Денег и каменьев при нём ожидаемо не оказалось.
— Походу, не будет богатого гостя Косого, — неожиданно спокойно сказал Дундук. — Походу, будет богатый гость Косолап.
— Думаете, он? — зачем-то спросил Ждан.
— А кто ещё? — искренне удивился самовыписанный разбойник. — Никого другого здесь поблизости не водилось. И вы это, мужики — ходите опасно. Я бы на месте Косолапа и нас тоже привалить попытался. Чтобы в новой жизни концов в прошлую не осталось.
Глава 34«Епифан казался жадным…»
Дальше ничего интересного в дороге не случилось. Ждан, правда, немного нервничал, когда маленький отряд остановился на ночёвку. Дело в том, что он уже выяснил — от Чёртова Городища до Оптиной Пустыни всего-то вёрст тридцать, если напрямую. И если бы они с утра вышли, то после обеда уже дошли бы. Но, поскольку паломники изрядно задержались из-за книжки и загадок, и вышли ближе к вечеру — пришлось заночевать в лесу. Так или иначе, а если Косолап будет пытаться зачистить хвосты — он по любому придёт этой ночью. Мальчик был уверен, что взрослые установят дежурство, но отец Алексий отнёсся к возможной угрозе чрезвычайно легкомысленно.
— Ой, да перестань, — небрежно отмахнулся священник. — Дурак он, что ли, одному на троих лезть, да ещё имея в мошне звонкую монету. Впрочем, хочешь — сиди, карауль, я супротивничать не стану. Тебе всё равно завтрашнюю ночь дрыхнуть, Опту во сне ждать, а вот мне — наоборот: сидеть, сон твой караулить. Так что я собираюсь нормально выспаться, а вы — как хотите.
В итоге всё получилось не слава богу — Ждан и не бодрствовал ночью, и спал с пятого на десятое. Как следствие — назавтра всё утро зевал с риском вывихнуть челюсть. Впрочем, сон как рукой сняло, когда ближе к полудню отец Алексий поравнялся с ним и тихонько сказал:
— Пришли, считай — монастырь за поворотом уже. Помни, что говорить тебе в монастыре нельзя — ни словечка, ни полсловечка. И ещё — Христом-богом прошу — не натвори больше ничего. Я и так голову ломаю, каким боком тебе кровь пролитая выйти может при получении Дара, и не придётся ли тебя кончать сразу после открытия, а если ещё что… Поэтому — молчи и не во что не лезь. Ни во что, понял? Что бы ни случилось. Если что — я сам справлюсь. Ты же видел — меня ещё рано списывать.
Ждан посмотрел на заострившееся лицо старика, который кашлял всё чаще и всё дольше, и ему вдруг до слёз стало жалко старого священника, который пусть и бодрился изо всех сил, но явно доживал последние месяцы. Смерть как будто уже поставила свою печать на его лице — мальчик, всю свою первую жизнь проведший в больницах, подобную обречённость видел ясно. Он попытался проглотить ставший в горле ком, но так и не смог, поэтому молча кивнул, и прибавил шагу, чтобы батюшка не заметил заблестевших глаз.
Ждан не знал, что там такого особенного было в Оптиной Пустыне, но выглядел монастырь откровенно жалко. В отчаяние не приводили разве что потемневшая от времени рубленная деревянная церковь да небольшая, малость покосившаяся трапезная. Впрочем, по сравнению с братским корпусом трапезная выглядела бравым молодцом — место обитания монахов покосилось настолько, что, казалось, сложится как карточный домик от первого же чиха. Монахи, похоже, боялись того же, поэтому стенки келий со всех сторон были подпёрты жердями, а то и брёвнами. Прямо виднелось ещё пара-тройка полуразвалившихся строений, судя по звукам, да доносимому поднявшимся ветерком запаху — хлев, свинарник и курятник. Ещё справа была какая-то маленькая будка, у которой с крыши безбожно ободрали всю солому. Всё это было обнесено простецкой оградой из жердей, так же изрядно покосившейся. Список недвижимости монастыря этим исчерпывался.
Больше наблюдать в окрестностях было нечего, а Ждан с Дундуком, сидючи на лавке у братского корпуса, ждали отца Алексия уже третий час. Тот вёл переговоры с монастырским игуменом — пройдошистого вида старичком с кудлатой бородёнкой, воинственно задранной вверх. Бог его знает, о чём они совещались, но, видать, о чём-то очень важным, раз саммит на высшем уровне столь безбожно затянулся.
И, главное — ни одной живой души вокруг. За всё это время Ждан не то что человека не увидел — даже собаки приблудной не пробежало.
— Вымерли все здесь, что ли? — словно откликаясь на мыли мальчика, проворчал Дундук. — Ну ладно монахи, тут всё понятно, их, небось, игумен на послушания отправил, по-нашему, по-простому — горбатиться им без передыху до самой вечерней службы. Но, блин, здесь даже мух как будто мором побило. Как бы наш поп тоже того… К начальству своему не отправился. Что-то нет его долго.
В этот момент живым опровержением из дверей выскочил отец Алексий — вполне себе немертвый, хоть и со злобным выражением лица. За ним по пятам следовал причитающий игумен, пытающийся всучить священнику найденный у разбойников «Азбуковник». Священник книгу демонстративно не брал, тогда хитрый игумен, зыркнув очами по сторонам, сунул тяжеленный том Ждану на колени и тут же отбежал подальше.
— Ничего мне от тебя не надо! — скандальным голосом вопил он. — Ни денег, ни книжки этой никчёмной. Зачем она мне? Требы читать? Так я их наизусть знаю, да и нет там никаких треб, мирская она! Ах да, там же Опта что-то такое написал! Да мало ли что он писал? Может он, разбойником будучи, и на заборе слова всякие писал! Что мне теперь — забор к себе в монастырь волочь? А к забору — калеку в придачу?
Отец Алексий молчал, но молчал злобно — Ждан за несколько лет учёбы научился определять настроение учителя с точностью до миллиметра.
— Не возьму я калеку, не-вазь-му! — ничуть не смущаясь присутствием Дундука, отчеканил игумен. — И не проси даже. У меня народу в монастыре — дюжина. Дю-жи-на! Семь монахов, трое послушников и два трудника. Считать умеешь? Столько же, сколько апостолов, только они не апостолы, а лодыри и идиоты. Одни старики, едва живые. Ну и как мне прикажешь с этой инвалидной командой хозяйство вести?
Видя полнейший игнор со стороны собеседника, он пытливо уставился на Ждана с Дундуком, но те тоже отмолчались.
— А никак! — сам себе ответил он тогда. — Загибается монастырь. Ни паломников, ни гостей, ни вкладов. Я уж забыл, когда к нам приезжал кто — вон, солому с гостевого дома скотине зимой скормили, всё равно пустой всегда стоит. Семь монахов — это вообще мыслимо или нет? Да мы с хлеба на квас перебиваемся, нам, блин, корм на зиму скотине заготавливать некому, косой никто махнуть не может, сразу валятся, а ты мне калеку подсовываешь. Да он нас, блин, что тот камень на шее — сразу на дно утянет. Корми его, пои его, зимой мёрзнуть начнёт — запун справь ему! Не-не-не!
Монах замотал головой так решительно, что тонкая шея жалобно заскрипела.
— Идите, вон, в гостевой дом — он кивнул на будку с раскулаченной крышей. — Ничего, переночуете, сейчас лето, тепло. А утром — вот вам бог, и вот порог. Явились, блин, гости дорогие с такими подарками — душегуба-калеку обезноженного взять не хотите ли? Слышь, Алексий, и варнака своего разбойничьего с собой забрать не забудь! А то вон у него морда какая бандитская, глазом зыркает — ну чистый душегуб. Порежет ещё моих старикашек, а тем много и не надо. Всё, кончен разговор. На трапезу вечернюю приходите, покормлю, чай мы не бусурмане какие, гостей голодом не морим. Всё, идите, устраивайтесь пока!
Так и не дождавшись ни слова от отца Алексия, игумен ткнул перстом в хибару и ушёл обратно в корпус, стукнув за собой дверью.
Выслушавшие монолог молчаливые паломники с книжкой на коленях вопросительно уставились на отца Алексия.
Тот смущённо развёл руками:
— Ну, Дундук, ты всё слышал. Я его и так убеждал и эдак — ни в какую. Ты не бойся, моё слово крепче гороху, я, как и обещал, до Козельска тебя довезу, и в храме с батюшкой поговорю, чтобы тебя не обижали. Отец Агафангел, конечно, тоже не подарок, но всё почеловечней этого крикуна будет.
И батюшка злобно сплюнул.
— Ну что, пойдём на ночь устраиваться, что ли? Глеб, помоги Дундука на Ишака посадить.
Гостевой дом оказался полной развалиной, к тому же совсем маленьким — трое паломников едва разместились внутри. На ужин никто не пошёл — больно уж не хотелось одалживаться у хозяйственного игумена. Поэтому перекусили своим, и едва стемнело, отец Алексий попросил Ждана лечь и постараться заснуть побыстрее. Сам он уже традиционно устроился в изголовье и, как обычно, вознамерился читать молитвы всю ночь до рассвета.
Отключился Ждан на удивление быстро — сказался вчерашний недосып. И вновь приснился ему брутальный бородатый мужик, вот только цвет бороды был не сизый, а седой. Он тоже смотрел — и опять не на Ждана, а как бы вглубь его. Вот только во взгляде его не было той силы и давления, как у Кудеяра. Вообще, Опта (а это, без сомнения, был он) был гораздо благожелательнее своего бывшего шефа. Он даже — невиданное дело — пару раз явно улыбнулся своим мыслям, разглядывая будущего… Да чего уж там, пора называть вещи своими именами — будущего чародея.
Потом, правда, помрачнел. Тоже подёргал себя за бороду, и сказал:
— А что ж, ты, паренёк, вторую мою загадку не отгадал-то? Не такая она и сложная, не логика Авиасафа, чай. Ты же мне все планы рушишь. Хотел я тебе занятную штуку дать — а теперь уж никак не могу.
Он вновь посмотрел-попялился, поцокал языком, и, наконец, сказал:
— Ну токмо заради очков разве. До полудня срок тебе. Успеешь — дам, не разгадаешь — не взыши! Да смотри — дольше полудня здесь не задерживайся! И главное — советоваться не вздумай!
Опта щёлкнул пальцами, как Кудояр, так же топнул, свистнул…
И Ждан проснулся мгновенно, рывком.
Если Кудояр болтал что-то невнятное про имена и личины, то речь Опты была ясна, как слеза младенца. Именно поэтому проснувшийся Ждан, даже не открыв глаз, сразу же произнёс: «Мастер, баланс!».
И замер.
Первый раз на счету был тотальный сиротливый ноль.
Как говорится — всё! Всё, что было нажито непосильным трудом за много лет… Ни очёчка ни оставили.