Мы все еще очень мало знаем об условиях, благоприятствующих развитию некрофилии, и только дальнейшие исследования позволят пролить свет на эту проблему. Однако можно с уверенностью сказать, что безжизненная, мертвящая атмосфера в семье может стать серьезным фактором формирования некрофильской ориентации у индивида. Так же и в обществе в целом: недостаток жизнеутверждающих настроений, обстановка безнадежности и господство разрушительных сил способствуют нарастанию некрофильских тенденций. На мой взгляд, весьма вероятно, что в развитии некрофилии существенную роль играет генетический фактор.
Теперь я хочу перейти к изложению гипотезы, относящейся к наиболее ранним истокам некрофилии, укорененным в детских переживаниях индивида. Несмотря на то что она находит подтверждение в обширном клиническом материале и в свидетельствах из области мифологического и религиозного сознания, она все же является достаточно умозрительной. На мой взгляд, она достойна внимания с учетом того, что это лишь пробная попытка теоретического осмысления проблемы.
Вначале обратимся к явлению, не имеющему, на первый взгляд, прямого отношения к нашей теме. Речь идет об инцесте — вещи широко известной благодаря разработанным Фрейдом представлениям об эдиповом комплексе. Остановимся коротко на консепции Фрейда.
В соответствии с этой классической концепцией, маленький мальчик в возрасте пяти или шести лет избирает мать в качестве первого объекта своих сексуальных (фаллических) желаний («фаллическая стадия»). В обычной семейной ситуации отец выступает для него в роли ненавистного соперника. (Психоаналитики ортодоксального толка склонны обычно придавать слишком большое значение ненависти сына к отцу. Приписываемые мальчикам высказывания типа «когда папа умрет, я женюсь на маме» часто приводятся как свидетельство их разрушительных наклонностей. Однако я бы не стал понимать их буквально, ибо в этом возрасте смерть еще не воспринимается как реальность: скорее, это равнозначно утверждению «когда папа уедет». Более того, хотя соперничество с отцом несомненно существует, главным источником антагонизма является все же бунт сына против отцовской авторитарной позиции, обусловленной патриархальной традицией (см.: Э. Фромм, 1951). Вклад «эдиповой» составляющей в формирование разрушительных наклонностей, по моему мнению, крайне невелик.) Будучи не в состоянии покончить с отцом, мальчик начинает его бояться. В особенности его тревожит мысль, что, увидев в нем своего соперника, отец его кастрирует. «Страх кастрации» заставляет сына отказаться от сексуального влечения в матери.
Когда развитие следует норме, сыну удается перенести свой интерес на других женщин. Обычно это происходит на завершающей стадии сексуально-генитального развития, то есть в период достижения половой зрелости. Он преодолевает соперничество с отцом, отождествляясь с ним, в частности, усваивая и присваивая его требования и запреты. Интернализованные таким образом идущие от отца нормы становятся содержанием его Супер-Эго. В случае патологического развития конфликт не удается разрешить таким путем. Сына не покидает влечение к матери, и на протяжении последующей жизни его привлекают женщины, выступающие по отношению к нему в той же функции, что и мать. В результате он оказывается не способен влюбиться в женщину своего возраста и продолжает испытывать страх перед отцом или перед теми фигурами, которые отца замещают. От женщин, которых он выбирает, он ждет обычно тех качеств, которые демонстрировала по отношению к нему мать: безусловной любви, защиты и восхищения.
Такой тип мужчин с фиксацией на матери всем хорошо знаком. Обычно эти мужчины эмоциональны и в определенном смысле могут «влюбляться», не расставаясь при этом со свойственным им крайним нарциссизмом. Ощущение, что они более значимы для матери, чем для отца, убеждает их в собственной безусловной ценности, и, уже будучи взрослыми, они не чувствуют необходимости совершать какие-либо реальные действия, которые подтвердили бы их исключительность. Пока мать (или та, которая ее замещает) любит их безусловно и беззаветно, это является достаточным доказательством их ценности. Поэтому они невероятно ревнивы, ибо они должны быть уверены в незыблемости этой своей позиции. В то же время, сталкиваясь с необходимостью самостоятельно совершать реальные действия, они всегда ощущают неуверенность и незащищенность. Пусть даже они делают что-то с успехом, все равно никакие действия не дают им того ощущения превосходства над всеми мужчинами, которое они испытывают вследствие материнской любви (хотя бессознательно их неотступно преследует чувство собственной неполноценности). Таков ярко выраженный тип мужчины с материнской фиксацией. Если эта фиксация является менее сильной, нарциссическая иллюзия собственной безусловной значимости смешивается в определенной пропорции с реальными достижениями.
Итак, Фрейд исходил из того, что привязанность сына к матери основывается на сексуальном влечении, а логическим следствием является его ненависть к отцу. Мои многолетние наблюдения заставили меня усомниться в том, что сексуальное влечение к матери является главной причиной эмоциональной привязанности, которую испытывает по отношению к ней сын. Не имея возможности подробно анализировать здесь факты, которые привели меня к этому заключению, попробую прояснить лишь один из аспектов этой проблемы.
Во время рождения и некоторое время спустя привязанность ребенка к матери дает все основания для формирования нарциссизма (хотя уже вскоре младенец начинает проявлять интерес к окружающим его внешним объектам). Если на физиологическом уровне младенец существует уже отдельно от матери, то психологически он еще какое-то время продолжает пребывать как бы во «внутриутробном» состоянии. Его основные жизненные отправления по-прежнему совершаются через мать: она его кормит, заботится о нем, его поощряет, согревает его — физически и эмоционально, создавая этим условия для его здорового развития. Со временем привязанность ребенка к матери приобретает более теплый, личностный характер. Мать начинает выступать для него уже не как дом-утроба, а как человек, к которому он особенно расположен. В этот момент ребенок вылупляется из своей нарциссической скорлупы. Он любит мать, хотя любовь эта все еще очень неравноправна и скрывает под собой внутреннюю зависимость. Когда у мальчика появляются сексуальные реакции («фаллическая фаза», по Фрейду), эмоциональная привязанность к матери приобретает также эротическую окраску. Однако сексуальное влечение к матери не является исключительным. Как пишет сам Фрейд, влечение к матери появляется у мальчиков примерно в пять лет, но в то же время их начинают привлекать и девочки одного с ним возраста[45]. В этом нет ничего удивительного, ибо сексуальное влечение само по себе не привязано ни к какому объекту. Но вот эмоция может сделать привязанность к одному человеку глубокой и длительной. В тех случаях, когда фиксация на матери переживает пубертат и длится всю жизнь, причиной является сила эмоциональной привязанности.
Фиксация на матери не является только проблемой развития ребенка. Конечно, глубокая симбиотическая зависимость от матери вменена ребенку чисто биологически. Но взрослый, который вроде бы физически свободен и может совершать любой выбор, тоже, как мы видели, оказывается бессилен перед этой ситуацией. Однако мы лишь тогда поймем всю силу влечения к матери, если увидим в нем не только отзвук детской неизбежной зависимости, но и более глубокие гуманитарные причины. Привязанность к матери потому так сильна, что она является ответом на стоящую перед человеком экзистенциальную проблему — стремление вернуться в «рай», где не существует мучительных противоречий, где человек может жить, не испытывая стыда, не трудясь в поте лица, не страдая в единении с природой, с самим собой, со своим ближним. Расширившееся сознание (плод с Древа Познания Добра и Зла) несет с собой неразрешимый конфликт: человек (мужчина и женщина) проклят, изгнан из рая и не вправе туда вернуться. Разве не удивительно, что желание вернуться в рай никогда его не покидает, хотя он «знает», что это невозможно, ибо он рожден человеком?
Появление в отношении сына к матери сексуальной окраски является само по себе хорошим знаком. Оно свидетельствует о том, что фигура матери приобрела черты личности, женщины, а мальчик стал маленьким мужчиной. То, что в некоторых случаях это влечение является особенно интенсивным, можно интерпретировать как защиту от более ранней инфантильной зависимости. Когда инцестуальная привязанность к матери не проходит по достижении пубертата[46] и сохраняется на всю жизнь, мы имеем дело с невротическим развитием. Мужчина остается зависим от матери или от ее заместителей, испытывает страх перед женщинами и является более ребенком, чем взрослым. Такое развитие нередко бывает спровоцировано матерью, которая по каким-то причинам — то ли от недостатка любви к мужу, то ли от желания обладать своим сыном, то ли от нарциссической гордости за него, — сама слишком к нему привязывается и различными способами (лаской, покровительством, восторгами) совращает его, привязывая к себе на всю жизнь[47].
Когда Фрейд описывал эдипов комплекс, он имел в виду эту теплую, эротическую, а иногда и сексуально окрашенную привязанность сына к матери. Такой тип инцестуальной фиксации встречается достаточно часто. Но наряду с ним встречается, хотя и значительно реже, иной тип, обладающий совсем иными качествами. Его можно назвать злокачественной инцестуальной фиксацией. В соответствии с моей гипотезой, он имеет самое непосредственное отношение к некрофилии и выступает как одна из наиболее ранних ее предпосылок.
Я говорю о детях, у которых не возникает никакой эмоциональной связи с матерью, способной пробить скорлупу их аутической самодостаточности. В крайних формах это проявляется у