– Дело ваше. Но вы только зря выбросите деньги.
– Зачем же тогда вы держите эти часы в своем магазине, если считаете их плохими?
Он пожал плечами:
– Наверно, чтобы демонстрировать, что, заплатив на несколько центов больше, покупатель может приобрести часы, которые не тикают так громко.
– А вот я покупатель, которому нравятся часы, которые громко тикают. – Продавец начал их заворачивать. – Мне нужна и коробка. Часы были в ней.
Анни шла по улице, прижимая часы к груди. Она шагала в такт их тиканью и поэтому делала маленькие шажки. Проходивший мимо человек посмотрел на нее с любопытством.
«Хватит, – укорила она себя, – а то люди подумают, что у меня не все дома».
Она остановилась, чтобы полюбоваться витриной цветочного магазина: там были огромные хризантемы в черных кувшинах и розы в стеклянных вазах. В центре витрины был медный контейнер, в котором стояло несколько веточек с блестящими оранжево-красными ягодами. Она непременно должна узнать их название. Анни вошла в магазин.
– Чем я могу вам помочь? – спросил высокий и худой молодой человек.
Он выглядел слегка женственным.
– Те ягоды, которые у вас в витрине, – как они называются?
– Паслён сладко-горький.
– Какое красивое название! Оно им очень идет. Они здесь растут во дворах?
– Нет, они с севера.
– Откуда именно?
– О, это за озерами, за… Вы знакомы с северной частью этого штата?
– Я приехала сюда всего два дня назад.
– Понятно. – Он умолк, прислушиваясь.
– Это часы, которые я купила, – объяснила она. – Хорошие часы.
– Понятно, – повторил он. – Вы француженка?
– Нет. Я из Бруклина. – Подражая продавцу, она сказала: – Понятно? – Как она и надеялась, он улыбнулся. – А что это за край, где растет паслён сладко-горький?
– Там был край лесов. Тысячи акров гордых деревьев. А потом пришли лесорубы. – Продавец вздохнул. – Если бы я умел писать, то написал бы об этом книгу. Назвал бы ее «Осквернение леса».
– Вы хотите сказать, что они срубили все деревья?
– Да.
– И все еще рубят их?
– Смертоносный топор больше не звенит в безмолвном лесу, – трагическим тоном произнес он.
– Браво! – воскликнула она. – Это звучит как стихотворение.
Ободренный продавец продолжал:
– Они оголили Божий рай и оставили за собой чистилище из уродливых пней.
– А пни все еще там стоят?
– Можно сказать и так. Их выкорчевали, перевернули и сделали из них изгороди. И на них растет паслён, как Божье благословение. На целых милях изгородей.
– А кто нашел паслён и приучил его расти на перевернутых пнях?
– Согласно фольклору, жил-был один гигант…
– Я знаю! Знаю! – взволнованно перебила Анни. – Пол Баньян со своим голубым быком, Крошкой[8]. – Продавец цветов недовольно взглянул на нее. – Простите, – сказала она. – Вы хотели это сказать, не так ли? – Он не ответил. – Конечно, на самом деле я мало что знаю про это. Просто когда-то читала о Поле Баньяне – ну и сложила два и два.
– Понятно, – сказал он. В его голосе звякали льдинки.
Она вздохнула, чувствуя, что контакт между ними исчез.
– Не буду больше отнимать у вас время. Сколько стоит пучок этого паслёна сладко-горького? – спросила она.
– Десять центов.
Анни не верилось, что он такой дешевый.
– Я возьму.
Пока он заворачивал веточки в блестящую зеленую бумагу, Анни прочитала его имя, напечатанное на витрине.
– Это будет чудесная книга, мистер Бэрд. Я имею в виду ту, которую вы собираетесь написать о лесе.
– Это была просто мимолетная мысль.
– О нет! Вы должны написать ее, мистер Бэрд. Вы чудесный писатель. Я знаю. Это видно по тому, как вы говорите!
– Очень мило с вашей стороны, – сухо произнес он, но потом не выдержал. – Вы действительно так думаете? – спросил он задумчиво.
– Я в этом совершенно уверена, – торжественно заявила Анни.
– Благодарю вас. – Он отвел от нее взгляд. – Между прочим, – сказал он небрежно, – я еду на север в следующее воскресенье. Может быть, вы хотите поехать со мной? Увидеть край Пола Баньяна?
– О, я не могу! Видите ли, – произнесла она с гордостью, – я замужем.
– А я не женат, – печально сказал он.
– Ну что же, до свидания. – Она положила на прилавок десять центов и ушла. Прошло много времени, прежде чем продавец цветов взял эту монету.
Нужно еще купить пачку сигарет на тот случай, если они кончатся у Карла. Очутившись дома, Анни первым делом сняла свои лодочки. Высокие каблуки не предназначены, чтобы ходить на них целый день. Она проверила каблуки. А что, если один сломается? Тогда она пропала: другой обуви у нее нет. «Нужно купить туфли с цветными союзками, – решила она, – как только мои деньги переведут на счет в местном банке».
Она вымыла стеклянную банку, в которой накануне был кофе, и начистила ее до блеска куском туалетной бумаги от рулона в ванной. Паслён красиво смотрелся в этой банке. Пепельницу Анни поставила на письменный стол, где на нее упал луч солнца, проникший в окно. Она отказалась от мысли сделать сюрприз Карлу, вручив сигареты. Их место – рядом с пепельницей.
Композицию завершили часы. От их тиканья комната ожила. Анни нравилось громкое тиканье. Выросшая в городе, она привыкла к гармонии звуков. Стук крышек мусорных контейнеров на рассвете, выкрики уличных торговцев и тоненькие голоса детей, играющих на улице. От тиканья часов ей стало совсем уютно.
На туалетном столике был поднос с двумя высокими стаканами для воды. Они здесь ни к чему. Анни убрала стаканы и разложила на подносе свои туалетные принадлежности. Коробочка с тальком, коробочка с пудрой. Баночка с кольдкремом и помада. Все это было куплено в дешевом универсаме. А ее гребень! Настоящий черепаховый! Карл подарил его Анни на день рождения два года назад. Гребень стоил целый доллар! Она подержала его на свету. Он был как полупрозрачный мед, с полоской потемнее. Как всегда, гребень восхитил ее. А вот ее розовая пластмассовая расческа, в которой недостает нескольких зубьев. Она явно не к месту на подносе с черепаховым гребнем.
– С глаз долой, беззубая старушенция! – сказала Анни расческе и засунула ее в ящик.
Интересно, какое впечатление произведет комната на незнакомого человека? Анни решила проверить. Она вышла из комнаты, закрыв за собой дверь, спустилась в холл, а затем поднялась. Взявшись за дверную ручку, она сделала глубокий вдох, закрыла глаза и вошла. Солнечный луч на стеклянной пепельнице сверкал разноцветным блеском. Паслён, отражаясь в зеркале, казалось, наполнял комнату яркими красками. Туалетные принадлежности выглядели весьма изысканно. А часы! На своих коротких ножках, с сияющими медными боками и честным открытым лицом-циферблатом, они были словно старый друг. Анни присела на кровать, опустив руки между коленями, и прошептала:
– Это красиво! Это слишком красиво!
Как раз в эту минуту часы на колокольне кампуса пробили два раза. Часы Анни показывали ровно два! Она замерла в благоговейном молчании. Подумать только! Да, подумать только! Маленькие часы за девяносто восемь центов показывают точно такое же время, как часы за миллион долларов на колокольне кампуса! Это просто чудо.
Радость сменилась отчаянием, когда Анни заметила спустившуюся петлю на чулке. Она выбранила себя за то, что разгуливала в чулках по городу. Шелковые чулки – это роскошь. Еще сегодня утром у нее было две пары, а теперь только полторы. Она достала свой блокнот и написала список.
Что купить
1. 2 пары шерстяных носков. Белых. Как у студенток.
2. Туфли с цветными союзками!
3. Новая расческа (?)
Пора было собираться в библиотеку. Анни готовилась к этому походу, как девушка к вечеринке. Она приняла ванну и сделала макияж. Сменила комбинацию, бюстгальтер и пояс с резинками. Причесалась, досадуя на увечную расческу. Как бы она ни причесала свои длинные волосы, все равно будет выглядеть не к месту среди коротко подстриженных студенток. Она сделала еще одну запись в блокноте:
4. Сделать короткую стрижку (сначала спросить Карла).
Подумав, Анни вычеркнула слова: «Сначала спросить Карла».
Она ощущала гордость, идя по кампусу. «Бьюсь об заклад, ни одна девушка из моей прежней округи никогда не видела кампуса, а тем более не гуляла по нему». Вдруг она заметила, что к ней направляется какой-то мужчина в серой униформе, с большой палкой. Анни заволновалась. Позволено ли ей находиться в кампусе без Карла? Не прогонят ли, раз она не студентка колледжа?
В детстве ее прогоняли с травы в парке; прогоняли с территории школы после окончания занятий; прогоняли с чужой улицы дети, жившие на той улице.
Она вынула библиотечный билет Карла из сумочки, чтобы показать мужчине. Но он был поглощен тем, что накалывал листья и бумажки на гвоздь на конце палки и складывал их в мешок.
Анни поднялась по широким ступеням и вошла в библиотеку с тем благоговейным восторгом, с каким почитатель искусства впервые входит в Лувр. Она верила словам Карла, который сказал, что в этой библиотеке более миллиона томов.
В больших сводчатых залах был тот же восхитительный запах, как в библиотеке в Бруклине, занимавшей всего одну комнату: смесь чернил, клея, кожи, яблок и воска.
Анни переходила из зала в зал, с этажа на этаж, от стеллажа к стеллажу – упиваясь книгами, книгами, книгами. Она любила книги. Она любила их и сердцем, и разумом. Ей нравилось, как они пахнут и выглядят, нравилось их трогать. Ей казалось, что, когда она перелистывает страницы, они что-то шепчут. Все, что существует в мире, есть в книгах. Все, что говорили и делали люди, о чем думали и как поступали. Даже давным-давно. Давным-давно! Задолго до рождения Иисуса. Все, что когда-либо случилось, или могло случиться, или не случилось, есть в книгах. Все – с самого начала мира.
Увидев «Дэвида Копперфилда» на полке с литерой «Д», Анни словно вернулась в прошлое. Она улыбнулась этой книге и сказала: «Привет, Дэвид!» И, смутившись, огляделась в надежде, что никто не слышал.