Катя отчётливо осознавала все это, но сейчас, несмотря страх, липкой субстанцией расползающийся внутри её тела, продолжала ему противостоять. Девушка была мобилизована и сосредоточена, как никогда раньше, в голове не было никакой путаницы, а в руках — предательской дрожи. Лишь взгляд её голубых глаз, смотрящих наВолынца, выдавал боль и тоску, которые невозможно было скрыть…
Фёдор Афанасьевич так тяжело вздохнул, что мне и его самого стало неимоверно жаль. Я стоял и со стороны наблюдал за этой немой сценой, прекрасно понимая, что сейчас творится у моего товарища на душе. Как больно старому генералу, конечно не за себя, а вот за эту девчушку, которая и жизни то ещё не почувствовала, и за всех этих ребят, что заняли сейчас свои боевые посты, за весь двухтысячный гарнизон крепости, жить и сражаться которому осталось совсем недолго…
Несколькими минутами ранее ваш покорный слуга хотел было уже пристрелить своего непутёвого друга, когда после его слов, я, впялившись в компьютер, увидел масштаб возникшей трагедии. Говорю вам без прикрас, рука моя действительно потянулась к табельному пистолету.
Те цифры на экране, на которые я только теперь обратил внимание, нокаутировали моё сознание на какое-то время. И вот здесь я точно растерялся. Кого больше винить — Волынца, за то, что изначально зная эти данные, он их скрыл, или винить собственно себя, которому и в голову не пришло посмотреть на цифры за всё время буксировки крепости?
Оказывается, этот огромный «Измаил» попросту физически не мог пройти сквозь кольцо перехода. Верней он мог и проходил уже не раз, ведь как-то же крепость доставили в «Бессарабию». Но это было легко сделать при стандартной транспортировке, когда к основному корпусу станции ещё не были присоединены четыре артиллерийских бастиона. Их переправляли отдельно, и уже на месте, на орбите Тиры-7, устанавливали дополнительными модулями к самой сфере крепости. При необходимости перемещения станции в иную систему, бастионы нужно было снова демонтировать, и тогда сложностей с межзвёздным прыжком не возникало.
Сейчас же у меня перед глазами горели цифры: в 20 километров — диаметра кольца перехода и 24 километра — диаметра космической автономной боевой станции «Измаил» со своими проклятыми развёрнутыми бастионами. После того как я немного отошёл от первого шока и начал складывать у себя в голове некоторые факты, то понял, что Волынец, на самом деле, эти цифры знал, но утаил их от меня. Вот почему я и сказал о том, что моя рука потянулась к оружию. Знал и намеренно не ставил меня в известность! А что это означало? Если генерал так поступил, значит, план — сражаться и погибнуть именно здесь в пространстве «Бессарабии» у Фёдора был изначально… Господи, как всё-таки я ещё наивен!
Под удивлённые взгляды присутствующих я сгрёб Фёдора в охапку и прижал к приборной панели. Откуда у меня появилась такая сила — не знаю, но скорей, это просто Волынец не сопротивлялся.
— Ты что наделал?! — только эти слова я и смог выдавить из себя.
— Не теряй времени на праведный гнев, Саня, — ответил он, мне, — я сделал свой выбор…
— А все эти люди, что находятся рядом, тот же самый, что и ты, выбор сделали?! Ты спросил — желают ли они сегодня умереть или ещё пожить хотят лет семьдесят?!
— Все мы знаем, на что идём, поступая на военную службу…
— Да что ты…
— Внимание, всем! — громко произнёс генерал, повернувшись к своим офицерам. — В связи с критической ситуацией на станции объявляется добровольная эвакуация…
— Что ты несёшь?!
— Повторяю, в связи с невозможностью на равных противостоять противнику, любой солдат и офицер гарнизона может покинуть крепость, — повторил Фёдор Афанасьевич. — Эвакуация на «Одинокий» начнётся через десять минут… Вы должны знать — «Измаил» обречён, он не выстоит в этом сражении, поэтому официально разрешаю, всем кто этого захочет, перейти на крейсер и тем самым, сохранить свою жизнь… Приказ продублировать и разослать по отсекам станции…
Гробовое молчание воцарилось в зале, никто даже не шелохнулся и тем более не пошевелил и пальцем, чтобы выполнить данный приказ.
— Вот тебе и ответ, — улыбнулся Волынец, посмотрев мне в глаза. — А если я и далее буду продолжать в том же духе, они вообще меня шлёпнут, как предателя и паникёра…
— Прикрываешься храбростью этих молодых ребят?! — воскликнул я.
— Где ты здесь увидел молодых ребят?! — парировал Фёдор Афанасьевич. — Перед тобой ветераны, у которых места на груди не хватает для новых орденов… Закончим этот разговор, времени у нас на него не осталось… Единственное, о чём я тебя прошу, вытащи отсюда мою дочь! Ты обещал мне, помнишь…
— Обещал, — тихо сказал я, отпуская генерала.
Глаза мои предательски бегали из стороны в сторону, я пытался сосредоточиться и понять, что же делать дальше. То, что эвакуацию гражданского персонала крепости нужно проводить немедленно, это было очевидно… Понятно теперь стало и то, что сам «Измаил» не мог пройти сквозь врата и похоже оставался здесь навсегда…
— Всем судам прекратить транспортировку крепости… Форсаж отключить, тросы отстыковать, — связался я с капитанами гражданских транспортов, затем обернулся к Волынцу:
— Объявляй эвакуацию персонала…
— Хорошо, — кивнул тот. — На твой крейсер?
— Нет, на транспортники, — ответил я. — Только не знаю, на один людей грузить или распределить по шести…
— Забери всех гражданских на свой «Одинокий», — попросил меня, Волынец. — Он самый защищённый из всех кораблей — это будет самым правильным решением…
— Ты думаешь, останешься здесь геройски погибать, а я благополучно нырну в кольцо?! — я осуждающе посмотрел на своего товарища. — Нет уж друг сердечный, я тебя заставлю смотреть, как сначала умирает мой крейсер, а уж потом и ты проследуешь в мир иной…
Я был так зол на Фёдора, что мне доставляло почти садистское удовольствие говорить ему сейчас эти слова. Хочешь погибнуть, что ж, но перед этим ты увидишь, как погибает твой друг. Лично у меня сомнений не было в том, что «Одинокий» прекратит своё существование гораздо раньше, чем крепость падёт, поэтому я предлагал Волынцу перед собственной смертью ещё немного морально помучиться. Ну а если серьёзно, то в этот момент я и не представлял, как могу поступить по-иному. У меня в голове не укладывалось, что можно улететь и оставить на съедение этим шакалам нашу крепость. Как я потом буду смотреть в глаза, даже не другим, а самому себе в зеркале?!
— Умоляю тебя, не делай этого! — Волынец сейчас действительно испугался, ибо очень хорошо меня знал.
Что старик, больно тебе стало? Понял, как это — терять друзей на своих глазах?
Я проигнорировал его последнюю фразу и обратился непосредственно к лейтенанту Васнецовой:
— Катерина, немедленно переводи всех гражданских на «Фортуну»… Это же самый быстроходный, из имеющихся у нас под рукой транспортов?
— Да, по характеристикам, он самый скоростной из них, если можно назвать скоростными все эти тяжеловесы, — ответила девушка. — Но если в сравнении с другими, то — да…
— Отлично, противник всё равно не знает, пустые транспорты улетают или на их борту что-либо ценное, — решил я. — Поэтому к переходу они пойдут всем скопом, а так как «Фортуна» достигнет кольца первой, значит и выбраться из переделки сможет раньше остальных… Я же на своём крейсере, в случае чего её прикрою… Всё решено, давайте поторапливаться!
Лейтенант по громкой связи обратилась к тем людям, кто обязан был покинуть «Измаил» и стала лично контролировать процесс посадки на шатлы всех гражданских. Буквально через несколько минут первые челноки стали отчаливать от крепости в направлении замеревшей неподалёку «Фортуны».
Между тем, накал сражения нарастал с каждой минутой. 13-я дивизия, как стая голодных волков, почуявших запах крови, медленно и неуклонно приближалась к своей жертве. Корделли не выдумывал сейчас каких-либо изощрённых комбинаций, а действовал по обычной в подобной ситуации схеме. При достаточном количестве кораблей у атакующей стороны если по ним ведётся интенсивный огонь, то вся группа держится рядом, прикрывая друг друга защитными полями. Как только у корабля, идущего в авангарде строя, начинало истончаться поле, он замедлял ход и перестраивался в кильватер. Таким нехитрым чередованием вся группа могла преодолеть нужное расстояние без критических потерь. Конечно, подобная стратегия была возможна лишь в том случае, если сам противник имел ограниченную мощь своих артиллерийских установок, а атакующая сторона имела в своём составе существенное число тяжёлых дредноутов.
У вице-адмирала Корделли таких кораблей было в достатке, благо его изначально «лёгкую» дивизию командующий Дрейк перед операцией усилил двумя линкорами: «Камден» и «Техас», и в данную минуту именно они принимали на себя весь заградительный огонь батарей «Измаила». Защитные энергетические щиты этих двух кораблей соответственно считались самыми мощными и дольше по времени могли держать непрекращающийся поток плазменных зарядов.
Конечно же, американцы не были просто целью, они активно отвечали артдуэлью из своих бортовых орудий, однако эффективность их огня пока была минимальной, слишком уж защищённой оказалась русская крепость. К тому же расстояние до неё ещё было большим, да и одновременно огонь вся дивизия вести не могла из-за собственного построения. Но медленно и неуклонно корабли Корделли всё же приближались к «Измаилу», чтобы достигнув определённой точки пространства для возможности ведения «убийственного огня», выстроиться, наконец, в линию и с нескольких тысяч километров начать в упор расстреливать эту «проклятую» крепость…
— Всем, держаться строя! — неустанно повторял Фрэнк Корделли в рацию, своим капитанам.
Он прекрасно понимал, что время работает на него и что «Измаил» рано или поздно падёт при таком раскладе сил, но главное — надо продолжать давление. Основной опасностью для завершения успешной операции был пресловутый человеческий фактор. Командиры кораблей, по которым сейчас вёлся огонь, могли попросту не выдержать эмоционального напряжения. Не удивительно, ведь когда перед глазами на мониторе со страшной скоростью уменьшаются проценты активной защиты энергетического поля твоего корабля, любой капитан, знающий, что произойдёт вслед за этим, может сломаться и начать отворачивать в сторону…