Оказалось, парнишки держат свое слово. Они действительно изменились, притихли.
Я обернулась.
– Привет.
– Давай помогу.
Лим выхватил из моих рук пакет с покупками.
– Спасибо.
– Как дела?
– Неплохо.
– Тяжело уже ходить, да?
– Ага, но я привыкаю.
– Не хочешь с мужем и друзьями прийти к нам на тусовку? Мы собираемся в отдельном доме, он без хозяина, специально предназначен для этого.
Сразу представила шумных малолеток, безумные танцы, сотни разбросанных пластмассовых стаканчиков с каплями спиртного, запах травки и стоны обдолбанной парочки в туалете.
– Лим, посмотри на меня. Неужели ты думаешь, что я еще способна ходить на тусовки?
– Просто тебе было бы полезно немного развлечься.
– Спасибо за приглашение, но я пас. Теперь мое единственное развлечение – это диван, телевизор и куча еды.
– Как знаешь.
За разговором я и не заметила, как мы быстро дошли до дома. Лим вернул мой пакет, посмотрел мне в глаза, затем спустился ниже.
– Всегда хотел спросить, что означает твоя татуировка на шее?
Ох, мальчишка, что ж ты такой любопытный?
– Это знак, обозначающий самое мрачное и холодное место на этой планете.
– Что это за место такое?
– Моя душа.
Стив пел мне вечерами. Мы закрывались в спальне, зажигали свечи, он обнимал гитару и пел, а я сидела напротив, укутавшись в плед, и раскачивалась под музыку, как безвольная травинка на ветру. Удивительно, но, когда Стив пел, ребенок шевелился. Малышка танцевала внутри меня.
– Смотри, какая буйная. Прям как мамочка, – сказал Стив, не убирая рук с живота.
Я прислонила ладонь рядом. Воистину волшебный момент: молчание, за окном шумел океан, пламя свеч плясало от малейшего дуновения, мы в полутемном пространстве ощущали, как двигается наша малышка.
– Как же я хочу подержать ее. Ну или его. Да какая разница? Все равно это будет самый прекрасный ребенок на свете, – шепчет Стив.
– Всего два месяца… Наверное, это последние спокойные два месяца в нашей жизни. А потом – бесконечный крик, грязные подгузники…
– А потом первые шаги, первое слово…
– Если это будет мальчик и он унаследует твою ухмылку, то все девочки будут от него без ума.
– А если это будет девочка, на что я очень и очень надеюсь, и она будет такой же, как ты, то придется держать ее взаперти.
– Я тебе сейчас врежу.
Стив засмеялся.
– Она будет такой же красивой, как ты, и ее могут украсть сумасшедшие музыканты, поэтому придется следить за ней.
– Я тоже хочу, чтобы у нас была девочка. И… Ты будешь злиться, но я уже выбрала ей имя.
– Догадываюсь, что это за имя.
Он нежно поцеловал меня в пузо, затем вновь взял гитару и принялся играть.
Я впервые призналась в том, что хотела бы дочку. Представила ее. Соломенные, вьющиеся волосы, белая кожа, голубые глаза. Ей нравится музыка. Наверняка будет папиной дочкой, смышленой, творческой. Будет сбегать на концерты, влюбится в лохматого музыканта. Если Стив станет ей во всем потакать, то мне, как бы не хотелось, придется быть чуть строже. Я буду безмерно ее любить. Буду расчесывать ее запутанные волосы, поскольку самой ей не захочется расчесываться. Она точно будет сорванцом, ведь есть в кого. Стив будет петь ей колыбельные, а я читать сказки. Порой она будет забегать к нам в спальню, напуганная детским кошмаром, а я прижму ее крепко к себе и скажу: «Не бойся, Ребекка, папа с мамой тебя защитят».
Ребекка…
46
Я стояла на берегу разъяренного океана. Начался период штормов, в это время никто не рискует отправляться на рыбалку. Жизнь в Оушенвилле замирает. Люди на некоторый миг прекращают пользоваться дарами природы, и природа на столь же короткий миг показывает свою власть, свою злость, свой ответ на потребительское отношение к ней. Волны самозабвенно разбивались о скалы, ветер неустанно разносил брызги. Тучи мрачные, настолько огромные и тяжелые, что казалось, вот-вот рухнут. Шум океана порождал страх, который пронзал своими острыми копьями. Но я обожала такую погоду, поэтому часами могла стоять и наблюдать за этим захватывающим зрелищем. Вашингтон бегал по берегу, лаял на фантастические волны и весь мокрый, высунув язык, возвращался ко мне, чтобы я его погладила.
Кто-то постучался в дверь, я бросила жарить куриные ножки, побежала в прихожую. Открыла дверь.
– Здравствуй, дорогая, – сказала Вэл.
– Здравствуйте, проходите.
– Да я ненадолго. Лишь заскочила, чтобы кое-что тебе вручить. Вот.
Она достала из своей сумки маленький вязаный зеленый свитер.
– Какая прелесть!
– Я сама его связала.
Я взяла его в руки. Такой мягкий и теплый, совсем крошечный, на новорожденную малютку.
– Спасибо, Вэл, – сказала я, покраснев.
Мы еще не покупали детскую одежду. Решили заняться этим на последнем месяце беременности. И вот держа этот милейший свитерок, я представила, как буду надевать его на свою дочь, как Ребекке в нем будет уютно. У меня аж голова закружилась от этой трепетной мысли.
Всего два месяца – и я увижу ее.
– Ты одна? – спросила Вэл, любопытно скользя глазами по сторонам.
– Да. Все работают.
– Что-то я давно Реджи не видела.
– Он иногда в городе ночует. Очень устает после смены.
– Понятно. Следи за ним, дорогая.
– Зачем?
– Ну… Ты ведь беременна.
– Спасибо, что напомнили, а то я стала забывать, – с улыбкой произнесла я.
– Я имею в виду, что ты уже на большом сроке, и у вас наверняка отсутствует половая жизнь. А мужчины, когда им что-то не достает, склонны находить себе романчик на стороне.
Я остолбенела на мгновение. Меня не напугали ее слова, меня скорее поразила ее крайняя степень бестактности.
– О Господи!.. Так вы об этом? Я доверяю своему мужу.
– Я не говорю, что Реджи плохой, просто прими мудрый совет женщины, что многое повидала в этой жизни: в твоем положении нужно всегда быть начеку.
– Вэл, вы, кажется, куда-то торопились?
– Ах… Да-да. Я пойду.
– Всего хорошего.
– Береги себя.
– Вы тоже.
Я захлопнула дверь, швырнула свитер на пол, резко выдохнула. Запах горелой курицы смешался с запахом престарелой, бестактной курицы, что только что покинула мой дом.
Я доверяю Стиву. Доверяю… Должна доверять.
Тем же вечером он вернулся. Я как примерная жена уже ждала его с горячим ужином. Мы сидели, кушали, молчали. Вашингтон сопел под столом, ветер выл за окном, часы удручающе тикали.
– Устал? – не выдержала я.
Тупой вопрос. Конечно же, устал, он каждый день мечется с одной работы на другую.
– Есть немного, – сухо ответил он.
Стив не поднимал на меня взгляд, задумчиво ковырялся в курице.
– Может, тебе сделать перерыв?
– Перерыв? – тут он взглянул мне в глаза.
– Отдохнешь дома, хотя бы неделю.
– А деньги тебе не нужны?
Я опешила от его внезапной грубости.
– Мне нужно, чтобы мой муж был здоров и счастлив.
– А мне все-таки нужны деньги, чтобы оплатить тебе хорошую клинику и лучшего врача.
– Это необязательно, я могу родить и в обычном госпитале.
– Это не обсуждается, Глория.
– Ты слишком много на себя взвалил. Так нельзя. Я беспокоюсь.
– Не нужно обо мне беспокоиться. Я мужчина. Это мой долг.
Стив был таким раздраженным и одновременно подавленным. Я вообще не верила в то, что это на самом деле он.
– Я знаю, как поднять тебе настроение.
Он удивленно на меня посмотрел, а я направилась к музыкальному центру. Вставила кассету из небольшой коллекции. Заиграла Gloria Gaynor – I will survive. Я встала в центр кухни, принялась танцевать. Стив откинулся на спинку, рассмеялся. Я нелепо двигалась, вертела задом, гримасничала. Мне и самой было смешно от своего глупого танца.
Ох нет, не я! Я выживу,
Ведь пока я умею любить, я знаю, что выживу.
У меня вся жизнь впереди,
Мне нужно отдать столько любви!
Я выживу, я буду жить!
Мы ухахатывались. Он встал, обнял мое уставшее тело.
– Я люблю тебя, малышка.
Я могла бы раствориться в этом моменте, но что-то меня настораживало. Его взгляд, некогда задорный, хитрющий, тогда казался мне виноватым, поникшим. Что-то терзало его душу.
– Эй, ну что с тобой?
– Со мной все отлично, – ответил Стив, пытаясь улыбнуться.
– Не обманывай меня. Я же чувствую, что что-то не так.
Он отстранился, отошел к столу, присел.
– Меня не будет пару дней. У приятеля какие-то семейные проблемы, я должен за него отработать смену.
Теперь уже мне необходимо было присесть.
– И это тоже не обсуждается? – раздосадованно спросила я.
– Никто не говорил, что нам будет легко, так ведь?
Тяжело засыпать в одиночку на огромной кровати, видеть пустое место вместо него, смотреть в ночную тьму, чувствовать отчаяние. Мы неожиданно быстро растратили наше юношеское сумасшествие. Мой живот рос, и вместе с тем выросла ответственность. И вот мы стали серьезнее, и жизнь стала превращаться в рутину. Все как-то аккуратно, планомерно, точно рассчитано. Но разве ты не этого хотела? Ведь это и есть спокойная жизнь. Это умиротворение, крепкое объятие тишины.
– Утренняя пробежка – это лучшее, что придумало человечество, – сказала Миди, выходя из душа.
Я затеяла уборку, протирала пыль, возвращала вещи в предназначенные им места.
– Ты хорошо выглядишь, – сказала я.
– Да?
– По крайней мере, ты уже не похожа на труп.
– О-о, спасибо, я польщена.
Миди в самом деле похорошела. Слегка прибавила в весе, появился милый румянец на округлившихся щечках. Она покончила с наркотиками, занялась спортом, кайфовала от своей нетрудной работы, подружилась практически со всеми жителями городка. В общем, я была счастлива видеть ее такой.