Абсолютные миротворцы — страница 34 из 46

– Потом, – отмахивается Русик, держась за глаз. – Сначала мы его упакуем, да, капитан?

– В шлюз. Действуйте.

Братья выталкивают Джонса в коридор. Слышно, как тело бьётся о стены.

– Извини, пап, – говорит штурман. – Я повела себя, как дура, и подставила вас. Больше не повторится, кэп.

– Да ладно, ты не виновата. К таким ситуациям трудно быть готовым смолоду. Теперь будешь готова, хе-хе… Анечка, солнышко, отбуксируй ты свой подарок ко мне в каюту, пускай там посидит до конца рейса. Кончились праздники, начинается борьба за живучесть и прочая рутина.

Штурман глядит на огромного игрушечного медведя. Заметно, что девушка не отказалась бы спать с ним в обнимку, но на буксире только у капитана нормальная каюта, остальным положены крошечные жилые отсеки, там медведь займёт едва не половину свободного места, с ним не развернёшься, да и техника безопасности категорически против медведей такого размера в ограниченном пространстве. Уж что-то, а техника безопасности у штурмана забита не просто в мозг, а в подкорку. Как у всех здесь.

– Слушаюсь, кэп, – говорит штурман, хватает медведя в охапку и улетает.

– Потом окажешь медицинскую помощь операторам! – кричит ей вслед капитан.

– Есть, кэп! – доносится из коридора.

Эвери усаживается на своё место.

– Чётко сработано, пилот, – говорит капитан. – Благодарю.

– Служу Федерации, – отзывается тот.

– Да нужны мы ей больно… Ладно, ладно, это она нам нужна. Эх, тягу мне скорее, тягу… И связь.

– И радары, – говорит пилот. – Разрешите вопрос? Вы почему меня не предупредили насчёт шунта? А я понять не мог, что не так с кораблём. Вроде бы управляется штатно, но какая-то разница.

– Хорошо сделал Михал Иваныч, а? Старый мастер показал класс. Самые обычные силовые кабели.

– Калинин – это половина корабля! – говорит Эвери.

И оба дружно смеются, вспомнив что-то. Им есть, чего вспомнить.

Они взрывались на крейсере втроём с Михал Иванычем, просто капитану и механику повезло больше, чем пилоту.

Капитан Безумов никогда не ходил на грузовозе и на гражданском лайнере тоже не ходил. Он водил сначала военный транспорт, потом большой десантник. Ну и крейсер под занавес. Да, он бессовестно врёт насчёт личного послужного списка, ему приказано врать, но что-что, а философию свою капитан не выдумал, он её честно выстрадал. Глубокое недоверие к грузу, особенно живому, и проникновение в самую суть логистики ты заработаешь на военном флоте куда быстрее, чем в коммерческом, и достанут тебя эти жизненно важные знания до самых печёнок.

– Не хотел тебя попусту дёргать, – говорит капитан. – И вся необходимая информация была до тебя доведена вовремя, разве нет?

– В следующий раз дёргайте, – просит Эвери. – Я слишком много чувствую теперь. Меня всё беспокоит. Нервный стал.

– Следующего раза не будет, – обещает капитан. – Знаешь, я прилягу на полчаса. Тоже нервный стал.

Он улетает к себе в каюту. По дороге капитан слышит, как на камбузе тонко взвизгивает и громко шипит Русик: ему оказывают медицинскую помощь. Да ничего там страшного с глазом, промахнулся мистер Джонс. Повезло.

В капитанской, но всё равно тесноватой, каюте, Безумов пристёгивается к койке и глядит на игрушечного медведя, зафиксированного в кресле. Если всё пойдёт штатно, на стоянку дальнобоев у точки входа буксир прибудет ночью по бортовому времени, когда штурману положено спать. Капитан Безумов достанет из сейфа чемоданчик со спецпочтой, а медведя упакует в мешок для мусора. И никто не спросит, что у капитана в мешке: нельзя спрашивать.

Спецпочта – это чертовски важно, да. Ради неё можно сбросить пакет контейнеров, какие бы деньги тот ни стоил, и пусть террористическая группировка «Джамаат Свободного Космоса», которую госбезопасность подкармливает врагам назло, подавится своей добычей.

Но если честно, капитану Безумову плевать на спецпочту. Она просто вовремя подвернулась, очень вовремя.

Капитан Безумов умирает – аукнулась ему военная служба, – осталось не больше года, медицина бессильна, опоздали с диагнозом, и даже киборгом не заделаешься, операция добьёт больного. Если раньше капитан только делал вид, будто его не тошнит в невесомости, чисто для солидности держался, теперь и правда не тошнит. Организму все равно, он занят, готовится к отходу на вечную стоянку… Детей у капитана трое, Анечка – старшая, очень хотелось бы обеспечить им и вдове не пенсию по потере кормильца, а оставить солидный траст, чтобы жили-поживали.

А на всё остальное капитану на-пле-вать. На мораль, на нравственность, на Федерацию – и два раза плевать на закон. Он привык сам быть законом.

Поэтому в брюхе игрушечного медведя килограмм отборной дури.

Стоимостью почти как тот пакет контейнеров, который он сбросит, когда старый кудесник Михал Иваныч Калинин даст питание на манипуляторы зацепа.

А у капитана дальнобоя, который помирать не собирается, а просто очень любит деньги и вообще сволочь – такой же игрушечный медведь, тоже для дочки. Пару лет назад Безумов, получив от коллеги деловое предложение соответствующего толка, дал бы ему в морду и вызвал полицию.

Но сейчас это просто логистика.

Просто очередной чемодан в космосе.

Мистер Джонс очнулся в шлюзе и сидит там одиноким несчастным чемоданом. Два брата-чемодана сейчас, наверное, флиртуют с чемоданчиком-Анечкой, вполне невинно и с огромным удовольствием. Верный надёжный чемодан по фамилии Эвери ждёт, когда чемоданы-механики переподключат ствол управления. И на перехват буксира мчится огромный страшный бандитский чемоданище, который хочет нас убить, вот только шиш ему с маслом. Не на те чемоданы напал.

Капитан Безумов закрывает глаза и старается думать о чемоданах.

Чтобы не думать об игрушечных медведях.

Он убеждает себя: это только логистика.

Не получается.

Рыжий пёс Иж

У окрестных крестьян в 1899 году был зафиксирован обычай плевать в сторону Ижевска, так как, по местному преданию, передающемуся здесь из поколения в поколение «в ряду священных преданий», Ижевск – это порождение сатаны.

«Вятские губернские ведомости»

Мотоцикла не видели несколько лет, почти забыли про него. А этой весной он вдруг появился, и очень рано, в конце марта, когда снег ещё не до конца сошёл, а дороги были мокрые и скользкие. Город утонул во влажной дымке, такой плотной, что закрылся аэропорт. Некоторые уверяли, ночной призрак всегда приходит из тумана, – и был туман, и из него выехал на Пушкинскую оранжевый мотоцикл. Пронёсся по центру и ушёл куда-то на Болото, затерялся там в частном секторе.

Приехал, уехал – бог с ним. У нас и без галлюцинаций не скучно. Но тихий женский шепоток по городу пошёл. Говорили, кто-то привязал гайку на перила Долгого моста, и провисела она всего один день, а если гайка исчезает так быстро, значит, мотоцикл откликнулся на зов о помощи. Ерунда, гаек на Долгом болталось штук двадцать, возникали и пропадали они бессистемно, поди разбери, какая сработала. Если, конечно, ты веришь во всю эту чушь. А чтобы поверить, надо хотя бы раз встретить ночью мотоцикл без седока. А чтобы встретить, надо быть очень и очень навеселе. С трезвых глаз такое не привидится.

Таксист, которому попался мотоцикл на Пушкинской, был по работе как стеклышко, ну да он и не рассказывал никому ничего, это его пассажирка растрепала в своём бложике, когда доехала. Наутро проспалась – и стёрла. А таксиста никто не расспрашивал. Он и молчал – чтобы не сочли за сумасшедшего или наркомана. Он не верил в мотоцикл.

Другой важный свидетель – девица, которую мотоцикл якобы подвёз до дома, – была той ночью конкретно в дрова на почве личных переживаний. И отнюдь не горела желанием болтать. Во-первых, даже если ночной призрак и выручил её, то подобрал в неподобающем месте и неподобающем состоянии. А во-вторых, она в волшебный мотоцикл очень даже верила, знала, когда и к кому это чудо приезжает, и на всякий случай решила, что он ей приснился. Дабы лишний раз не нервничать – и так жизнь не удалась.

По той же, в общем, причине стёрла свой пост и женщина из такси. Мотоцикл был в городе, как бы так сказать, фигурой умолчания. О нём шептались, а не говорили. То ли боялись спугнуть, то ли инстинктивно закрывались от самих обстоятельств, при которых он появляется.

Тем не менее вскорости на Долгом мосту прибавилось гаек всех размеров и цветов. Их приматывали к перилам либо куском провода, либо яркой ленточкой. Оба варианта считались правильными, строго в духе легенды о рыжем мотоцикле, только непонятно, какой более действенный – брутально-механический или трогательно-девичий. Логика подсказывала, что куда важнее аутентичность самой гайки, но где тут логика, если девочки верят в чудо.

Почему гайки надо привязывать именно на Долгом, легенда молчала. Надо – и всё тут, на то она и легенда. Скорее всего, просто никто ещё не придумал достаточно красивой и романтичной версии.

Почему и как гайки исчезают, тоже никто не знал. Строго говоря, вменяемых людей это не интересовало, а у невменяемых оказалась кишка тонка разобраться. Устроить у моста засаду с пьяных глаз любопытные пытались, но не хватало либо выдержки, либо выпивки. По трезвости эксперимент провалился вовсе. Несколько лет назад на мост целую неделю таращились в прибор ночного видения поочерёдно два блогера, надеясь поймать шутника или увидеть мотоцикл – и ничего не заметили. А когда плюнули и забыли – половину гаек как ветром сдуло. И через сутки на городском форуме выскочила душераздирающая басня о том, что ночной призрак спас девушку от грабежа с изнасилованием. Вычислить автора, естественно, не удалось, но почерк был знакомый.

Все истории такого типа строились по одному шаблону со времён зарождения легенды о мотоцикле, лет уже сорок примерно. Девушка возвращается домой ночью одна и пешком, хорошо поддатая или совсем трезвая, но по общей нелепости её поведения, в частности, манере срезать углы через парки и лесополосы, ясно, что бухая. Её преследует или хватает некий зловещий тип, и тут появляется мотоцикл; он пугает и обращает в бегство или даже сбивает с ног нападающего. Дальше железный спаситель загадочным образом подхватывал девушку, или та сама на него садилась – и домой, причём мотоцикл сам знал адрес, ты только держись за руль. Иногда мотоцикл просто катился рядом с девушкой, провожая её. Тарахтел на холостом ходу, заглядывал снизу в глаза – фарой, что ли? – просился, чтобы его погладили по сиденью. Вообще в поведении мотоцикла было много собачьего. Ничего удивительного, ведь по легенде это