Тогда-то Конон Зотов обратился к царю с необычной челобитной, ярко характеризующей его как человека. Конон просил государя отменить задуманную свадьбу отца. Мотивы этого поступка ясны. Сыну, достигшему значительных служебных успехов, моряку, ценимому самим Петром, было стыдно за ту клоунаду, которую собирался устроить царь с участием его старика-отца. Челобитная была выдержана в стиле традиционных прошений, по форме – слезная, уничижительная, изобилующая любимыми Петром библейскими образами, а по содержанию – дерзкая, оспаривающая волю самодержца. По сути она являлась выражением протеста нового, европейски воспитанного человека Петровской эпохи против привычного для России унижения чести, достоинства и имени. 28-летний Конон Никитич писал: – «Умилосердись, государь! Предвари искушению дьявольскому и хотящей нам быти наглой напасти, подлежит убо сие вашей премудрости и милости. Таким ли венцом пристоит короновать конец своей жизни, яко ныне приведен отец мой чрез искушение? Смело называю искушением, понеже премудрость Соломонова таковым гнушается, написавши яко трех вещей возсмерде его совесть, из них же гнуснейшее бысть перед ним старых прелюбодейство, суще умаленных смыслу. По сей пункт отдаю мой сыновский долг, душевным плачем моля Ваше величество, дабы изволение Ваше причинствовало его совести умному о себе расположению».
Впрочем, существовала и другая, более прозаичная причина протеста Конона (поддержанная его братьями): они подозревали, что невестой, согласившейся выйти за дряхлого старика, движут банальные, корыстные побуждения: «…еще я верю, что она для того идет в замужество, чтоб ей нас, детей его, лишить наследства». Петр оставил просьбу К.Н. Зотова без внимания: воля его оставалась, как всегда, непреклонной; шутовское празднество, длившееся много дней, было пышным и безобразным. Как и во многих других публичных действах петровской поры, царь видел в этой свадьбе не только традиционно грубое развлечение, но, согласно принципам культуры барокко, вкладывал в нее определенный символический смысл. Возможно, прав был английский дипломат Джордж Маккензи, заметивший о шутовской свадьбе Н.М. Зотова, что царь «…намеревается, являя самые радостные зрелища, сделать все возможное, чтобы вдохнуть в них веру в то, что люди во всякие годы могут быть молодыми». И правда, как раз накануне, в 1712 г. сам Петр, достигший сорокалетнего рубежа (возраст, в котором умер его отец, царь Алексей Михайлович) венчался с Екатериной. Для братьев Зотовых (старший брат Василий был комендантом Ревеля) это мероприятие было, конечно же, оскорбительным и угнетающим, а когда в 1718 г. Н.М. Зотов умер, началась предсказанная Кононом свара за наследство. Вдова, следуя букве закона, требовала себе четверть довольно значительного состояния покойного мужа. Это, естественно, не устраивало сыновей Н.М. Зотова. В 1720 г. Конон Зотов, будучи уже капитаном второго ранга и командуя линейным кораблем «Девоншир», послал царю челобитную, в которой писал, что расценивает выделение вдове доли владений отца как кражу и что вдова в принципе виновата в смерти Н.М. Зотова. Там же Конон приводит слышанную им лично ироническую шутку царя: «…отец наш скорея от нея умер, сам ты, премудрой Государь, изволил сказать отцу моему, когда он занемог вскоре после своей женидбы, что совокупление с женою старого мужа есть ему отрава». 27 июня 1720 г. на лоскутке бумаги Петр ответил на челобитную К.Н. Зотова, отказав братьям Зотовым в их прошении: «Учинить по старому Уложенью и по духовной, только впредь никто да не женитца, и никто замуж да нейдет с сего числа без контракту, учиненному прежде, такого, чтоб муж знал, что жена ему оставит, также и жена знала б, что муж ей оставит после смерти». Последняя сентенция премудрого государя, фактически вводящего в России институт брачного контракта, так и не была никогда оформлена в виде закона.
В 1718 г. Н. М. Зотов умер. Его место «князь-папы» заступил Петр Иванович Бутурлин (бывший «архиереем» и овдовевший к этому времени). Петр I, очень любивший всяческие рискованные эксперименты (в том числе и с живым человеческим «материалом», задумал водворить Анну Еремеевну на прежнее место – жены «князь-папы». Но она, дважды вдова, «целый год не соглашалась выходить за него», однако в конце концов «должна была повиноваться воле царя».
Свадьбу П. И. Бутурлина и А. Е. Зотовой приурочили к большому маскараду и праздновали 10 сентября 1721 г. В этом грандиозном маскараде участвовало уже около 1000 масок.
Костюмированный бал XVIII века.
В назначенный день в 8 часов утра «по сигнальному выстрелу из пушки» все участники церемонии, скрывавшие свои лица под масками, а костюмы под плащами, собрались на площади перед Сенатом и Троицкой церковью, где происходило (как ив 1715 г.) венчание новобрачных, во время которого «маршалы» на площади разделяли и расставляли маски «по группам». После окончания бракосочетания («князь-папу венчали в полном его костюме»), когда жених с невестой вышли из церкви, сам царь «ударил в барабаны», его величество представлял корабельного барабанщика и не жалел старой телячьей кожи инструмента, будучи мастером своего дела» – все костюмированные сбросили плащи, и взорам предстало необыкновенное разнообразие маскарадных персонажей: «Царь, одетый, как сказано, Голландским матросом или Французским крестьянином и в то же время корабельным барабанщиком.
Перед ним шли три трубача, одетые Арабами, с белыми повязками на головах, в белых фартуках и в костюмах, обложенных серебряным галуном, а возле него три другие барабанщика, именно: генерал-лейтенант Бутурлин, генерал-майор Чернышев и гвардии майор Мамонов, из которых оба первые были одеты как его величество. За ними следовал князь-кесарь И. Ф. Ромодановский в костюме древних царей, в бархатной мантии, подбитой горностаем, в золотой короне и со скипетром в руках, окруженные толпою слуг в старинной русской одежде. Царица, заключавшая со всеми дамами процессию, была одета Голландскою или Фризскою крестьянкою в душегрейке и юбке из черного бархата, обложенных красною тафтою, в простом чепце из Голландского полотна и держала под рукою небольшую корзинку. Этот костюм ей очень шел. Перед нею шли ее гобоисты и три камер-юнкера, а по обеим сторонам 8 арабов в Индийской одежде из черного бархата и с большими цветами на головах. За государынею следовали две девицы Нарышкины, одетые точно так же, как она, а за ними все дамы, именно: сперва придворные также в крестьянских платьях, но не из бархата, а из белого полотна и тафты, красиво обшитых красными, зелеными и желтыми лентами; потом все остальные, переодетые пастушками, нимфами, негритянками, монахинями, арлекинами, Скарамушами; некоторые имели старинный русский костюм, испанский и другие – и все были очень милы. Все шествие заключал большой толстый Францисканец в своем орденском одеянии и с странническим посохом в руке. За группою царицы, как и за царем, шла княгиня-кесарша Ромодановская в костюме древних цариц, в длинной красной бархатной мантии, отороченной золотом, и в короне из драгоценных камней и жемчуга. Женщины ее свиты имели также старинную русскую одежду. Его королевское высочество герцог Голштинский был со своею группою в костюме Французских виноградарей. (…) Другие, именно: гвардейские офицеры – как римские воины в размалеванных латах, в шлемах и с цветами на головах; третьи – как турки, индейцы, испанцы, персияне, китайцы, епископы, прелаты, каноники, аббаты, капуцины, доминиканцы, иезуиты; некоторые как государственные министры в шелковых мантиях и больших париках или как Венецианские nobili, наконец, многие были наряжены жидами (здешние купцы), корабельщиками, рудокопами и другими ремесленниками. Кроме названных масок были еще в разных уморительных нарядах: сотни других, бегавших с бичами, пузырями, наполненными горохом, погремушками и свистками и делавших множество шалостей. Были некоторые и отдельные смешные маски, как, например, Бахус в тигровой шкуре и увешанный виноградными лозами, очень натуральный потому, что его представлял человек приземистый, необыкновенно толстый и с распухшим лицом. Говорят, его перед тем целые три дня постоянно поили, причем ни на минуту не давали ему заснуть. Погуляв при стечении тысяч народа часа два по площади и рассмотрев хорошенько друг друга, все маски в том же порядке отправились в здание Сената и Коллегий, где за множеством приготовленных столов князь-папа должен был угощать их свадебным обедом.
«Потчевание гостя кубком Большого Орла», Худ. Н.Д. Дмитриев-Оренбургский.
Новобрачный и его молодая сидели за столом под прекрасными балдахинами, он с царем и господами кардиналами, она с дамами. Над головою князь-папы висел серебряный Бахус, сидящий на бочке с водкой, которую тот цедил в свой стакан и пил. После обеда сначала танцевали; потом царь и царица в сопровождении множества масок отвели молодых к брачному ложу. Жених в особенности был невообразимо пьян. Брачная комната находилась в упомянутой широкой и большой деревянной пирамиде, стоявшей перед домом Сената. Внутри её нарочно осветили свечами, а ложе молодых обложили хмелем и обставили кругом бочками, наполненными вином, пивом, водкой. В постели новобрачные в присутствии царя должны были еще раз пить водку из сосудов, имевших форму partium genitalium гениталий для мужа – женского, для жены – мужского, и притом довольно больших.
Шутейный сосуд.
Затем их оставили одних; но в пирамиде были дыры, в которые все гости могли видеть, что делали молодые в своем опьянении.
На следующий день, после обеда все маски по данному сигналу собрались опять на вчерашнее место, чтобы проводить новобрачных через реку в Почтовый дом, где положено было праздновать другой день свадьбы. Карета, на которой переехали через реку князь-папа и кардиналы, была особеннаго, страннаго изобретения.
Затем их оставили одних; но в пирамиде были дыры, в которые все гости могли видеть, что делали молодые в своем опьянении.