последнее время все чаще раздаются голоса, призывающие не доверять чрезмерно радиоуглеродному датированию. Более или менее эффективным радиокарбонный метод оказывается при анализе очень древних предметов (например, органики из палеолитических стоянок каменного века), когда погрешность в несколько тысяч лет не играет принципиальной роли. При датировании же археологических памятников двух-трехтыся-челетней давности метод обнаруживает погрешность, сопоставимую с возрастом самих находок, что делает его ценность практически нулевой. Во всяком случае, широкое применение радиоуглеродного датирования немыслимо без предварительных развернутых статистических исследований на образцах достоверно известного возраста. И хотя в последние двадцать-тридцать лет изотопные методы были значительно усовершенствованы, говорить об абсолютно надежной датировке сравнительно «молодых» археологических находок не приходится.

Ситуация усугубляется тем, что все физические методы существуют для историка лишь постольку, поскольку работают на его концепцию, и метод радиоуглеродного датирования здесь не исключение. Когда археолог отправляет обнаруженные в раскопах образцы в лабораторию, он, как правило, уже имеет свое собственное мнение относительно возраста находок. Если физики дают результат, подтверждающий мнение археолога, последний с готовностью помещает его в свою статью, если же экспертное заключение расходится с его точкой зрения, он его благополучно игнорирует, потому что всегда больше доверяет своим субъективным оценкам.

К сожалению, нередко приходится наблюдать еще более печальную картину. Сплошь и рядом историк или археолог не испытывают ни малейшей потребности в экспертном заключении, что называется, со стороны, поскольку верхним чутьем улавливает особый аромат неподдельной древности. Автору этих строк доводилось выслушивать мнения компетентных специалистов, которые без особого труда «на глазок» отличают подлинные античные мраморы от ренессансных «новоделов». На вопрос, как им это удается, обычно следует туманный и чрезвычайно расплывчатый ответ. Дескать, есть нечто такое, что ощущается буквально кожей, какой-то пластический нюанс, позволяющий уверенно заявить, что вещь вышла из под резца древнегреческого ваятеля. В последующие века это божественное искусство было утрачено безвозвратно, и шедевры мастеров Возрождения в подметки не годятся возвышающим душу творениям Праксителя или Фидия. В общем, вам, гагарам, недоступно…

В начале этой главы мы рассказывали о скифском золоте, извлеченном из южнорусских курганов. Большая часть этих находок поступила из Куль-Обского кургана близ Керчи (раскопки 1831 г.) и Чертомлыцкого кургана около Никополя (раскопки 1862–1863 гг.). Филигранная техника безымянных мастеров выше всех похвал. Особенно впечатляет скифская золотая зернь — полые золотые шарики меньше миллиметра в диаметре. Каким образом подобное могли изготовить в диких причерноморских степях в IV в. до н. э., уму непостижимо. Одним словом, мастерство исполнения позволяет заподозрить, как минимум, XV в. и флорентийских ювелиров. Почему хотя бы в таких случаях не прислушаться к компетентному мнению независимых экспертов? С какой стати мы должны полагаться на голословные заявления историков и археологов? Совершенно прав И. В. Давиденко: «Отчего археологи не изучают состав металлических раритетов? Ведь по примесям халькофильных, редких и рассеянных элементов можно определить месторождение, из которого добыли золото и серебро раритетов! Изучаем же мы минералы и горные породы геохимическими методами, не только визуально, на глазок. Узнаём химический состав, примеси, кристаллическую структуру материала, рассчитываем формулу, сравниваем с аналогами-эталонами… Новые минералы экзаменуются на право называться видом или разновидностью… Вот так бы и с археологическими раритетами!»

Часть 3