Аты-баты, шли солдаты,
Эх, шли солдаты на войну!
И взвод весело подхватил припев:
Нам бы кралю, нам бы кралю,
Нам бы кралю хоть одну!..
В это время взвод проходил мимо начальственной трибуны, солдаты, естественно, держали на нее равнение. Но, услышав ошарашивающе незнакомую мелодию и текст песни, Суслин невольно оглянулся, сбил шаг и нелепо засеменил, пытаясь поймать ритм.
А его взвод, изо всех сил топая сапогами, то по-молодецки выкрикивал: «Эх!», то скорбно вздыхал: «Ох!..»
Эх! Нам бы кралю, нам бы кралю,
Ох! Нам бы кралю хоть одну!..
– Что это они горланят? – удивленно спросил генерал.
– Вроде «По долинам и по взгорьям», – неуверенно подсказал командир батальона.
– Ну оболтусы! Ну разгильдяи! – свирепо засопел генерал. – Взводного – ко мне!..
Постоял, подумал, махнул рукой и усмехнулся в седые усы:
– Впрочем, отставить! Песня как песня. Пускай поют!..
Анна и Константин тряслись в сельском «газике». Молодая женщина сидела рядом с шофером, а капитан боком примостился на заднем сиденье, где стоял Аннин неподъемный чемодан.
– Значит, к памятнику желаете? – болтал шофер. – Полчаса делов. Я мимо того памятника два раза в день езжу.
– Он сильно облез? – спросила Анна.
– Есть маленько, – сказал шофер. – Краски хреновые, что ли. Или сырость особая от речки. Каждый год подновляют, а к весне – опять разводы. Надо бы пленкой прозрачной покрыть. Или лаком в три слоя.
– Надо, – согласилась Анна.
– Вот и написали бы куда, – продолжал парень. – Мол, туристы, случайно заинтересовались, то да се. А то наших не прошибешь: то денег у них нет, то еще чего. Только к юбилеям и спохватываются. Главное, мужики там лежат стоящие. Восемнадцать «тигров» подбили!
– Так уж и восемнадцать? – улыбнулся Константин.
– Точно говорю, – обиделся шофер. – Я, правда, неместный, но мне ильинские рассказывали, как они тут, солдаты то есть, танки рвали. Главное, пушек-то у них не было, вот какое обстоятельство. Одни гранаты, значит. Вот они обвяжутся гранатами и – под «тигра». Восемнадцать хлопцев – восемнадцать «тигров». Такая арифметика.
Кончилась белая от берез и снега рощица, дорога покатилась вниз, а машина остановилась. Все трое выбрались из «газика».
– Вот она – братская, – сказал шофер.
Памятник стоял в чистом поле, насквозь продуваемый ветрами. Это был стандартный четырехгранный обелиск, облицованный плитами из белого мрамора, с площадкой для венков, огражденной металлической решеткой. В стороне от памятника тянулась к бетонному мосту наезженная дорога, а вокруг, куда только достигал взгляд, белели чистые снега.
– Пойдемте к памятнику, – предложил шофер. – На нем фамилии есть. С трех сторон.
Но его пассажиры не тронулись с места.
– Да, жизнь прожить – не поле перейти, – сказал Константин и, прикрывшись от ветра, закурил сигарету.
– Вы о чем? – спросила Анна.
– Подумал, что это поле перейти было труднее, чем иному прожить целую жизнь. Вернее – не перейти, а не дать, чтобы перешли другие. Не отдать его, это поле. И труднее, и страшнее.
– Пойдемте к ним, Костя.
– Сейчас. Докурю только.
– Они не обидятся.
Анна первой пошла по протоптанной в снегу тропинке к памятнику.
Константин шел следом, а шофер замыкал шествие.
Подошли к памятнику и остановились. Стояли и молча смотрели на обелиск, на приваренные к подножию остатки оружия: погнутый ствол противотанкового ружья, разбитый автомат, обломок винтовки. И на каску. На ржавую каску с дыркой вместо звездочки.
– До сих пор находят, – тихо сказал стоявший позади них шофер. – Как выпашут чего, так – сюда.
Анна и Константин прошли в ограду и остановились рядом с обелиском. И Анна тихо сказала:
– Здравствуй, папка.
– Здорово, батя, – эхом откликнулся Константин.
Шофер смотрел на них с крайним изумлением.
– Надо бы чемодан принести, – сказала Анна Константину.
– Я принесу! Я!.. – Шофер со всех ног бросился к машине.
Анна медленно шла вокруг обелиска, негромко читая фамилии, выбитые на плитах:
– Абрамов Георгий, Бейсымбаев Токкул, Глебов Иван, Кодеридзе Реваз, Крынкин Василий, Сайко Иван…
Звучал Аннин голос, перечислявший фамилии восемнадцати солдат, лежавших в братской могиле, а Константин вдруг увидел…
…строй одинаково одетых девочек и мальчиков. Они чинно стояли в зале детского дома и завороженно глядели на большой торт с кремовой надписью: «С ДНЕМ РОЖДЕНИЙ!»
И пока за кадром звучал голос Анны, перечислявшей фамилии погибших солдат, детдомовские мальчики и девочки выходили из строя и, получив кусок торта, возвращались на свое место…
Потом голос Анны замер. Константин стоял у лицевой стороны обелиска и смотрел на гипсовый орден Отечественной войны. И слышал другой женский голос. Усталый голос директорши детского дома:
– Это орден Отечественной войны, Костя, которым был посмертно награжден твой отец. Он хранился здесь, в детском доме, пока не пришла пора тебе покинуть его. Сегодня я передаю его тебе, чтобы орден этот хранился у тебя как самая большая реликвия. Ты мечтаешь стать офицером. Будь же достоин отцовской памяти, Костя. Доброго тебе пути!
– Еле доволок, – запыхавшись, сказал шофер, втаскивая в ограду чемодан.
– Спасибо. – Анна открыла чемодан.
Чемодан был доверху набит банками с краской.
– Берите кисточку, Костя. Тут часа на три работы. К вечеру будем в Ильинке.
– Я заеду, – сказал шофер. – Я бы помог, но мне на ферму надо. Через три часа заеду. В Ильинке есть у кого остановиться?
– Есть.
– Ждите обязательно! Меня Сергеем зовут.
– Спасибо, Сережа.
Анна и Константин стали вынимать из чемодана банки с краской и кисти. Шофер пошел к машине.
Воинский эшелон стоял на маленькой прифронтовой станции. Командир роты, тыча пальцем в развернутую карту, объяснял младшему лейтенанту Суслину:
– Мы сейчас здесь, усек? На станции Подбедня. Найди Ильинку. Куда ты полез на соседний участок? Маршрут – Ильинка. Там заночуешь. Поутру из Ильинки потопаешь на Румянцево. Нашел Румянцево?… Хорошо. Там доложишься старшему, укомплектуешься оружием. Полностью по штатному расписанию, усек?
– А дальше?
– А дальше – куда пошлют.
– А вы? – как-то совсем не по-военному спросил Игорь.
– Боишься без начальства остаться? – усмехнулся ротный. – А ты не бойся. Начальство всегда найдется.
– Кормить-то их чем? – растерянно вздохнул Суслин. – И спать где?
– Получишь у старшины довольствие на двое суток. Смотри, чтоб враз не слопали. А насчет того, где спать, сам что-нибудь сообразишь. И побольше самостоятельности, взводный! А то песни дурацкие разучивать инициативы хватает, а как солдат спать устроить, так без ротного – ни в зуб ногой.
– Насчет песни, товарищ старший лейтенант, я ничего не знал, потому что…
– Ладно, замнем, – отмахнулся ротный. – Выступишь сразу после завтрака. И учти, фронт рядом. Идти боевым порядком со снаряженным оружием. Усек? И никаких бросков.
– Есть, – вздохнул Игорь, пряча карту в планшет.
Командир роты посмотрел на его озабоченное лицо, сказал вдруг:
– Слушай, а может, забрать у тебя этого… запевалу?
– Ефрейтора Святкина? – нахмурился Игорь. – Благодарю за заботу, товарищ лейтенант. Сам справлюсь.
– Ну, крой. – Ротный протянул руку. – Надеюсь, в Румянцеве увидимся. Если еще куда не зашлют…
Взвод шел по обочине разъезженной дороги, растянувшись жидкой цепочкой. Фронт был невдалеке: ветер доносил раскаты артиллерийского огня. По дороге бесконечным потоком ехали груженые машины, легко обгоняя порядком уставших солдат.
– Долго нам еще топать? – догнал младшего лейтенанта Суслина сержант Мятников. – Животы подвело. Где эта чертова Ильинка?
– Еще минут сорок – сорок пять, – не очень уверенно сказал Игорь. – Придется потерпеть.
– Часок потерпеть можно, – согласился Мятников. – Только надо бы нам квартирьера выслать, товарищ младший лейтенант. Поди не одни мы в этой Ильинке будем.
– Правильно, – обрадовался Суслин. – Вот вы, Мятников…
– Пусть уж лучше Святкин, – улыбнулся сержант. – Уж он-то точно отыщет, будьте уверены. Да и причина у него имеется.
– Какая причина? – насторожился Игорь.
– Потом узнаете. Так передать Святкину ваш приказ?
– Передайте.
Мятников побежал назад. Усталые солдаты медленно брели по обочине друг за другом.
Зацепившись за борт обгонявшей взвод машины, Святкин перекинулся в кузов и укатил, помахав рукой солдатам.
Константин проснулся в узкой девичьей светелке. За стеной слышались шепот, звяканье посуды. Капитан шумно вздохнул, и в светелку заглянула Анна:
– Вы живы?
– У вас есть основания сомневаться?
– Во всяком случае вчера появились. – Анна присела на край кровати, профессионально поймала пульс. – Пожалуйста, помолчите минуточку. На сердце никогда не жаловались?
– У меня нет сердца, – улыбнулся Константин. – У меня, как раньше пели, «вместо сердца дизельный мотор».
– Пели – «пламенный».
– Танкисты переиначили.
– Все равно, это не медицинская категория. Мне кажется, вы невропат, что довольно странно при вашей профессии. Ни с того ни с сего грохнулись в обморок.
– Извините, – тихо сказал Константин. – Поверьте, это впервые в жизни.
– Я-то привычная, – улыбнулась Анна.
– Ночь не спал, – виновато вздохнул Константин. – И день вышел такой… Нервный день вышел.
Анна поднялась:
– Вставайте. Самовар стынет.
– Подождите. Как странно. Я помню, что ночью вы сидели точно так же, как сейчас, рядом, и тогда я представлял, что вы – моя мама. Она умерла, когда мне было три года. Я не помню ее, но ночью мне казалось, что я чувствую ее руки. Казалось совершенно отчетливо. Мистика какая-то, правда?