Необходимо еще раз отметить, что Адам Смит не был создателем той дисциплины, которую он обосновал в своих книгах. То, что мы называем экономикой, было изобретением Франсуа Киснея и французских физиократов, с которыми Смит был прекрасно знаком. Физиократы, однако, здорово перемудрили, и ничего хорошего из этой путаницы не вышло. Кисней, который был медиком при дворе Луи XV, нарисовал наиподробнейшую экономическую таблицу — невообразимую зигзагообразную схему с тысячей пометок, похожую то ли на кроссворд, то ли на доску для игры в нарды. Возможно, эта таблица и отвратила Смита от создания каких бы то ни было графиков и схем. Предполагалось, что эта таблица должна показывать, каким образом сельское хозяйство является источником всего экономического прогресса, почему торговля и промышленность никому не приносят пользы и как все — от камзолов до гвоздей — в действительности растет на фермах. Раз еда является основой жизнедеятельности, значит, сельское хозяйство должно быть основой мироздания — в таком духе учили физиократы.
Для Киснея и его придворных коллег мотивом проведения экономических исследований было, вероятно, нечто среднее между желанием воскликнуть «Да здравствует Франция!» и необходимостью скоротать время, ожидая пока королевским особам понадобятся оздоровительные процедуры. Адам Смит же задал экономической науке смысл и цель существования. Когда Смит проводил свое исследование, перед ним стояла конкретная, существенно важная задача — принести материальную пользу всему человечеству, а отнюдь не самому себе.
Смит назвал книгу первую «Причины увеличения производительности труда и порядок, в соответствии с которым его продукт естественным образом распределяется между различными классами народа», и на его удачу среди этого народа не оказалось издателя современного типа, который непременно бы это заглавие обрезал. Смит начал с постановки двух основополагающих вопросов: как богатство производится и как оно распределяется? И на пространстве двухсот пятидесяти страниц он развернул объяснение основополагающим ответам: при помощи разделения труда и несования носа не в свое дело. А как бы между прочим, Смиту удалось ответить на еще более сложные вопросы — почему все равны, и почему мы обладаем правами на собственность.
Все люди созданы равными. Мы часто принимаем это за самоочевидность, в то время как даже на поверхности это совершенно не так. Равенство — это основа либеральной демократии, власти закона, свободного общества и всего того, что чтит и уважает читатель или читательница, если они, конечно, в своем уме. Но почему мы все равны? Потому, что одинаково появились на свет? Возможно. Однако на свадьбах и похоронах это равенство отнюдь не очевидно. Или мы все равны, потому что это провозглашено в Декларации Независимости США, французской декларации прав человека и Всемирной декларации прав человека, принятой ООН? Но каждый из этих документов содержит множество оговорок, а то и вообще, положений, не соответствующих истине. Вот ООН провозглашает: «Каждый имеет право на отдых и досуг, включая разумное ограничение рабочих часов». Да? Неужели? Надо срочно сказать жене, чтобы известила ребенка!
Благородные и возвышенные речи, состряпанные непрезентабельными, а иногда и слегка помешанными представителями интеллигенции, — это не священные письмена, возвещающие истину. Да и то, что получается от основания политики и общественного устройства на священных текстах, мы можем увидеть на примере афганского Талибана или пуритан в Массачусетсе. Каждый обладает бессмертной душой, и каждая душа одинаково ценна для Бога. Возможно. Но это мало что дает нам для разработки практической философии политики. А Адам Смит был практиком. Его комментарий к «Нравственным чувствам» по поводу того, что его теория «не касается вопросов истинности… но касается жизненных фактов» подходит и для всей его философии в целом.
Когда Смит рассматривает происхождение и развитие разделения труда, он вкратце — ну, относительно вкратце — обращает наше внимание на интересное и очень характерное качество человека. Самое могущественное существо из всех земных жителей является в то же время самым жалким и беспомощным. Мы рождаемся совершенно неспособными позаботиться о себе и остаемся такими еще очень долгое время — если судить по современной молодежи, лет до сорока. В два года, когда другие млекопитающие уже в полном расцвете охотятся, собирательствуют и выводят новое потомство, человеческий детеныш еще не умеет обращаться с собственной попой, по крайней мере не настолько хорошо, чтобы усаживать ее вовремя на горшок. Даже Даниель Дефо не зашел в своей фантазии настолько далеко, чтобы описать, как Робинзон Крузо мог обустроиться без всяких подручных средств — и оставил ему в довольствие кое-что из фабричных вещей с потерпевшего крушение корабля и помощь продвинутого в местном образе жизни каннибала.
Мы должны относиться к другим людям с уважением и признанием равенства не потому, что нас вдохновляют высокие принципы или переполняют братские чувства, но потому, что мы жалки и беспомощны.
Смит писал, что человек «во все времена нуждается в сотрудничестве и помощи множества людей, между тем как в течение всей своей жизни он едва успевает приобрести дружбу всего нескольких лиц». Это утверждение было прологом к одному из самых знаменитых и цитируемых высказываний Смита: «Не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интересов». Смит не побуждал нас самовлюбленно и без зазрения совести обогащаться в условиях свободного предпринимательства. Он намекал, скорее, на то, что мы должны благодарить мясника, пиво-. вара и булочника за то, что они это делают. Это нам повезло, что эти личности одарены Создателем такими неотчуждаемыми правами и возможностями, среди плодов реализации которых оказались наша котлета, пиво и рогалик с маком.
Ответом Смита на вопрос, почему мы все обладаем правом собственности, был не менее прямолинеен: «Собственность, которой владеет каждый человек, заключается в его труде, и так как это является исходным основанием всей собственности всех граждан, это право должно быть священным и неприкосновенным». Имущественные права не изобрели богатеи, которые хотели держать бедняков подальше от своих сундуков. Право на собственность — это то, что мы зарабатываем собственными руками. Можно приобрести собственность и другим честным путем, например, по наследству. «Наследство бедняка, — писал Смит, — заключается в силе и ловкости его рук». Из этой ловкой хватки молота, ну, или серпа, и происходит принцип свободного предприятия: «И препятствовать ему в приложении его силы и ловкости к тому делу, которое он считает подходящим, если только оно не наносит ущерб его соседям — это прямое нарушение священного права собственности».
Любое определение понятия «свобода» бессмысленно, если оно не основано на праве собственности и смежных правах, единых для всех. То, чем мы владеем, — наше, и никто не вправе нам указывать, что с этим делать. Именно это и есть практический смысл того, что мы подразумеваем, когда заявляем о своей свободе. Все другие права происходят из этого, в том числе и те, которые не столь милы нашему сердцу.
Свобода речи — это прекрасно, если только вам есть что сказать. Но исследование «блогосферы» открывает удивительную вещь — что едва ли хоть кому-то это под силу. Свобода вероисповедания — это еще более прекрасно, но оказывается, во время молитвы ты можешь «войти в комнату твою и, затворив дверь твою, помолиться Отцу твоему, Который втайне» (Матфей 6:6). Так сказал сам Иисус Христос. Свобода — это по большей части предмет повседневного, обыденного опыта, имеющий действительный практический смысл в материальном, экономическом мире. В «Богатстве народов» Адам Смит доказал, что мы заслуживаем справедливого общества, в котором мы обладаем полной свободой от всяческих экономических предосуждений, и можем со спокойной совестью отправляться в торговый центр и совать свою кредитку в каждую кассу, хоть до тех пор, пока не поджарится магнитная полоска, если нам это угодно.
Как бы то ни было, главной целью книги первой «Богатства», по замыслу Смита, было показать насколько важно разделение труда. Целью же разделения труда, писал Смит, является «при меньших затратах труда производить большее количество работы». Смит был убежден, что разделение труда — специализация — есть источник экономического роста.
Специализация увеличивает экономическую ценность. Для наглядности Смит использовал знаменитый пример «маловажной отрасли производства, а именно гвоздей». Без специализации и специализированной техники производство всего одного гвоздя могло бы занять целый день. В первых черновиках будущего «Богатства народов» Смит отмечал, что если бы мы зашли дальше и учли бы к тому же необходимость выкопать шахту, добыть руду, выплавить металл, и так далее, то мы «не изготовили бы один гвоздь и за год». А между прочим, где-то группа поклонников такого рода хобби — поддерживающих связь по Интернету — именно этим и занимается, к недоумению и негодованию своих жен.
Смит доказал свою точку зрения и, казалось бы, должен был на этом остановиться. Но тут мы подходим вплотную к одному интересному затруднению в рациональном понимании всей экономики — что наши выводы слишком рациональны. Это, если можно так выразиться, первородный грех экономики, недостаток, который существует с тех самых пор, как только экономика была изобретена. Любому студенту любой экономической школы эта проблема известна: ведь он должен запоминать различные и многочисленные рационализирующие формулы, которые происходят из этой — нет, которые сами по себе и есть эта проблема.
По ходу того, как Смит углублялся в рассуждение об экономической ценности, он решил тщательно исследовать само понятие ценности. Он пытался анализировать феномен цены и не мог достичь удовлетворяющих результатов. Цена товара — это то, что кто-либо готов за него заплатить. Все. Ни больше, ни меньше, и ничего кроме этого. Дэвид Юм в письме Адаму Смиту с поздравлениями по поводу публикации «Богатства народов», высоко оценил работу, но подметил одну ошибку: «Если бы вы были здесь со мной у камина, — писал Юм, — я непременно обсудил бы с вами некоторые из ваших принципов. Я не думаю… что цену в совокупности определяют количество и спрос». Возможно, кто-то мож