Первым делом я иду к себе в кабинет, к столу, посмотреть, там ли кредитка, и ничего не нахожу. Как мне и казалось, ее там нет. Не надо было слушать Джима. Он, наверное, видел карту в какой-то другой день, и теперь одному богу известно, сколько денег с нее украдут, прежде чем мне удастся заблокировать счет. Напряжение заставляет меня заскрежетать зубами. В первую очередь я злюсь на Джима. Это из-за него я не заблокировала кредитку сразу. А потом я ее вижу: самый краешек торчит из-под клавиатуры. Я прижимаю палец к этому краешку и вытягиваю карточку.
Конечно, в каком-то смысле это хорошо, но мне все равно тревожно. Я чувствую, что теряю хватку, контроль над жизнью. «Не верится, что ты не в курсе, Эм».
Я включаю компьютер и проверяю по Сети свой банковский аккаунт. Ну конечно, на сберегательном счете и десятка тысяч долларов не набирается. Мы совсем не такие богатенькие, какими привыкли быть в последнее время. Эта квартира, которая, если честно, нравится мне все меньше, стоит таких денег, что плакать хочется. А ведь в свое время идея целый год или около того жить так, будто деньги никогда не кончатся, казалась хорошей — как и остальные наши совместные с Джимом начинания.
Я встаю и иду в мужнин кабинет, где хранятся документы. Где Джим держит методично собранные выписки с наших банковских счетов. Вообще-то обычно я сюда не хожу, мне незачем. Это довольно симпатичная комната с письменным столом и маленьким картотечным шкафчиком. На полках по стенам стоит множество книг по экономике, в углу — плюшевое кресло с маленьким журнальным столиком. Я поставила его туда с мыслью, что Джиму понравится, удобно устроившись в уголке, читать книги и штудировать документы, но он вроде бы вообще не пользуется креслом. Все, что ему нужно, хранится в ноутбуке, который стоит тут же, на письменном столе.
Мне приходит в голову заглянуть в картотечный шкафчик. Не знаю, что именно я ищу, но раз уж Джиму «не верится» в мою неосведомленность, вероятно, мне следует получше ознакомиться с положением наших дел. Вот только шкафчик, бог весть почему, заперт.
На самом деле, с моей стороны невероятно благородно было предложить Джиму помощь — и, прошу обратить внимание, не в первый раз — в напряженной финансовой ситуации. Заниматься экономическими изысканиями, конечно, просто замечательно, но как насчет того, чтобы применить познания на практике? Как насчет того, чтобы делом доказать: вы понимаете, о чем говорите. Видимо, это слишком новаторская идея для моего мужа.
Давайте посмотрим правде в глаза: почему вообще Джим решил, что «Форум» невероятно преуспеет, если вся его деятельность основана на лжи и подтасовках? Тут потребовалось бы настоящее чудо, да только вот его нет и не предвидится. Нечего и ждать. Джим, Кэрол и Терри со своим «Форумом» не перевернули мир. Надо же, какая неожиданность! Но, думаете, вся эта информация удерживает меня от попыток помочь мужу? Думаете, я больше не верю в него? Ничего подобного. В горе и в радости. Я не просто помню эти слова, а сделала их своим девизом. Они запали мне в душу. Я всегда рада встать плечом к плечу с Джимом и помочь ему, чем только смогу.
Я сижу в его кресле, безуспешно пытаясь вспомнить, когда делала это в последний раз. Вожу ладонями по деревянной столешнице; на ней ни пылинки. Потом поворачиваюсь к компьютеру, и тот приветствует меня окошком для пароля. Это мне как раз понятно, но, раз уж пароль мне неизвестен, ноутбук приходится выключить.
Затем я звоню Фрэнки.
— Ну конечно, так оно все и есть, Эмма. Твой роман отлично продавался, но ни один писатель не может вечно оставаться в списке бестселлеров…
— А кто-нибудь сообщил об этом Джоан Роулинг?
— …имея в активе всего одну книгу. Эмма, ну перестань. Ты должна написать следующую книгу, о чем я не устаю тебе твердить. И уже сто раз просил показать мне новый роман.
Так, значит, это правда и денег не осталось. Раз так, я гадаю, долго ли мы сможем позволить себе нашу новую квартиру. Зарплата у Джима солидная, но не настолько, чтобы поддерживать нынешний стиль жизни; за него отвечала я. Правда, не могу сказать, что расстроюсь, если придется съехать. Я скучаю по нашему маленькому дому в Вудхейвене. Конечно, поиграть во взрослых, живя в большой элегантной квартире на Манхэттене, занятно, но мне в ней не так уютно, как было в старом домике.
Я вздыхаю.
— Мне нужно время, Фрэнки. Уж ты-то должен понимать.
— Ты всегда так говоришь. Но почему так долго?
— Пожалуйста, Фрэнки, хватит уже твердить про «так долго»! Не так уж и много времени прошло!
— Достаточно много.
Я люблю Фрэнки. Он мой издатель, мой агент и, что самое важное, мой друг. Он пошел на риск, когда я принесла ему рукопись, принял ее и бросил на продвижение все силы. Сделал для книги невозможное, и это не пустые слова. Он превратил меня из начинающей писательницы в лауреата литературной премии, а я спасла его от призрака банкротства и вернула в большую игру. Так что у нас симбиоз. Он нужен мне не меньше, чем я нужна ему. Но сейчас он меня с ума сводит. Сколько можно одолевать просьбами о следующей книге? Впрочем, у него хотя бы хватает порядочности не напоминать об условиях контракта и о том, что сроки давно вышли.
Как ни забавно, я вечно забываю, что в жизни не писала никаких романов. Потому что настолько привыкла считаться автором книги «Бегом по высокой траве», что и сама в это поверила. Написать роман я не смогла бы даже ради спасения собственной жизни. «Бегом по высокой траве» я украла (нечаянно, имейте в виду), но это вообще другая история.
Я ухмыляюсь про себя. Возможно, прежде чем убивать Беатрис, настоящего автора романа, мне следовало подумать о будущих затруднениях. Она ведь не сможет написать новую книгу, верно? Может, именно поэтому она гоняется за мной по снам и мерещится за каждым углом. Небось, смеется надо мной. Ну и ладно, я-то все еще жива, а Беатрис уж точно сама во всем виновата. Но теперь Фрэнки дышит мне в затылок и без конца талдычит про «следующий роман».
— А что там с правами на экранизацию? — выпаливаю я. — Как идут дела?
Лихо я его, а? Получите, распишитесь. Почему бы, Фрэнки, тебе самому не заняться делом? Не одной мне потеть, дружище, ты же, в конце концов, мой издатель и агент. А вопрос о правах на экранизацию встал уже довольно давно. Как и вопрос «следующего романа».
— Дела продвигаются, и весьма неплохо. Я до сих пор дожидаюсь кое-каких ответов, но в целом мы близки к цели.
— Правда? Значит, новости хорошие, так?
— Скрести пальцы. Но надеюсь очень скоро преподнести тебе сюрприз.
— Серьезно? Скоро?
— Может быть. А теперь, Эмма, иди и сочини хоть что-нибудь, умоляю. Иначе нас с тобой обоих можно будет списать в утиль.
Нельзя сказать, что я не старалась сочинить роман. Еще как старалась, но все без толку. У меня трудности с вдохновением. Не могу придумать ни фабулы, ни сюжета, ни персонажа, которому хотелось бы сопереживать, и теперь уже и не пытаюсь. Раньше у меня была смутная надежда, мол, что-нибудь само подвернется. Понятия не имею, на что я надеялась и откуда вообще взяла эту идею, но мне казалось, что у меня больше времени.
— Ну, как знать… Может, статья в «Нью-Йоркере» оживит продажи, — с надеждой говорю я. Мне предстоит дать интервью для довольно большой серии-очерков о лауреатах премии Пултона. Вроде бы оно запланировано на следующую неделю.
— Вряд ли стоит рассчитывать на большой спрос. Сколько-то, конечно, накапает после статьи, но наших проблем она не решит. Так что, Эмма, просто иди и пиши книгу, хорошо?
ГЛАВА 6
«Эмма, просто иди и пиши книгу, хорошо?»
И как я, предположительно, должна это делать, Фрэнки?
Но, конечно, когда человек в моем положении вот так запросто вдруг знакомится с симпатичным писателем-призраком, это интересное совпадение.
До сих пор мне в голову приходила лишь одна идея: нужно украсть еще один роман. Только вот как? Этот вопрос занимал меня последние несколько месяцев. И даже нашелся вроде бы жизнеспособный вариант: устроиться преподавателем. Конечно, не ради обучения новичков; просто я пришла к выводу, что курсы писательского мастерства изобилуют яркими молодыми талантами, которые пишут яркие романы и будут рады помощи мэтра вроде меня. Я даже поизучала окрестные колледжи и писательские центры. У меня не было сомнений, что я смогу преподавать во время летнего семестра и отлично с этим справлюсь. Писать я, может, и не умею, зато отлично знаю, как это правильно делается.
Но, так или иначе, далеко по этой дорожке я не зашла: не ожидала, что новый роман понадобится так скоро. Считала, что у меня больше времени, и, похоже, ошиблась.
Мой коварный план заключался в том, чтобы предложить провести курс креативного письма. Что-то вроде «Смахни пыль со своего первого черновика вместе с Эммой Ферн, лауреатом и т. д. и т. п.». Наверное, желающих набралось бы немало, и мне осталось бы только молиться, чтобы из рукава одного из моих студентов выпал шедевр. Тогда я украла бы его и отдала Фрэнки. И вуаля — проблема решена.
Конечно, слабым звеном плана оставался студент, и я не слишком-то четко продумала, как с ним потом разобраться. В не слишком отдаленном прошлом первым побуждением было бы убить его (или ее), но тогда придется оборвать молодую жизнь, а я, если честно, не такое чудовище. К тому же я беспокоилась, не превращусь ли в серийного убийцу. А вдруг я им уже и так стала, поскольку успела убить двух человек? Не знаю. Вряд ли, но все может быть. Тут как в пресловутых экзотических языках вроде эскимосского, где есть только слова «один» и «много», но слов «два» или «три» не существует в принципе. Подозреваю, с убийствами та же история: либо ты убил одного, либо многих, середины нет.
Но лишить жизни молодого человека (я невольно считаю всех студентов молодыми — глупо, конечно, ну да ладно), который не сделал мне ничего дурного и единственное преступление которого заключается в том, что он написал приглянувшийся мне текст? Как ни старалась, я не смогла убедить себя, что такое убийство оправданно.