Адриан Моул: Годы прострации — страница 6 из 11

Четверг, 1 ноября

Вчера вечером звонил Хайтиш. Говорит, ему сложновато одному в магазине. Он не понимает, как «работает система» мистера Карлтон-Хейеса. И ему не хватает квалификации, чтобы оценивать подержанные и антикварные книги.

После терапии зашел навестить мистера Карлтон-Хейеса, он лежит в палате № 17. Я буквально на пару минут разминулся с Лесли. Не хотелось тревожить мистера К.-Х. разговорами о работе, но пришлось: я предложил позвонить Бернарду Хопкинсу, который иногда, в чрезвычайных ситуациях, помогает нам в магазине, и узнать, не сможет ли он постоять за прилавком, пока мы с мистером К.-Х. не вернемся на полный рабочий день. Странно было видеть моего босса в ночном белье. Я понятия не имел, что до сих пор выпускают пижамы в сине-белую полоску с поясом-шнуром. У мистера К.-Х. мучительные боли. По телевизору, подвешенному к потолку, показывали «Шоу Джереми Кайла».

— Теперь я понимаю, — вполголоса обратился ко мне мистер Карлтон-Хейес, — почему вас так расстраивает намерение вашей матушки появиться на передаче мистера Кайла. Рассказывая о своей незадавшейся жизни, бедные гости демонстрируют пугающую несдержанность. Я нахожу это настолько огорчительным, что не могу сосредоточиться на Сократе, хотя, должен признать, кое-какие параллели между Древней Грецией и этим шоу определенно прослеживаются.

Я предложил выключить телевизор, если без него ему будет лучше.

— Нет, нет, — ответил мистер Карлтон-Хейес, — кажется, у меня уже развилась телевизионная зависимость. Надеюсь, в легкой форме.

Пятница, 2 ноября

Бернард Хопкинс на данный момент живет в общежитии для бездомных в Нортхэмптоне. Я позвонил ему в десять утра; к моему изумлению, у него язык заплетался, и он не сразу вспомнил, кто я такой. На этом надо было закончить разговор, но я зачем-то перешел к делу и поинтересовался, не выручит ли он нас, поработав в магазине месяц-полтора.

— Да я с радостью слиняю из этого проклятого места. Я приехал сюда, чтобы свести счеты с жизнью. Припарковался на колее, где фермеры ездят, подсоединил шланг к выхлопной трубе, жахнул бутылочку пивка, выкурил пяток сигарет и думал, что помру, слушая дневной спектакль на Радио-4, потом решил судоку в «Индепендент», и тут в моей вонючей машине кончился бензин и я в жопе. За руль сесть не могу, чтобы добраться до общаги, холод собачий. Поцапался с землепашцем, он не мог проехать, я ему, вишь ли, дорогу перегородил. Так он сбросил мою тачку в канаву. Было уже темно, когда за мной приехал эвакуатор. Денек выдался — хреновее не бывает.

Я спросил, готов ли он поработать за главного с Хайтишем в качестве помощника на полставки.

— А то! Жильем меня обеспечите, юный сэр?

Он может ночевать в подсобке, сказал я.

— О, спать в объятиях Морфея среди книг — о чем еще можно мечтать на этом свете! Приеду, как только заберу свой драндулет из мастерской.

Я предупредил его, что во всем Лестере невозможно найти места для парковки.

— Тогда я сяду на автобус, а потом дотопаю до вас на своих двоих.

Положив трубку, я тут же раскаялся в содеянном. Зря я его пригласил, а виной всему моя импульсивная натура. Бернард Хопкинс — дьявол от книготорговли. Когда он пытается устроиться на работу в «Уотерстоунз», его имя проносится как сигнал тревоги по их компьютерной сети. Одно время в «Бордерз»[44] в помещении для персонала висела фотография Хопкинса с подписью: «Этого человека на работу не брать». Но в том, что касается антиквариата, ему нет равных. К старинным книгам он испытывает почтение и не продаст их безответственному клиенту — в этом смысле он похож на женщин из организации «Защитим кошек», которые требуют, чтобы у тебя была докторская степень по уходу за кошачьими, а иначе ты не достоин приютить бездомного котенка.

Суббота, 3 ноября

Проснулся в 3 часа ночи весь в поту. Лежал, не смыкая глаз, полупарализованный страхом, и думал о смерти. Что получается? Мы действительно знаем, что умрем? Хочу я быть похороненным или кремированным? Кто-нибудь вспомнит обо мне, когда минует несколько лет траура? Должен ли я написать завещание? Как Георгина и Грейси обойдутся без меня? И напечатают ли что-нибудь из моих романов посмертно?

Уже в 9 утра я был на почте. Тони и Венди Уэллбеки пили за стойкой чай с тостами, что, на мой взгляд, непрофессионально с их стороны.

Когда я попросил бланк завещания для самостоятельного заполнения, Венди произнесла нараспев:

— Да, слыхала я, что у вас там в подвальчике не все в порядке.

— Ваша мама заходила вчера, — поспешил загладить бестактность жены Тони Уэллбек. — Она была так расстроена. Венди пришлось выйти из-за стойки, чтобы утешить ее.

— Не знал, что мои медицинские проблемы являются предметом деревенских сплетен, — сказал я.

— Вы уж не сердитесь на нее, мистер Моул, — склонила голову набок Венди. — Мы, матери, страдаем не меньше детей, когда у тех несчастье.

— Выходит, спектакля в нашем театре не будет? — спросил Тони.

— Скорее всего, постановку перенесут на более поздний срок, — ответил я.

— Ладно, да только ребята из труппы «Молодые фермеры» по старинке рвутся сыграть «Золушку».

— Они попросили разрешения покрыть лаком гигантскую тыкву, что вырастил Тони, — горделиво добавила Венди.

Принимая плату за бланк завещания, Тони сообщил:

— У полудюжины наших знакомых была та же беда, что у вас, правда, Венди?

— Ага, — улыбнулась Венди, — и двое из них живы и здоровы по сей день, правда, Тони?

Добравшись до работы, я обнаружил Бернарда Хопкинса на ступеньках перед магазином. Одет он был в морской бушлат поверх зеленой спортивной куртки и рубашки с галстуком. Вельветовые брюки были заляпаны чем-то вроде смородинного варенья. Ботинки очень походили на те, в которых изображают бродяг карикатуристы. Обтрепанный воротничок рубашки лоснился от грязи.

Завидев меня, Хопкинс отбросил сигарету в сторону и, пошатываясь, поднялся на ноги:

— Привет, юный сэр. В добром ли вы здравии?

Не хотелось обсуждать мои проблемы со здоровьем, стоя на пороге магазина, поэтому я ответил:

— Мне лучше, спасибо.

Стоило Хопкинсу оказаться в магазине, как он принялся кружить вокруг книжных полок, хмыкая и урча, когда на глаза попадались знакомые названия. Сняв с полки «Жизнь Джонсона» Босуэлла, он раскрыл ее наугад. Обращался он с этим томом так, как другие люди обращаются с крупным алмазом. Прочел страницу, хрюкая от удовольствия, и поставил книгу на место:

— Вы позвонили мне очень вовремя. Еще бы часок-другой — и я бы обрубил концы.

— Пожалуйста, хватит этой ерунды о самоубийстве. Ваша жизнь бесценна.

К моему испугу, глаза Хопкинса наполнились слезами.

— Раньше мне никто такого не говорил, — прохрипел он. — Мне всегда казалось, что я для всех скорее обуза. Мать с отцом постоянно намекали, что я истощаю их финансы. Жены начинали воротить от меня нос, стоило им надеть проклятое кольцо на палец. Откуда тут взяться самоуважению?

Мы перешли к практическим вопросам. Я показал ему, как работает касса; предупредил, что электрический чайник иногда брызжет кипятком, если при включении не до конца опустить рычажок; сказал, что страховая компания не потерпит распития алкоголя в помещении магазина (я солгал, но он никогда об этом не узнает); выразил надежду, что ему не придет в голову называть Хайтиша «водоносом»[45]; напомнил, что курение в общественном месте запрещено законом, и попросил приложить максимум усилий, чтобы распродать новую книгу Энтони Уорралла Томпсона[46] (я по ошибке заказал целую пачку).

В час дня я внезапно ощутил зверский аппетит и отправился на поиски обыкновенного бутерброда с сыром. Прочесал все окрестные заведения — без толку. Похоже, все бутерброды в Лестере загажены этой отравой, майонезом. Купил в «Маркс и Спенсер» свежего хлеба, пачку масла, кусок красного «Лестерского» сыра, вернулся в магазин и соорудил себе бутерброд.

Когда я пришел с покупками, Бернард спал на диване прямо напротив окна, с улицы его было отлично видно. Книжка Энтони Уорралла Томпсона лежала у него на коленях обложкой вверх. Хайтиш сказал, что он спит уже более получаса. И я опять пожалел, что в своем безумном порыве позвал Бернарда на помощь.

— Было всего два посетителя, — доложил Хайтиш. — Один спросил книгу для подарка кошатнику, а другой, совсем чокнутый, купил «Высокие окна» Филипа Ларкина[47].

Бернард проснулся в 2 часа, попросил «вспомоществование» в размере 10 фунтов, получил их из кассы, после чего отправился искать кафе, где подают «настоящую английскую жратву». Я же погрузился в Интернет, где обнаружил сайт победивших рак предстательной железы. Встревожился, прочитав, что «Карл из Дамфриза» после курса лучевой терапии утратил либидо, а «Артур из Хай-Викема» по окончании лечения не способен восстановить супружеские отношения. Я быстренько разместил на сайте анонимный блог, назвавшись Стивом Хардвиком[48], и задал вопрос, точно ли неизбежна импотенция после дистанционной лучевой терапии.

Позанимавшись с полчаса с клиентами в торговом зале, я вернулся к компьютеру. Парень по имени Клайв отписал:

Добро пожаловать на наш сайт, Стив. Нет, импотенции можно избежать. Благодаря поддержке и энтузиазму моей жены Кэт мы разработали способы, как получать удовольствие от секса. Так что не отчаивайся, держи хвост пистолетом!

Я ответил:

Огромное спасибо, Клайв. Тебе определенно повезло с женой, такой понимающей и любящей. Моя же нетерпелива и вспыльчива (она наполовину мексиканка).

Клайв откликнулся почти мгновенно:

Стив, да она у тебя, похоже, просто сказка. Мы с Кэт могли бы присоединиться к вам для маленького групповичка. Что скажешь? Конечно, мы подождем, пока ты не закончишь курс терапии. У тебя найдутся фотки твоей очаровательной женушки? Я не стану возражать, если на этих фотках она полу— или даже вовсе голая. Мы с Кэт — пенсионеры, напрочь лишенные предрассудков. Пиши, не пропадай. Мы живем в Лестершире, в городке Фрисби-на-Рике, но с нашими бесплатными проездными на автобус расстояние не проблема.

Твой

Клайв.

Услыхав голос Бернарда в зале, я выключил компьютер. Пивом от нашего нового помощника разило за три метра. Я вынул из кармана пакетик с мятными леденцами «Поло» и протянул ему:

— Освежите дыхание, Бернард.

Он отшатнулся:

— Пустяки, молодой господин. Леденцы-то колечками, и у меня однажды язык застрял в этой чертовой дырке. Повторить не хочу.

После обеда торговли почти никакой не было. Бернард опять заснул, а Хайтиш принялся делать себе маникюр, вполне профессиональный, разложив на стойке пилку, лопаточку для чистки ногтей и средство для удаления кутикул. Все это он извлек из своей так называемой «мужской сумочки». Он предложил разобраться и с моими ногтями, но я не отважился принять его предложение.

В половине пятого я поехал навестить мистера Карлтон-Хейеса. Он возбужденно сообщил, что на телевидении имеется передача «Свободные женщины».

— Пятеро дам весьма категорично высказываются на разные темы, — пояснил он. — Они необычайно откровенны и очаровательно непредвзяты.

Я сказал, что совершил большую ошибку, пригласив Бернарда в магазин.

— Не вините себя, дорогой мой, — успокоил меня босс. — Нет худа без добра — представьте, как радуется Бернард, что он оказался кому-то нужен.

В понедельник мистеру Карлтон-Хейесу делают операцию на позвоночнике. То ли ему вынут два диска, то ли вставят, точно не помню.

Когда я упомянул о моей лучевой терапии, босс воскликнул:

— Дорогой мой, если бы я мог подвергнуться этому проклятому лечению вместо вас, я бы так и поступил. Боги наделили вас стариковским недугом — на мой взгляд, это страшная несправедливость!

Мы посмотрели «Салли Джесси Рафаэль»[49] на его висячем телевизоре. Толстый чернокожий гигант хвастался семнадцатью детьми, прижитыми от семнадцати женщин.

Салли Джесси, пожилая рыжеволосая дама в очках в роговой оправе, журила его:

— Следовало бы пользоваться презервативом.

— Какой смысл сосать конфетку в обертке? — отвечал толстяк.

— Обожаю эту передачу, — улыбнулся мистер Карлтон-Хейес. — Она восхитительно ужасная.

Я напомнил ему, что Канал-4 радио Би-би-си издавна славится качественными культурными передачами, которые начинаются с семи утра.

— Ваш упрек правомерен, Адриан. Но меня пленил прямой эфир. Я должен освободиться от этих пут, прежде чем выпишусь из больницы.

Я сказал ему, что моя мать тоже пребывает в плену у таких передач.

По дороге домой крутил педали и думал, как бы, манипулируя моей болезнью, заставить мать отказаться от участия в «Шоу Джереми Кайла». На светофоре на Нарборо-роуд кто-то сзади нажал на клаксон, я обернулся, но не разглядел в темноте, кто это был, пока доктор Пирс не открыла окно. Она сделала мне знак свернуть налево и остановиться. Когда она поравнялась со мной, я увидел, что заднее сиденье ее машины завалено пакетами с продуктами из «Сейнсбериз». С некоторым трудом переместившись на заднее сиденье, доктор Пирс распахнула дверцу. Я наклонился к ней, и вдруг она обхватила руками мою голову и поцеловала меня в губы. Я кое-как вырвался, тогда она сказала:

— Прошу, засуньте велик в багажник, мне нужно с вами поговорить.

Я провозился целую вечность под дождем, складывая велосипед. Это было нелегко и неудобно, к тому же мимо с ревом проносились тяжелые грузовики. Однако в конце концов мне удалось благополучно втиснуть велосипед в багажник. Я нехотя сел в машину, и мы поехали на лодочную станцию в Барроу-на-Соре.

Сидели на парковке, глядя на темную реку, а доктор рассказывала о своем муже: как он, вернувшись из Норвегии, удивил ее необычной холодностью. Через несколько дней почти полного молчания он признался, что в Трондхейме жил в одном гостиничном номере с географом по имени Селия.

— Я была потрясена, ведь он не проявлял большого интереса к сексу с тех пор, как родилась Имоджин. Какая же я дура, — покачала головой доктор Пирс.

Потом я рассказал ей о моей терапии. Я очень хорошо понимал, что нахожусь в тридцати милях от дома и уже на час опаздываю к ужину, но моя спутница была так расстроена, что я отключил мобильник и мы пошли в паб, где заказали бургеры с мясом, салат и картофельные палочки.

Доктор Пирс взяла бутылку «Риохи».

— Летом здесь чудесно, — заметила она. — Мы должны приехать сюда, когда будет тепло, Адриан, сядем у реки и устроим пикник.

Ее планы меня обеспокоили. Неужто она полагает, что наши отношения продлятся до 2008 года?

Она высадила меня в начале нашей подъездной дорожки и помчалась домой кормить детей. К моему ужасу, Георгина и Грейси, возвращавшиеся из деревни, наткнулись на меня как раз в тот момент, когда я раскладывал велосипед.

— У тебя велик сломался, папа? — спросила Грейси.

— Он внезапно развалился. — Даже на мой слух, это объяснение прозвучало крайне неубедительно.

— Ты пил, — поморщилась Георгина.

Я опять солгал, сказав, что в городе заглянул в паб, где выпил бокал вина.

— Никто не заглядывает в паб ради бокала вина, Адриан, — бросила Георгина, — в паб идут, чтобы по-быстрому опрокинуть пинту пива.

Я так и не сумел собрать велосипед в кромешной тьме деревенской ночи, поэтому взял раму и одно колесо, Георгина — другое колесо, а Грейси несла педали. Так мы и доковыляли до свинарников. Не знаю, на кого я больше зол — на доктора Пирс за то, что она заманила меня на тайное свидание, или на себя за то, что малодушно пошел у нее на поводу.

Воскресенье, 4 ноября

Все утро составлял завещание, сидя за кухонным столом, — впал в депрессию. Прискорбно сознавать, что за тридцать девять лет у меня не накопилось ничего ценного. Кроме книг и рукописей, кое-какой одежды и обуви и кухонных кожей «Сабатье», мне особо нечем гордиться. На моем счете в банке минус сколько-то, и даже велосипед разваливается на куски. И, если верить риелтору, которого мать недавно уломала зайти к нам и оценить нашу собственность, свинарники практически ничего не стоят. У меня была страховка, но Бретт уговорил выкупить ее и положить 23 тысячи фунтов в исландский банк под очень высокие проценты, однако к этому счету я не смогу притронуться по крайней мере еще семь лет.

— Это надежно, как недвижимость, Адриан, — объяснял Бретт. — Наши власти и муниципалитеты давно вовсю пользуются их смехотворно высокой процентной ставкой.

Хорошо все-таки иметь полубрата, который в придачу еще и финансовый эксперт.

Вспомнив о похоронном сертификате, который родители оплачивают с момента моего рождения, я решил его найти. Такого сорта бумаги я держу в коробке с надписью «Важные документы», спрятанной за чемоданами на самом верху гардероба в моей спальне. Отправился в сарай, где, прежде чем добраться до стремянки, пришлось сперва разгрести мусор, накопившийся за долгие месяцы. Затем пришлось смахивать огромного паука — он наверняка собирался перезимовать на стремянке. А пока я волок стремянку по саду, на нее налипли грязь и листья, так что пришлось разворачивать шланг. Но вода из него так и не потекла.

Спросил у жены, где у нас перекрывается вода.

— Издеваешься? Мне-то откуда знать, — крикнула она.

Постучался к матери. Как большая любительница драмы, даже самой пустяковой, мать выскочила во двор и давай трясти шланг, приговаривая:

— В прошлый раз, когда я им пользовалась, все было в порядке.

И тем самым довела меня до бешенства.

В конце концов Георгина принесла мокрую тряпку и я просто вытер стремянку.

Тщательно изучив похоронный сертификат, я выяснил, что он тянет на сумму в 160 фунтов 37 пенсов или около того. Приподняв стопку свидетельств о браках, рождениях и разводах, я заметил в углу коробки ржавый ключ. И сразу же перенесся мыслями в тот день, когда Берт Бакстер, пенсионер, которого я навещал в возрасте 13 лет и 9 месяцев, вложил этот ключ в мою ладонь. Где сейчас сундук Берта? Все еще у Пандоры? Сунул ключ обратно в коробку, а коробку — обратно на самый верх гардероба. Потом сел за туалетный столик и попытался увидеть в зеркале юного Адриана. Некоторые самые счастливые мгновения моей жизни приходятся на ту пору, когда Пандора, Берт и я были неразлучны. Пандора была единственным человеком, не считая меня, которому Берт доверял подстригать ногти у него на ногах.

Спустился на кухню к Георгине и Грейси.

— Я прочла твое завещание, — сообщила жена. — Почему ты оставил ножи «Сабатье» отцу? Ты же знаешь, что я их обожаю.

На столе были разложены ингредиенты для лазаньи — в опасной близости от моего завещания. Только я собрался убрать его от греха подальше, как Грейси, потянувшись за фломастерами, опрокинула на документ полную бутылку пассаты. Мы все вскрикнули, когда томатная жижа разлилась по моим утренним трудам.

— Ну почему с тобой всегда так? Тебя нельзя подпускать ни к какой жидкости, никогда! — кричал я.

Грейси расплакалась. Георгина наорала на меня, я наорал в ответ, и она тоже заплакала. Я вышел вон из кухни, сел на край кровати и довел себя до слез. Мне страшно подумать о том, что меня ждет.

Понедельник, 5 ноября^{Ночь Гая Фокса}

[50]

Все финансовые эксперты, включая Роберта Пестона на Би-би-си, предрекают нам экономический кризис. Проценты за ипотеку непременно вырастут.

— Я говорила твоей матери, что надо брать ипотеку с фиксированным процентом, но она меня не послушала. Поверила всему, что наплел ей этот смазливый ипотечный брокер. Все они мерзкие торгаши, Адриан, — кипятилась жена.

— В свое время ты была счастлива переехать сюда, — напомнил я.

— Я была беременна Грейси. И передо мной стоял выбор: либо свинарник с выгребной ямой в саду, либо муниципальный гадюшник, где даже у младенцев имеются татуировки.

— Как же тебе не повезло в жизни, — с иронией заметил я, — мне очень жаль.

— Мне тоже.

По дороге в деревню мы оба молчали. Холод стоял жуткий. Грейси ныла, что не может идти, якобы ей мешают много слоев одежды, в которые она, по нашему требованию, укуталась, поэтому до костра, разложенного на полянке напротив «Медведя» и огороженного веревками, мы по очереди несли ее на руках. Родители и Рози опередили нас, и, когда мы подошли, они уже мерзли на поляне, дожидаясь, когда разожгут костер. За костер отвечали Хьюго Фэрфакс-Лисетт и его крикетная команда, состоящая сплошь из остолопов. Пока Фэрфакс-Лисетт раздавал детям бенгальские огни, один из членов крикетного клуба рычал в мегафон, раздавая указания и перечисляя меры безопасности: не упадите в костер, берегитесь петард и прочее. Другой крикетист топтался вокруг свиньи, целиком зажаренной на вертеле.

— Они могли бы по крайней мере голову ей отрезать, — сказал я жене. — Держи Грейси подальше от свиньи, а то она всю ночь спать не будет и нам не даст.

Георгина ответила взглядом «я с тобой не разговариваю» и, повернувшись к матери, спросила, где Баньши.

Мать расцвела, как обычно бывает, когда она собирается поделиться сплетней:

— Ну, я всего-то и сказала ему, мол, почему нельзя одновременно почитать готского бога и регулярно мыть голову. Он на меня так странно посмотрел. А когда он увидел, что я стираю его черные джинсы в режиме для сильно загрязненного белья, он как с цепи сорвался — что не очень впечатляюще выглядит, когда на мужчине нет ничего кроме трусов, — и обозвал меня буржуазной домохозяйкой с анальным расстройством. Отец закричал: «Да какая из нее домохозяйка!» — а Рози рявкнула: «Не смей называть мою маму задницей!» Ну, они закрылись в гостевой спальне, разругались там, а потом он выскочил на кухню, вытащил из машины свои джинсы — мокрые насквозь, — напялил их, проорал: «Я больше не могу жить в этом деревенском аду» — и ушел.

Я глянул на Рози. Не похоже, чтобы она сильно переживала.

Из темноты возник Фэрфакс-Лисетт, держа высоко над головой горящий факел. Куртку «Барбур» этот кретин снял, оставшись в белой рубашке с расстегнутой верхней пуговицей. Мало того, я заметил, что и он тоже пал жертвой дурацкой моды не застегивать рукава. Кто-то из крикетистов зашвырнул чучело Гая Фокса на вершину костра, после чего Фэрфакс-Лисетт воткнул факел в основание, сложенное из сухих дров. Маленькая толпа отозвалась нестройными радостными возгласами. Я оглянулся на отца: сидя в коляске, он вместе с Грейси забавлялся бенгальскими огнями — и я чуть не заплакал. Знал бы он, что его мир вот-вот рухнет, потому что мать пожелала придать значительности своей персоне дебютом на телеэкране.

Как только этот щеголь Фэрфакс-Лисетт принялся резать свинью, к нему выстроилась небольшая очередь, Георгина тоже потянулась за угощением. Фэрфакс-Лисетт раздавал мясо споро, но Георгину он обслуживал целую вечность; стоявшие за ней Тони и Венди Уэллбеки явно начинали терять терпение. Моя жена громко смеялась в ответ на то, что он ей говорил. Когда он одарил ее наконец сочными шматами свинины, Георгина протянула ему 10 фунтов, но Фэрфакс-Лисетт отмахнулся от подношения. Я внимательно наблюдал, как он обслуживает Уэллбеков, — у них он деньги взял.

Затем Фэрфакс-Лисетт занялся фейерверком, проявив полную безответственность и безмозглость. Дорогие фейерверки запускали вперемешку с дешевыми, и в результате финального мощного залпа не получилось. Когда мы двинули домой, коляска отца застряла в грязи. В моем ослабленном состоянии я не смог ее вытащить. И тут подоспел Фэрфакс-Лисетт — к моей великой досаде, он одним рывком вытолкнул коляску с отцом на траву, а Георгина с матерью рассыпались в благодарностях.

— Этот расфуфыренный балбес в белой рубашке меня чуть в костер не запулил, — пробурчал отец.

Всей семьей мы уселись за стол на кухне у матери, в духовке уже запекалась картошка. Пока отец сидел в туалете, я убеждал женщин ни словом, ни намеком не поминать «Шоу Джереми Кайла»:

— Не надо портить папе Ночь костров.

Откупорив бутылку «шардоне», мать, Рози и Георгина закусывали вино хрустящими палочками с карри. Поскольку мать захотела послушать по Каналу-4 концерт фольклорного «шептуна» Бобо Харриса, мы не сразу услыхали, как из туалета кричит отец: «Я всё!» Пересадив отца обратно в коляску, я пошел к себе и улегся в постель, даже не умывшись и не почистив зубы. Я был совершенно без сил.

Вторник, 6 ноября

Когда я приехал в магазин, Хайтиш сообщил, что Бернард два часа назад отправился «в экспедицию за книжками» и пропал. Я забеспокоился: подержанных книг в магазине и так достаточно. Полки ломятся под их весом, и подсобка битком набита. Там едва хватает места для односпального надувного матраса Бернарда. В чем мы действительно нуждаемся, так это в людях, которые бы покупали книги у нас, иначе магазин выпадет из книготоргового бизнеса.

Домой ноги не шли, и я торчал в магазине, протирая полки. Я даже разобрал и помыл кофе-машину.

Вернулся Бернард, и я поинтересовался, что он приобрел.

— Ничего, чистюля. Кругом сплошная гадость.

— Порнография?

— Хуже, — вздохнул Бернард. — Даниела Стил.

Я объяснил, что оттягиваю возвращение домой, потому что моя мать намерена поставить в известность отца касательно «Шоу Джереми Кайла» и объяснить, зачем она туда идет: ради ДНК-теста — она, видите ли, не совсем уверена в том, что Рози действительно его дочь.

— Твоя мать заткнет за пояс саму мадам Бовари, — восхищенно отозвался Бернард.

Среда, 7 ноября

7.30 утра

Эмоционально опустошен.

Вчера в 8 часов вечера я наведался к родителям. В гостиной напротив отца в коляске сидели мать и Рози. Отец бормотал:

— Почему выключили телевизор? Что происходит? — Он переводил взгляд с жены на дочь, потом на меня и обратно и походил на затравленное животное. — Что я такого сделал? — жалобно восклицал он. Закурив, он швырнул сожженную спичку в пепельницу, встроенную в ручку его кресла.

Наступило долгое молчание.

Я был в ярости. Мать с сестрой должны были подготовиться, найти подходящие слова и выражения, но в итоге все свалили на меня. От кого родилась Рози, так и осталось до конца невыясненным, напомнил я отцу, и существует некая вероятность, что мистер Лукас, наш бывший сосед, может приходиться ей биологическим родителем. И добавил, что Лукас недавно связывался с Рози.

С тех пор как с отцом случился удар, его умственные способности слегка притупились. Пришлось повторять несколько раз, прежде чем он полностью осознал важность сказанного мною.

Конечно, он расстроился. Хотя я видал его и куда более расстроенным — например, когда «Лестер-Сити» проиграла на своем поле.

Мать, всхлипывая, попросила прощения за то, что причинила ему боль, но на этом она не остановилась:

— Отчасти ты сам виноват, Джордж. Я была женщиной кровь с молоком, с нормальными сексуальными потребностями, а тебе больше нравилось читать эти идиотские ковбойские книжки в постели. Помню, однажды, когда мы занимались любовью, я застукала тебя — ты читал «Билла, укротителя мустангов», держа книгу у меня за спиной!

Я ждал, что мать с сестрой скажут про «Шоу Джереми Кайла», но они помалкивали. И опять, дневник, завести речь на эту тему выпало мне. К моему удивлению, отец явно обрадовался возможности поучаствовать в телепередаче.

— Неужели ты смиришься с вторжением в твою личную жизнь? — разволновался я.

— Адриан, — ответил отец, — не осталось больше никакой личной жизни. Все всё и обо всех знают. Ты живешь в темных веках, сынок.

Мать победоносно воззрилась на меня:

— Я знала, папа встанет на нашу сторону.

— А меня здесь будто и нет, — вмешалась Рози. — Неужели тебе все равно, настоящий ты мне отец или нет?

Я растрогался и повернулся к отцу:

— Наверняка ты хочешь что-то сказать Рози.

С озадаченным видом отец почесал свои клочковатые усы и произнес:

— Она же знает, я всегда был к ней расположен.

— Расположен! — взвилась Рози. — Ах ты! Надеюсь, мистер Лукас окажется моим папой. Он жутко красивый, и у него чудесный почерк.

— Надо было отдубасить его до полусмерти, пока я еще был в силе! — закричал отец. — А ведь я доверял этому склизкому гаду! И твоя мать была не единственной, кого он оприходовал.

— Нет, единственной! — возмутилась мать.

Рози устремилась в гостевую спальню. Мать вышла на кухню, и я услыхал, как звенит лед в бокалах, потом булькает водка и шипит тоник. Она вернулась с подносом, и в этот вечер я не стал отказываться от выпивки. К тому времени, когда бокалы были наполнены в пятый или десятый раз, родители вполне дружелюбно обсуждали, что им надеть на «Шоу Джереми Кайла».

Георгина спросила, как отец воспринял наши откровения.

— Отлично, — ответил я и отправился спать.

Чистя зубы, я с тревогой обнаружил капельки крови в раковине.

7.30 вечера

Салли полагает, что кровотечение из десен, скорее всего, является симптомом заболевания десен и не обязательно связано с моим диагнозом или терапией.

Навестил мистера Карлтон-Хейеса. Он спал, и я не решился его будить. Медсестра сказала, что Лесли сейчас пьет кофе в буфете.

Я поинтересовался, как прошла операция.

— Я не имею права говорить об этом с посторонними, — ответила медсестра. — Мы сохраняем конфиденциальность.

Надо было соврать и назваться его сыном.

Четверг, 8 ноября

И словно мало мне неприятностей, позвонила доктор Пирс.

— Ты не звонишь, — пискнула она.

— Да, — подтвердил я.

— Почему?

— Я был занят.

— Мы можем встретиться?

Я молчал, мысленно повторяя про себя: «Нет, нет, нет», но вслух произнес:

— Где?

— Где угодно и в любое время.

Я сказал, что утром буду в больнице, днем в магазине, надеясь, что она поймет намек и прекратит настаивать, загоняя меня в угол. Она ответила, что до половины третьего у нее лекции, потом ей надо отвезти детей к дантисту, но к шести она освободится.

— К шести мне уже надо быть дома с женой и ребенком, — нашелся я.

— Зачем? Они заболели?

— Да, — солгал я, — у них… — Названия всех болезней вмиг улетучились из моей головы.

Тут даже до доктора Пирс дошло:

— Ты больше не хочешь меня видеть, да?

Отчего же, растерялся я, если она придет в магазин, я с удовольствием с ней побеседую.

— И больше ничего?

— Нет, больше ничего.

Я отключил телефон. Надеюсь, она не станет меня преследовать.

Пятница, 9 ноября

Утром терапия, как обычно. Салли почти рта не открывала. Я спросил, что случилось. Энтони съездил на озеро Уиндермир с другой девушкой, сказала она и подытожила:

— Ужасное предательство!

Я так и не понял, переживает она из-за появления другой девушки или завидует сопернице, потому что ее Энтони свозил на более красивое озеро.

В программе «Сегодня» Роберт Пестон сообщил, что у некоторых влиятельных банков возникли трудности. Он старался изо всех сил объяснить простыми словами все нюансы банковского кризиса, однако я как был в недоумении, так и остался. И запаниковал, но потом вспомнил, что не держу деньги во влиятельных банках. Я, слава богу, положил деньги, вырученные за страховку, на супернадежный исландский счет.

Вечером пришло текстовое сообщение от Пандоры:

Думаю о тебе, мой дорогой храбрый мальчик. Полагаю, ты выиграешь от инициатив правительства, направленных на лечение рака. Поможешь мне с избирателями, когда я опять приеду в Лестер? Люблю, как всегда, Пэн.

Суббота, 10 ноября

Терапия.

Салли завладела бортовым журналом Энтони. И выяснила, что он разъезжал по озерам, затонам, эстуариям и прибрежным водам с самыми разными матросами женского пола. Она выставила свое непромокаемое обмундирование и водонепроницаемые сапоги на eBay.

Зашел к мистеру Карлтон-Хейесу. Похоже, ему совсем худо. Он плохо отреагировал на анестезию, и ему постоянно дают кислород. На нем по-прежнему больничный халат, и он весь опутан проводами и трубками, и все же боссу удалось донести до меня сквозь прозрачную маску, что спина у него болит много меньше. Спросил, как дела в магазине, и я соврал, ответив, что дела просто блеск.

Возвращаясь в магазин, я заметил доктора Пирс — она топталась на противоположной стороне улицы, делая вид, будто разглядывает рождественскую витрину «Рэкема». У меня упало сердце. Не успел я снять пальто, как она пересекла улицу и вошла в магазин. Она подстриглась и теперь с новой прической немного смахивает на Энн Уиддком, энергичную представительницу партии консерваторов, — уже прогресс.

Спросил, что привело ее к нам, и услыхал в ответ:

— Ты.

Затем она сказала, что ищет рождественские подарки для детей, и я попытался перепоручить ее Бернарду, но тот отказался наотрез:

— Не выйдет, парень. Детские сопли мне противопоказаны.

Хайтиш отправился обедать, так что пришлось мне показать доктору Пирс самые дорогие книжки-раскладушки. Она выбрала четыре штуки, заплатив общим счетом 62 фунта 42 пенса.

Когда я отдавал ей кредитную карту, она пробормотала:

— Прости, что вела себя как дура.

Мне стало жаль ее, и я чуть было не сдался, но, собрав волю в кулак, ответил:

— Все в порядке. Приятного Рождества.

Домой я уехал рано и заснул в автобусе.

Воскресенье, 11 ноября

Мать позвонила телевизионщикам и подтвердила свое участие в «Шоу Джереми Кайла»: во вторник, 20 ноября, она вместе с мужем, дочерью и бывшим любовником явится в студию, где будет производиться запись передачи. Рози уже собирается отметить свой день рождения с «новым папой» Лукасом.

Мать все спланировала заранее. Она записалась на маникюр в «Острые коготки», к местному деревенскому парикмахеру и к стилисту в универмаге «Дебенэмз», где ей помогут выбрать подходящий наряд для телевидения. Зря она тратит деньги, съязвил я, на «Шоу Джереми Кайла» для женщин за шестьдесят дресс-кодом является кофта в обтяжку с растянутым вырезом, бриджи и кроссовки на босу ногу. А волосы у них либо свисают жидкими прядями, либо разделены пробором строго посередине, либо туго затянуты в конский хвостик (прическа, известная также под названием «лицевая подтяжка для бедных»). Мать в ответ заявила, что не хочет, чтобы обширная аудитория телезрителей (примерно три с половиной миллиона человек) приняла ее за шлюху на пенсии.

Опять я умолял ее передумать и отменить участие в передаче.

— Тебе легко говорить, — заныла она, — ты уже был в телике. А мне другого случая может и не представиться.

Готовить никому не хотелось, и мы отправились обедать в «Медведя». Я был против, при моем хрупком здоровье необходимо хорошо питаться, а не набивать желудок той дрянью, что подают в «Медведе». Это покажется невероятным, дневник, но никто не вызвался остаться дома и состряпать для меня что-нибудь вкусненькое, воздушное, дабы возбудить мой нестабильный аппетит.

Грейси упрашивала меня пойти с ними, поэтому я нехотя оделся: непромокаемая куртка, шарф и авиашлем на меху, который Найджел подарил мне на прошлое Рождество.

Георгина сказала, что не желает появляться на людях со мной в авиашлеме, но мать встала на мою защиту:

— Ему нужно держать уши в тепле. Когда он был маленьким, я, бывало, не спала ночами, все закапывала ему в ушки теплое оливковое масло. А он орал так, что стены дрожали.

Это стало для меня новостью, дневник. Если мне не изменяет память, все происходило совершенно не так. Когда я мучился жуткой болью в ухе, матери, помнится, ни разу рядом со мной не было. Зато отец стучал кулаком в стенку и кричал:

— Ты не можешь страдать молча? Нам с мамой надо поспать!

Когда мы вошли в паб, шум в зале сразу стих. Я отметил про себя, что люди, бросив на меня взгляд, тут же отводят глаза. Страшно представить, что будет после появления моих родных на «Шоу Джереми Кайла»! Мы, как всегда, опоздали, говядину с бараниной уже съели, нам досталась одна свинина. Однако воскресный обед в «Медведе» на этот раз вполне удался. Шеф-повара Ли уволили за сексуальные домогательства в отношении миссис Уркхарт (то есть ее муж узнал об их романе), и миссис Уркхарт сама встала у плиты. Всякий раз, когда дверь на кухню распахивалась, я наблюдал, как она в бешеном темпе раскладывает еду по тарелкам, при этом лицо у нее красное как свекла, а волосы влажными завитками липнут к шее. Такой красивой я ее еще никогда не видел. А ее мясной соус просто великолепен.

Обедая, я слушал, как Том Уркхарт жалуется Терри Пратту, бывшему хозяину поместья «Перья» в Малом Ситтингеме:

— Я каждую неделю теряю пятьсот фунтов. А все этот чертов Гордон Браун! Он заодно с супермаркетами, рука руку моет. Ведь в «Теско» можно взять упаковку «Карлсберга» чуть ли не даром. А тут притащишься в паб, отдашь два двадцать за пинту пива, а потом тебе еще и закурить не позволят. Ну и кому это надо?

Я подошел к стойке в баре заказать напитки, и Том Уркхарт произнес заговорщицким тоном:

— Слыхал о вашей беде, мистер Моул. Сочувствую. У моего тестя тоже была заковыка с представительной железой. Он узнал об этом во вторник, а к вечеру пятницы помер.

— Тогда мне нужно поскорее заказывать билеты. Я всегда хотел увидеть восход солнца над Долиной Царей прежде, чем умру, — ироничным тоном ответил я.

— Мы с миссис Уркхарт однажды сплавлялись по Нилу, — пустился в воспоминания хозяин паба. — Меня понос прошиб, и я из каюты не выходил, но миссис Уркхарт говорила, что краше пирамид она сроду ничего не видывала, хотя ей пришлось отбиваться от нищих, они ей проходу не давали.

Вернувшись к нашему столу с бокалами, я спросил у матери:

— Ты что, поместила на деревенской доске объявлений сообщение о моей болезни? (Мать энергично замотала головой.) Ага, значит, ты наняла маленький самолет, чтобы он пролетел над всем Лестерширом с баннером: «У Адриана Моула проблемы с простатой».

Мой педантичный отец возразил:

— Слишком много слов. Маленький самолет с таким длинным баннером не взлетит.

Мы принялись за напитки, когда за окном возникла физиономия Хьюго Фэрфакс-Лисетта, — он мимикой и жестами показывал моей матери: «Давай покурим». Прихватив бокал, мать устремилась на улицу:

— Я скоро.

Минуты две спустя за ней последовала Георгина.

Расплачиваясь по счету, я обнаружил, что Уркхарт добавил лишние строчки: свет, отопление, обслуживание, специи, молоко, сахар, яблочный соус. Я возмутился, но Уркхарт заявил:

— Это мои дополнительные расходы. Здесь не благотворительное заведение.

Скрипнув зубами, я заплатил, и, маневрируя между столиками, вывез отца наружу. Георгина, мать и Фэрфакс-Лисетт сидели у обогревателя и хохотали как сумасшедшие. Завидев нас, они прекратили смеяться.

— Адриан, хорошие новости, — обратилась ко мне Георгина. — Хьюго предложил мне работу в качестве его личного ассистента.

Фэрфакс-Лисетт поднялся, пригладил свою лохматую шевелюру и протянул мне большую коричневую ладонь:

— Слыхал насчет вашей простаты, Моул, ужасно жаль. Э-э, надеюсь, вы не обидитесь, если я позаимствую вашу жену на три раза в неделю?

— И что она будет у вас делать три раза в неделю? — холодно осведомился я.

— То да се, пятое-десятое, — засмеялся Фэрфакс-Лисетт.

— Она будет помогать ему управлять имением, — встряла мать.

— Мы открываем поместье для туристов и прочих бродяг, — шутливым тоном сообщил Фэрфакс-Лисетт.

— Но, Георгина, — сказал я, — ты же ненавидишь домашнее хозяйство.

— При чем тут хозяйство? Я буду личным ассистентом Хьюго, — горделиво ответила Георгина, — советником по маркетингу и организатором приемов и празднеств.

И я вдруг увидел, будто наяву, мою жену и Фэрфакс-Лисетта на ступеньках, ведущих к резной входной двери его дома, похожего на дворец. А мимо цокает пони с Грейси на спине.

Пока мы брели по грязи обратно к дому, Георгина с матерью обсуждали, какую одежду необходимо прикупить моей жене для новой работы.

— В идеале, — размечталась Георгина, — хорошо бы костюм от Вивьен Вествуд с жакетом, присборенным на талии, и юбкой-карандашом.

У матери перехватило дыхание:

— Но, Георгина, это же сотен пять, а то и больше.

— О, ничего страшного. Мне выдадут субсидию на одежду. Хьюго сказал, что я, как представитель Фэрфаксхолла, должна максимизировать свои активы.

Почему любая перемена в жизни сопровождается покупкой новых шмоток? Неужто они не слыхали китайской пословицы «Остерегайся всего, что требует новой одежды»?

Георгина приступает к работе во вторник.

Понедельник, 12 ноября

Утром жена подвезла меня до больницы. Затем она поехала на вокзал, чтобы сесть на поезд до Лондона, а потом на такси отправится в «Селфриджс», где она накупит себе обновок.

Салли вернулась. Сказала, что брала больничный на один день — ей надо было пережить разрыв с Энтони.

Я попытался ее развеселить:

— А вы видели свое разбитое сердце на рентгенограмме?

К моему удивлению, она обиделась и больше не разговаривала со мной, только коротко давала указания. После процедуры я извинился, сказал, что у меня и в мыслях не было смеяться над ее рухнувшими отношениями с Энтони. Она приняла мои извинения. Впредь я буду с ней осторожнее. Хотя, на мой взгляд, Салли не производит впечатления чувствительной натуры. Она худенькая, но жилистая.

Бернард Хопкинс нанял фургон с водителем, вознамерившись очистить от книг какой-то дом в университетском районе Лестера. Он заверил меня, что «в этой куче отбросов непременно сверкнет чистое золото».

Вторник, 13 ноября

Дневник, как я мог забыть, когда Гленн возвращается из Афганистана! Вчера! После терапии я встретился с ним у его матери Шарон. Я ожидал увидеть загорелого, подтянутого Гленна, но он был бледен и измучен. Сказал, что просидел двенадцать часов в самолете на взлетной полосе в провинции Гильменд, потому что «военные опять все напутали». Во время полета поспать не удалось из-за болтанки и узких кресел.

Когда Шарон вышла на кухню готовить сыну его любимую еду — полный английский завтрак, — я спросил:

— Как там, Гленн?

Он потупился:

— Не хочу об этом говорить, папа. — И задал вопрос мне: — Зачем, по-твоему, мы воюем с Талибаном? — Похоже, он искренне не понимал, что он там делает.

Я объяснил, что талибы — религиозные фанатики, жаждущие управлять страной согласно суровым исламским законам, а это означает: никакого образования для девочек и запрет на музыку, модные стрижки и бритье.

— Проблема в том, папа, что талибы и обычные афганцы выглядят совершенно одинаково, и ни те ни другие не любят нас, солдат. А чего еще от них ждать, если янки бомбят их свадьбы и все такое.

В комнату заглянула Шарон с известием: она сожгла сосиски, поэтому завтрак запаздывает.

Как она умудрилась сжечь сосиски, стоя над плитой и крепко вцепившись в ручку сковородки? Я не ясновидящий, просто Шарон оставила дверь на кухню открытой. Шарон всегда была толстой, но теперь она приближается к совсем уж нездоровой тучности. Еще год-два, и она не протиснется в дверной проем, придется вызывать пожарных, чтобы извлекли ее из дома. Глядя на нее, я не мог поверить, что когда-то у меня с этой женщиной был секс, а мое сердце начинало учащенно биться, стоило мне ее завидеть вдалеке. Я даже сочинял стихи, посвященные ей, и оставлял их на ее подушке. Сейчас она в самом разгаре очередного катастрофического романа с парнем по имени Грант Макналли. Он моложе ее, и у него условный срок за кражу бараньей ноги из «Альди», где все продается с хорошей скидкой.

Шарон оправдывала Гранта плаксивым тоном:

— Он всего лишь хотел накормить свою семью. На работу его никто не берет.

Помяни черта… Над нашими головами раздался грохот (Шарон положила ламинат по всему дому), и перед нами предстал последний «отчим» Гленна, почесываясь и щурясь на дневной свет. Он был в мятой майке и длинных трусах. На бицепсах Гранта красовалась буквенная татуировка: «Бритни, Уитни, Кельвин и Каин» — очевидно, имена его детей, которых у него отобрали.

— Ты рано сегодня, Грант, — залебезила Шарон. — Мы тебя разбудили?

— Угу, — промычал Макналли, — я услыхал типа голоса и больше не смог уснуть. Чайник поставила?

Шарон метнулась на кухню (ну, насколько тучная женщина способна метаться), а Макналли уселся на диван, закурил и, нажав кнопку на пульте, включил огромный плоский телевизор. Ни мне, ни Гленну он до сих пор слова не сказал.

Я встал и с преувеличенной вежливостью обратился к нему:

— Как поживаете? Меня зовут Адриан Моул, я отец Гленна.

Макналли не оторвал глаз от «Шоу Триши Годдард» — ведущая уличала тощего мужчину с седым лохматым конским хвостом в пагубном пристрастии к травке.

Гленн поднялся на ноги, встал между Макналли и телевизором и прошипел:

— Ты не уважаешь моего папу?

— Да я всех уважаю, — залепетал Макналли.

— Тогда поздоровайся. А когда закончишь с этим, мотай наверх и прикрой чем-нибудь свою задницу.

Шарон принесла чай в кружке с надписью «Мужчина в доме». Она быстро переводила взгляд с Макналли на Гленна и обратно. Напряжение в комнате ощущалось физически.

Макналли шумно отхлебнул чаю и скривился:

— Горячо, дура ты жирная.

— Извини. — Шарон опять удалилась на кухню.

Гленн вынул кружку из пальцев Макналли:

— Я теперь мужчина в доме, и я это выпью, большое всем спасибо. А ты только попробуй назвать мою маму жирной дурой. Проси прощения!

Дальше получилось очень некрасиво. В возникшей потасовке чай разлили, а Макналли силком удалили из комнаты. Шарон пыталась разнять сына и любовника, но небольшая драка все же произошла.

Лично я ненавижу насилие и конфронтации разного рода, однако я не мог не порадоваться тому, что мой сын встал на защиту своей матери. Макналли убежал наверх и забаррикадировался в ванной.

Шарон захныкала:

— Зря ты вмешался, Гленн. Он потом на мне отыграется.

— Он что, бьет тебя? — изумился Гленн. (Шарон уставилась в пол.) — Мама, он не работает, сидит на твоей шее, и ты же еще его боишься. Да гнать этого гада в шею! Почему ты живешь с ним?

— Я люблю его, — всхлипнула Шарон.

В такси по дороге в Мангольд-Парву Гленн сказал:

— Никогда не думал, что мама предпочтет какого-то придурка мне, своему родному сыну.

Я похлопал его по плечу:

— Любовь превращает нас в недоумков, Гленн.

Если Георгине и не понравилось то, что Гленн проведет отпуск у нас, заняв комнату Грейси, она великодушно не подала виду. В нашей спальне мне сразу бросился в глаза костюм ее мечты, висевший на плечиках, обшитых розовым атласом. На полу стояла пара строгих черных туфель — выше каблуков я в жизни не видел. Да она и шагу на них ступить не сможет!

Среда, 14 ноября

7.30 утра

Вчера, после своего первого дня в Фэрфаксхолле, Георгина вернулась домой в восьмом часу вечера, очень возбужденная. Я слушал «Арчеров», но она выключила радио и принялась рассказывать о своем рабочем дне. Насколько я понял, в основном она разъезжала с Фэрфакс-Лисеттом по имению, знакомясь с обслуживающим персоналом и арендаторами. Обедали они в пабе в соседней деревне, а потом устроили мозговой штурм на тему, как нажиться на туристах и экскурсантах, которых они допустят в поместье.

На высоченных каблуках, в черном костюме, белой блузке, Георгина расхаживала по кухне, стряхивая пепел в раковину. Я подумал, что она выглядит точно так же, как пять лет назад, когда мы влюбились друг в друга. Тогда я не мог поверить своему счастью — такая красавица ответила мне взаимностью!

— Сегодня, Ади, я чувствовала себя самой собой! — подытожила Георгина.

— А тебе было не трудно ходить в этих туфлях? — спросил я.

— Нет, Хьюго купил мне резиновые сапоги.

Заглянув в прихожую, я увидел у двери сапоги. Розовые. В цветочек. И у меня похолодело в груди.

9.00 вечера

Утром, как обычно, терапия. Салли была рассеянна. Обращалась со мной как с очередным пациентом, не более. Наверное, у нее месячные.

Поехал в магазин. Бернард выкупил у какого-то старика библиотеку целиком, состоящую сплошь из книг о полярных исследованиях. Я попросил его составить каталог и занести его в наш компьютер.

— Даже не мечтай, цыпленочек. Я — человек пера и бумаги.

Спросил Хайтиша, сможет ли он компьютеризировать полярные книжки, и он мгновенно ухватился за это предложение. Он на все согласен, лишь бы не обслуживать посетителей. И где-то я его понимаю. Такое впечатление, что большинство из тех, кто к нам приходит, страдает нервным расстройством. Впрочем, куда им еще податься, как не в книжный магазин?

Вторник, 15 ноября

Терапия.

Салли по-прежнему ведет себя крайне сдержанно. Сожалеет, что посвятила меня в свои абсолютно бесперспективные отношения с Энтони? Наверное, не надо было ей говорить, что ее бывший бойфренд с самого начала казался мне законченным мерзавцем и она еще легко отделалась.

Позвонила Пандора:

— Это, конечно, жутко некстати, но я обещала маме поужинать с ней в Хэмптонхолле в ее день рождения. Поэтому давай встретимся в воскресенье и обсудим мою раковую инициативу. Попрожектерствуем, что нам мешает? Ты мне расскажешь, каково там, на раковой передовой, а я с интересом послушаю.

В качестве места встречи я предложил ресторан Уэйна Вонга, Пандора согласилась:

— Хорошо, закажи столик, где мы обычно сидим, рядом с аквариумом.

Лег в постель в половине девятого. Заснул, прочитав одну страницу из романа «Кролик, беги» (я взялся перечитывать эту книгу Апдайка). Всего девять вечера, а я уже ни на что не годен.

Пятница, 16 ноября

Ехал на терапию в темноте, против ледяного ветра, педали крутил с трудом. Салли воссоединилась с Энтони. Узнал я об этом не от нее — кто-то из коллег поздравил Салли с помолвкой.

Из больницы прямиком поехал домой. Георгина с Гленном отправились по магазинам, Грейси была в школе, так что весь дом — редкий случай — был в полном моем распоряжении. Прочел главу из «Кролика, беги», потом пошел к родителям рассказать о помолвке Салли, но не застал их: мать повезла отца на курсы «Мобильные колясочники». Просмотрел стопку писем на кухонном столе. Обнаружил повторное и окончательное требование оплатить лицензию на просмотр телепередач — отец жалеет на это денег, поскольку в основном смотрит «Независимое телевидение» — и открытку от Рози, она сообщала, что отлично проводит время «с папой» в Бертоне-на-Тренте. Под письмами лежала «Девочка по имени Срань». Я полистал рукопись и прочел кое-что из пятой главы.

С четырнадцати лет я вела двойную жизнь. По будням я была нормальной с виду ученицей в школьной форме, хотя мои самодельные башмаки (из старых покрышек и веревок для связывания сена) выделяли меня среди сверстников. Возвращаясь из школы домой, а также по выходным я была вынуждена снимать форму и надевать платья, бывшие, по сути, старыми мешками для картошки. Мама с этими мешками творила чудеса. Иногда пришивала к ним клетчатый воротничок или полоску кружева, срезанную с ее старой блузки, но кого это могло обмануть. На моих платьях красовался штемпель «Марис Пайпер[51] — Норфолк». Зимой приходилось облачаться в одеяние, напоминавшее пончо и служившее некогда лошадиной попоной.

В доме не водилось ни книг, ни журналов, но изредка картофельные семена оказывались завернутыми в страницы из «Новостей со всего света», и я читала о сексуальной жизни богачей, как прославленных, так и ничем не примечательных, и мечтала, что однажды и обо мне напишут в таком же духе.

Мы с мамой жили по большей части на диете из картошки и кормовой свеклы. Отец каждый вечер съедал трехсотграммовый филейный стейк, запивая его домашним пивом, которое мать варила по его настоянию. Запах жареного мяса сводил меня с ума, он же и стал причиной моего неминуемого падения. Парень по имени Эрик Ламмокс заманил меня в бар «Уимпи» в Норвиче. Он знал, что я неимущая, и пообещал купить мне большой гамбургер, если я займусь с ним сексом.

Беззастенчивая, наглая ложь! Я точно знаю, что ее родители, Сагдены, выращивали только один сорт картофеля — «Король Эдвард»!

Вечером, когда родители вернулись, меня так и подмывало потребовать у матери объяснений по поводу ее фальшивых мемуаров, но не хотелось затевать семейную ссору в присутствии нашей гостьи, Финли-Роуз, поэтому я промолчал. Финли-Роуз — милая девушка, красивая, с нормальной речью и аттестатом об общем среднем образовании. Я выяснил, что ее мать с отцом до сих пор не разведены, живут в собственном доме в старинной деревушке Эндерби, а отпуск проводят в Португалии. Она даже читала «Над пропастью во ржи» и «Джейн Эйр»! У Гленна был слегка обескураженный вид, когда мы с Финли-Роуз пустились в литературную дискуссию, однако девушка отреагировала на удивление мило, когда Гленн сказал, что в лагере в Афганистане прочел «В эпицентре бури»[52]. Пока он говорил, она не сводила с него глаз. Он уже меньше похож на футболиста Уэйна Руни, и его можно назвать почти красивым. У него ровный загар и отличная мускулатура. Рядом с ним я чувствовал себя дохляком.

Поедая (очень аккуратно!) лимонные меренги, Финли-Роуз сообщила Гленну о своем решении бросить косметологическое отделение Лестерского колледжа и сдать экзамены для поступления в университет — она хочет стать судебно-медицинским экспертом. Это решение она приняла под влиянием ее любимого детективного телесериала «Немой свидетель». Гленн явно понятия не имел, чем занимаются судебно-медицинские эксперты, однако одобрительно кивнул.

— Это радикальный шаг, — заметила моя мать.

Слизнув крошку с нижней губы, Финли-Роуз рассудительно ответила:

— И косметолог, и судебный медик, оба возятся с человеческим телом. Вся разница в том, что мне не надо будет обсуждать с трупом его планы на отпуск.

— Мы везли трупак в самолете, — обронил Гленн.

— Вы везли труп, Гленн, — поправила его Финли-Роуз.

Умение тактично промолчать определенно не входит в список ее приоритетов. Не знаю, удастся ли Гленну с ней сладить.

Суббота, 17 ноября

Был на терапии. Навестил мистера Карлтон-Хейеса, он сидел в кресле-каталке. Говорит, что хотя боли исчезли, но операция прошла не совсем успешно, поскольку теперь ему трудно ходить.

Я сказал, что мы построим пандусы, по которым он будет подниматься в магазин.

Положив ладонь на мою руку, он произнес очень мягко:

— Дорогой мой, боюсь, магазин придется закрыть. Он не приносит ни малейшей прибыли. Мы с Лесли едва сводим концы с концами. Мы уже истратили все наши сбережения, и банк отказывается предоставить кредит.

Меня как громом поразило. Нам с Георгиной придется где-то изыскивать по меньшей мере 600 фунтов в месяц, чтобы оплачивать ипотеку, воду, газ, электричество и муниципальный налог. Но страшнее всего мысль о том, что я больше не буду видеться с мистером Карлтон-Хейесом каждый день.

Воскресенье, 18 ноября

Я не сказал Георгине о грядущем закрытии магазина — очередной ссоры из-за денег я не выдержу.

После терапии долго колебался, ехать домой или нет. Подождал автобуса минут десять, а потом решил прогуляться в практически пустынный центр города. Многие магазины зияют пустыми витринами, двери заперты, а в воздухе разлита грусть. По пути мне попался Городской музей, и я зашел взглянуть на одежду и кресло Дэниела Ламберта[53]. Вспомнил, как отец подзуживал меня нарушить правила и сесть в кресло и как он ругался по этому поводу со смотрителем.

— Ему всего шесть лет, — кричал отец, — не сломает же он ваше чертово кресло! Дэниел Ламберт весил 335 килограммов!

На выходе я взял листовку, оповещавшую публику о том, что режиссер Ричард Аттенборо, родившийся и выросший в Лестере, подарил свою коллекцию керамики Пикассо Лестерскому музею истории и искусств. Мне надо было убить время до встречи с Пандорой, и я поплелся под жиденьким солнышком в Музей истории осматривать дареные экспонаты. Дневник, я бы с удовольствием поставил одну такую вазу у себя дома. С гроздью бананов она бы потрясающе смотрелась на нашем буфете. Я уже уходил, когда заметил доктора Пирс, она пыталась затащить троих неуправляемых детей в зал с динозаврами. К счастью, меня она не видела.

Георгине я сказал, что вечером собираюсь заглянуть к Уэйну, моему старинному другу. Но о том, что там будет и Пандора, я умолчал. Топать пешком до ресторана Уэйна было выше моих сил. Пришел мой автобус, водитель открыл двери, не выключив пыхтящий двигатель, и тут позвонила Пандора:

— Что тебе заказать? Твое любимое — курицу под соусом из черных бобов с лапшой?

Я уведомил ее, пытаясь перекрыть шум двигателя, что с тех пор, как по телевизору показали жуткий документальный фильм о скоростных методах выращивания кур, я перестал их есть.

— Ради бога, — взмолилась Пандора, — поторопись, я ужасно проголодалась.

Когда я добрался до ресторана Уэйна, в дальнем конце зала, у большого аквариума, стоял шум и гам. Мне пришлось буквально продираться сквозь толпу поклонников и доброжелателей Пандоры. Она фотографировалась с каким-то молодым человеком. Волосы у парня, щедро смазанные гелем, стояли торчком, в носу болталось колечко, и одет он был в футболку с логотипом «Лестер-Сити». Его спутница, девушка с многочисленным пирсингом, татуировками в честь футболистов «Лестер-Сити» на руках и неестественным загаром, упрашивала Пандору поставить автограф на конверте, в каких обычно рассылает корреспонденцию Отдел соцобеспечения. Пока она осаждала Пэн, я воспользовался случаем хорошенько рассмотреть любовь моего детства.

Хотя Пандора и служит в Министерстве иностранных дел, она удержалась от искушения укоротить свои прекрасные волосы цвета патоки. Волосы падали до плеч, слегка касаясь светло-серого костюма, идеально подогнанного по фигуре. Пандора — единственная из моих знакомых женщин, кому идет темная губная помада. Веки она подкрасила чем-то черным и сотворила что-то очень дорогое со своими зубами. Морщинка меж бровей, появившаяся оттого, что Пэн часто хмурилась, теперь исчезла.

Я люблю ее.

Уэйн Вонг сообщил, что Пандора уже заказала ужин для нас двоих, так что я могу расслабиться. Он поставил передо мной бокал пива, но меня словно не замечал, его интересовала исключительно Пандора: она как раз обещала паре в пирсинге лично переговорить с Гордоном Брауном о плесени, поселившейся в их жилье. После того как она сфотографировалась еще с несколькими посетителями и расписалась на салфетке для официанта, публика постепенно рассосалась и мы наконец остались вдвоем.

Пандора сжала мою руку:

— Ади, милый, выглядишь обалденно. По тебе ни за что не скажешь, что ты ужасно болен.

Ее крошечный мобильник, лежавший рядом с палочками для еды, вкрадчиво зазвенел.

Пандора рявкнула в трубку:

— Я же сказала, никаких звонков! Я работаю!

Ее слова меня задели:

— Значит, это для тебя работа?

Она отвернулась и уставилась на декоративного карпа в аквариуме. Подплыв к стеклянной стенке, рыба, казалось, взирает на Пандору с тем же благоговением, с каким только что на нее смотрели человеческие существа.

Уэйн суетился вокруг нас, накрывая на стол. Пандора спросила, как они чистят аквариум. Уэйн объяснил, что нанимает пенсионера, а тот, облачившись в болотные сапоги с голенищами до паха, забирается в аквариум и отскребает грязь со стенок. И сколько же этому пенсионеру платят, полюбопытствовала Пандора.

— Он берет не деньгами, — ответил Уэйн, — но ведром куриного рагу и мешком креветочных чипсов. Он доволен, я доволен, рыба довольна, и налоговику не о чем беспокоиться.

Мне не терпелось завладеть ее вниманием, и я спросил:

— Ты часто думаешь о смерти, Пандора?

— О смерти? — расхохоталась она. — Какая связь между чисткой аквариумов и смертью?

— Я об этом думаю постоянно.

— Ну так это естественно, у тебя ведь потенциально смертельное заболевание. — Она взглянула на меня: — Тебе известно, что некоторые мужчины с возрастом хорошеют?

— Впервые слышу. Все мужчины вокруг меня с возрастом окончательно дурнеют. Физиономия моего отца похожа на окаменевшую мошонку.

— А вот ты с годами превратился в невероятно привлекательного мужчину, — улыбнулась Пандора. — Ты не растолстел, и, благодарение Господу, аллилуйя, твою голову наконец-то украсила стрижка, которая тебе идет. Я ничуть не тоскую по той жуткой прическе на косой пробор. И не прошло и тридцати лет, как ты последовал моему совету одеваться в темные цвета. Мужчина в пастельных тонах неизбежно приобретает вид отпускника на Майорке.

— Ты неисправимый сноб.

— Я люблю Майорку, — запротестовала Пандора. — Я была там несколько раз по личному приглашению принца Фелипе и его жены Летиции.

Официант поставил перед нами большую тарелку с креветочными чипсами. Пандора заговорила с ним по-китайски, их беседа длилась довольно долго. Когда он удалился, я полюбопытствовал, о чем они разговаривали.

— Он попросил меня обратиться к Гордону Брауну насчет его визы.

— Мистеру Брауну больше делать нечего, кроме как бороться с плесенью и оформлять визы?

Уэйн принес нам две миски с жидкостью, в которой плавали не самые выдающиеся части тела какой-то птицы. Я спросил, что это такое.

— Суп из утиных лапок, — пояснил Уэйн. — Это деликатес.

— Ты решил развлечься за наш счет? — Я подозрительно глянул на Уэйна.

— А ты решил посмеяться над моим культурным наследием, Моули? — парировал он.

Они с Пандорой обменялись парой слов на китайском, и оба расхохотались. Как не владеющий китайским языком, я начинал чувствовать себя лишним в их компании.

— Я и вправду должен есть эти когтистые птичьи лапы? — спросил я.

— Птичьи когти считаются афродизиаком, — заметила Пандора.

Уэйн направился к другим столикам, и я сказал Пандоре:

— Это было жестоко с твоей стороны. Ты же знаешь, моя сексуальная функция на данный момент несколько снижена.

Она взяла меня за руку:

— Прости, Ади. Я могу чем-нибудь помочь?

Я отодвинул от себя миску с утиным супом. Она поступила так же со своей миской:

— Я готова помочь тебе любым доступным мне способом.

— Это предложение?

— Недавно я ужинала с психотерапевтом Маршей Лант. Она занимается сексуальными проблемами. Я могу дать тебе ее телефон.

— Спасибо, не надо, — коротко ответил я.

Последовала неловкая пауза. Мы оба пялились на аквариум. Молчание прервала Пандора:

— Моя мать на днях уплотняла стены в своем лофте и, выбрасывая всякий хлам, наткнулась на сундук с именем Берта Бакстера, выгравированным на крышке.

— И что там было? — живо заинтересовался я.

— Не знаю. Сундук заперт.

— Кажется, я могу отыскать к нему ключ.

Пандора посмотрела мне прямо в глаза:

— Тогда мы должны увидеться в самое ближайшее время, и ты вставишь свой ключ в мой сундук.

Появился Уэйн с круглым подносом с перегородками, заполненным всякими яствами, и водрузил его посреди стола. Я не узнавал ничего из того, что он принес.

— Такое впечатление, что кто-то подобрал ошметки с пола на скотобойне и наскоро обжарил их в раскаленном масле.

— Попробуй что-нибудь новое, расширь свои горизонты! — Вооружившись палочками, Пандора с изумительной ловкостью принялась накладывать непонятную еду на мою пустую тарелку. — Это еда, которую едят сами китайцы. Ну, давай же, попробуй!

Я нехотя взял палочки и попытался отправить в рот скользкий кусок неизвестно чего, но лишь уронил его на колени. Подавшись вперед, Пандора начала кормить меня со своих палочек. От ее близости, запаха ее духов, волнующего декольте, оказавшегося под самым моим носом, у меня сдавило горло, и мне трудно было глотать.

Еда оказалась недурственной, но с курицей под соусом из черных бобов ей было, конечно, не сравниться. Я обрадовался, когда Уэйн принес блюдо с более чем узнаваемой лапшой.

За отвратительным кофе, какой обычно подает Уэйн, Пандора говорила о кампании по профилактике рака простаты, к которой она подключилась, и о том, какую помощь я мог бы ей оказать. Слушал я вполуха. Я любовался ее прекрасным лицом и сгорал от желания погладить ее волосы и сказать ей, что я любил ее, когда мне было тринадцать, люблю сейчас и буду любить всегда.

Позже, потягивая бренди за счет заведения, я рассказал ей о моих разнообразных проблемах. О том, что Георгина несчастна, книжный магазин закрывается, а мать рвется на «Шоу Джереми Кайла».

— О, я обожаю ток-шоу Джереми Кайла, — заявила Пандора. — Благодаря Джереми я в курсе того, чем живут низшие классы, что избавляет меня от необходимости посещать эти ужасные районы муниципальной застройки. Обязательно посмотрю передачу с твоей матерью.

— Ну, это будет не прямой эфир, а запись, но я позвоню тебе и сообщу, когда она выйдет.

— Хорошо, мы должны теснее контактировать друг с другом, правда?

Я целиком и полностью с ней согласился.

Она подвезла меня до дома. Неслась как сумасшедшая по нашим проселочным дорогам. Если бы навстречу выехал трактор, не избежать бы нам неминуемой гибели, но, как справедливо заметила Пандора, кому придет в голову сесть на трактор в час ночи.

Подъехав к свинарникам, Пандора глянула на окна:

— Тебе лучше поторопиться, Георгина еще не спит. — И добавила со вздохом: — Как бы я хотела, чтобы и меня кто-нибудь ждал дома.

— Но ты такая умная и красивая, мужчины должны толпами гоняться за тобой.

— Большинство мужчин меня боится. А остальные либо женаты, либо геи, либо у них биполярное расстройство психики.

Дорогой дневник, она выглядела такой одинокой, что мне захотелось обнять ее. Но я лишь попрощался и двинул к дому. Георгина сидела на кухне. Перед ней стояла пепельница, полная окурков, пустая бутылка из-под вина и наполовину полный бокал.

— Ты был с ней, да?

— Мы случайно встретились у Уэйна Вонга.

— Подумать только! — завопила Георгина. — Я принимала эту женщину в моем доме, кормила пастушьей запеканкой!

Спали мы в одной постели, но было такое ощущение, что я лежу на Северном полюсе, а она на Южном.

Понедельник, 19 ноября

Проснулся в шесть утра с тяжестью на душе. Тревоги обступили меня со всех сторон. Встал и отправился варить кофе. На кухне сидел Гленн в трусах и камуфляжной майке.

— Ты рано сегодня, — заметил я.

— Я привык так вставать. Из лагеря нам приходится выезжать еще до восхода солнца. — Я поставил чайник на плиту, и Гленн продолжил: — Пап, можно задать тебе один вопрос? Почему ты не пишешь мне каждую неделю, как другие родители?

— Если честно, Гленн, писать-то, в общем, не о чем. Ничего интересного здесь не происходит.

— Мне все интересно, — рассердился Гленн, — любая ерунда. Должен же я знать, как у тебя дела. Я беспокоюсь о тебе. Не хочу, чтобы ты умер, папа.

Вошла Грейси, уселась Гленну на колени, погладила его небритый подбородок:

— Папа, помнишь того мертвого ежика, что мы видели? Он сейчас на небесах?

Только я собрался объяснить разницу между двумя мировоззрениями — креационизмом и теорией разумного замысла, — как Гленн произнес:

— А то, Грейси, конечно, на небесах. И ему там хорошо.

Когда мы завтракали, появилась Георгина в сапогах на запредельно высоких каблуках. И большую черную блестящую сумку, висевшую у нее через плечо, я тоже видел впервые. Я предложил сделать для нее бутерброд с беконом.

— У меня деловой завтрак с Хьюго, — бросила она, поцеловала Грейси, Гленна и удалилась.

Из окна гостиной я наблюдал, как она огибает лужи на подъездной дорожке. Словно шагает по лондонской Оксфорд-стрит.

Георгина приготовила для Грейси школьную форму, но дочь не желала ее надевать. Сидя в гостиной, она беззаботно смотрела свой любимый диск «Классный мюзикл».

— Грейси, — крикнул я, — до выхода из дома у нас осталось десять минут!

Велел Гленну найти щетку для волос, а сам сгреб Грейси в охапку и отнес в ванную. Пока я чистил ей зубы, Гленн расчесал ей волосы и завязал их в довольно неряшливый конский хвост. Лестью, лаской и посулами мы пытались заставить ее надеть школьную форму, в итоге я сдался и разрешил ей надеть костюм Русалочки. От школьного кардигана она тоже отказывалась, пока я не напомнил, что русалки только снизу рыбы. Дочери пришлось признать мою правоту.

Поскольку мы опаздывали, я посадил Грейси на детское сиденье велосипеда и отвез в школу и всю дорогу волновался, как бы рыбий хвост не застрял между спицами. Затем я поехал на терапию и, когда добрался до больницы, во мне уже не осталось ни капли энергии.

Салли сказала, что у меня изможденный вид, и посоветовала отказаться от велосипеда до окончания лечения.

Когда я вернулся домой, предварительно наведавшись на работу, Гленн сообщил, что за родителями приехала машина и они отбыли в Манчестер, где записывается «Шоу Джереми Кайла». У меня сердце упало. А я так надеялся на вмешательство судьбы, которое бы не позволило превратить семью Моул во всеобщее посмешище! Но теперь — увы.

Вторник, 20 ноября

Рано утром позвонила мать из гостиничного номера в Манчестере. Сказала, что Рози и Лукас живут в той же гостинице, но на студию ездят в другой машине. А потом поведала, как вчера вечером они с отцом опустошили мини-бар и, напившись, принялись обсуждать свой брак, в смысле, стоило ли его спасать или лучше было развестись в свое время.

— И к какому же выводу вы пришли? — поинтересовался я.

— Не помним, ни он, ни я. Говорю же, мы были пьяны.

Но при чем тут их брак, спросил я, ведь на телевидение они приехали, чтобы выяснить, кто отец Рози.

Мать объяснила, что после беседы с ассистентом Джереми Кайла они решили «расширить формат» и согласились на проверку на детекторе лжи касательно супружеских измен.

С годами меня все чаще мучает вопрос: а точно ли они мои родители? Ведь у меня с ними нет ничего общего.

Гленн повез Финли-Роуз в Бирмингем. Он хочет купить ей подарок в «Харви Николз»[54].

Среда, 21 ноября

Терапия.

Вернулся домой, и в половине первого раздался звонок из школы. Директор желала срочно меня видеть. Сел на велосипед, поехал в школу. Нашел кабинет директора — миссис Булл выглядела неприлично молодо для такой должности.

— Спасибо, что пришли, мистер Моул, — начала директриса. — Позвольте я прямиком перейду к делу. Грейси давно вызывает у нас беспокойство. Мы терпели ее своеобразные, мягко выражаясь, наряды. Мы старались, как могли, с юмором воспринимать то, что считали лишь фазой развития. Однако я не могу долее мириться с ситуацией, когда учительский состав уделяет так много времени одной ученице.

— А вам не приходило в голову, миссис Булл, что Грейси, возможно, одаренный ребенок? — осведомился я.

— Нет, не приходило, ни разу. Сегодня утром, когда другие дети собрались в классной комнате на перекличку, Грейси сидела в раздевалке на подставке для обуви, одетая в костюм русалки. Я предложила ей отправиться со мной в класс, но она весьма высокомерным тоном ответила: «Рыбы не умеют ходить». Я настаивала, однако Грейси упорно отказывалась подняться на ноги. Сказала, что подставка для обуви — это большая скала, а пол в раздевалке — «такой особенный океан». Привести ее в класс мне удалось только после того, как я разрешила ей «плыть» на животе, и это отняло непозволительно много времени. Словом, она исчерпала все мое терпение, и я перепоручила ее мисс Натт. Затем, на утренней перемене, я выглянула в окно, которое выходит на игровую площадку, и увидела, что мисс Натт несет Грейси на руках. Ваша дочь кричала: «Рыбы не умеют ходить!» — и, разумеется, очень скоро многие девочки принялись кричать то же самое и упрашивать мисс Натт, а также других учителей, дежуривших на площадке, взять их на руки. Так больше не может продолжаться, мистер Моул. Здесь не аквариум. Здесь школа.

Мысленно я ответил ей: «Разве? Тогда прошу прощения. Я-то думал, что здесь аквариум, поэтому и отправил к вам дочку соответствующе одетой». Однако вслух я произнес:

— Понимаю, миссис Булл. Я прослежу, чтобы завтра Грейси пришла в школу в форме.

Отправился на почту заплатить за газеты, которые получают родители. Выходя, опрокинул рождественскую елку. Несколько шаров разбилось. Почему они не вешают пластиковые шары, как все люди?

Ведь на дворе 2007 год.

Подъезжая к дому, обнаружил, что у родителей горит свет. Сделав с десяток глубоких вдохов-выдохов, зашел к ним узнать, чем закончилось «Шоу Джереми Кайла». Мать трудилась над своими разнесчастными мемуарами, отец лежал в постели у себя в комнате.

— Не понимаю, почему твой отец куксится, — сказала мать. — Все симпатии публики достались ему.

— Как так вышло? — спросил я.

— Плачущий мужчина в инвалидной коляске обнаруживает, что его драгоценная дочка рождена от другого мужчины. Надо иметь каменное сердце, чтобы не пожалеть его.

— Значит, Лукас все-таки отец Рози?

— Да, — кивнула мать. — Когда Джереми Кайл объявил результаты теста ДНК, Лукас вскочил, выбросил вверх сжатый кулак, обежал вокруг сцены, обнял Рози, выхватил у Джереми Кайла листок с результатами, поцеловал эту бумажку, затем сел на место и разрыдался. Твой отец хотел двинуть Лукасу по морде, но из-за коляски не сумел подобраться к нему достаточно близко. После чего Джереми Кайл обозвал меня «позором семьи». Потом Рози на меня наехала, заявив, что вся ее жизнь была фальшаком. Лукас сказал, что хочет наверстать упущенное, и предложил Рози переехать к нему. Хвастался перед всей студией и миллионами телезрителей: мол, он живет в Бертоне-на-Тренте в особняке с крытым бассейном и уже подготовил спальню с туалетной комнатой для Рози. А Рози кинулась ему на шею и зарыдала: «Я перееду к тебе, папа, и буду жить с тобой!»

Глаза матери наполнились слезами.

— Меня прогнали со сцены злобными «бу-у», а отца подбадривали и устроили ему стоячую овацию. Как же я теперь жалею, что согласилась участвовать в этом проклятом шоу!

Я похлопал ее по плечу, а что еще я мог сделать. После чего наведался в комнату отца. Свет у него был погашен, шторы задернуты. Но я знал, что он не спит. Слышно было, как он хрипло дышит.

— Мне очень жаль, папа. Наверное, это ужасно — узнать, что Рози тебе не родня.

— Ей скоро надоест плавать в чертовом бассейне. У нее аллергия на хлорку.

Прежде чем уйти, я спросил у матери, когда их покажут по телевизору.

— Продюсер обещала позвонить и сообщить дату. — Мать заплакала и протянула ко мне руки: — Надо мной будет потешаться вся Англия.

— Великобритания, — уточнил я. — И даже весь мир. «Шоу Джереми Кайла» можно смотреть по Интернету, а стоит чему-нибудь попасть во Всемирную паутину, и оно там застревает навсегда, до скончания времен.

Мать отпрянула от меня и произнесла саркастически:

— Ты всегда найдешь чем утешить, Адриан.

Уже из дома позвонил Рози на мобильник. Незнакомый голос ответил:

— Она в бассейне.

Обидно, что она мне не перезвонила. Я ведь присутствовал при ее рождении!

Хотел поговорить с Георгиной, но Хьюго попросил ее отключать телефон в рабочее время, чтобы никто не отвлекал ее от дела.

Четверг, 22 ноября

Терапия.

Домой вернулся как раз в тот момент, когда Георгина уходила на работу. По-моему, декольте у нее чересчур глубокое. По моей просьбе она застегнула пару верхних пуговиц на блузке, но я видел, как, шагая по дорожке, она опять расстегнула их и поправила бретельки лифчика. Я напялил на Грейси школьную форму, затем велел ей почистить зубы. Из ванной она вернулась в платье и туфлях танцовщицы фламенко с веером в руках. Со скандалом стаскивая с нее платье в красный и черный горох, я сломал молнию, и Грейси так раскричалась, что на шум явилась моя мать. Она выгнала меня из кухни и десять минут спустя выдала мне дочь, одетую в школьную форму и аккуратно причесанную — две косички с бантиками на концах. Мать сказала, что впредь она будет водить внучку в школу.

Уж не знаю, чем она воздействовала на Грейси, но это определенно сработало.

Целый день перебирал свои рукописи. Вероятно, сейчас самое время послать на Би-би-си сценарий «Белого фургона», комедии о серийном убийце. Написал письмо с кратким содержанием сценария на имя директора отдела телесериалов, порекомендовав Рассела Брэнда на роль серийного убийцы и Эми Уайнхауз на роль его жены. Жертв могли бы сыграть: Кейт Уинслет, Барбара Виндзор, Билли Пайпер, Джоди Марш, Кэрол Вордерман, Колин Руни, Ким Марш, Шарлотта Черч, Лили Аллен, Черил Коул и Дот Коттон[55].

Вложил рукопись в пакет и отнес его на почту. Венди Уэллбек вручила мне счет за три разбитых шара.

— Знаю, вы серьезно больны, мистер Моул, — сказала она, — но мы с Тони смотрим в будущее без всякой уверенности и не можем спускать никому, кто приводит в негодность наше имущество.

Она запросила с меня за каждый шар по два с половиной фунта! Я спросил, когда она покупала эти стеклянные шары. На Рождество 1979 года, был ответ.

— Будьте любезны, — сказал я, — выпишите мне другой счет согласно ценам 1979 года с вычетом за амортизацию изделий. А потом, и только потом я подумаю о возмещении убытков.

Затем я просунул рукопись под стеклянную перегородку.

Венди молча взвесила пакет, прочла адрес и прокомментировала с презрительным смешком:

— Би-би-си, надо же!

Выходя, я старался держаться от рождественской елки как можно дальше.

Пятница, 23 ноября

Кто-то повесил мишуру на аппарат лучевой терапии. По-моему, это явно идет вразрез с основными принципами государственного здравоохранения.

Салли поделилась со мной секретом: Энтони собирается подарить ей собаку на Рождество.

Любит ли она собак, поинтересовался я.

— Нет, — ответила Салли, — но Энтони любит.

— И какие же собаки нравятся Энтони? — допытывался я.

— Крупные. Он и сам как настоящий волчара.

— Из того, что вы рассказывали, у меня почему-то не сложилось впечатление о нем как о вожаке стаи.

— Энтони бывает очень настойчивым, — горячо запротестовала Салли. — На прошлых выборах он заставил родителей проголосовать за консерваторов.

Я уговаривал ее собраться с духом и сказать Энтони правду: она бы предпочла «симпатичные часики».

Поднялся наверх к мистеру Карлтон-Хейесу. Медсестра укладывала его чемоданчик. Сегодня его выписывают. Стараниями Лесли в их доме сделали пандусы и расширили двери так, чтобы в них проходила инвалидная коляска.

Я спросил босса, когда закроют магазин.

— Скоро, дорогой мой, — очень тихо ответил он. — В течение месяца.

Поехал в магазин. Бернард втолковывал высокому сутулому мужчине, что все обладатели Букера предварительно переспали с судьями, иначе бы им этой премии не видать как своих ушей.

— И Анита Брукнер[56] тоже? — не поверил сутулый.

— А как еще объяснить сей факт? — вопросом на вопрос ответил Бернард.

Он потащил сутулого к полке с книгами букеровских лауреатов:

— Пошерудите тут, книжек немного, быстро управитесь. А потом скажите, по заслугам ли их авторы получили премию, потому что я в этом сильно сомневаюсь.

Я направился в подсобку и начал просматривать литературу, которую Бернард купил у «полярника», но уже через десять минут почувствовал, что мне нужно присесть. Перспектива дожидаться автобуса откровенно пугала, и я вызвал такси. Дома сразу же лег в постель. Позвонил матери и попросил забрать Грейси из школы.

В 3.10 дня вскочил как ошпаренный и ринулся в туалет. Помочился с жуткой, обжигающей болью. Позвонил в отделение лучевой терапии, переговорил с Салли.

— Почти наверняка это побочное действие терапии, — сказала она. — Просто до сих пор вам везло.

Суббота, 24 ноября

Георгина уехала рано утром с Фэрфакс-Лисеттом. Они отправились на разведку в конкурирующее заведение, замок Бельвуар, там они надеются поднабраться идей на предмет, как привлечь публику. Прощаясь с женой, я пожелал ей хорошо провести время.

— Это не развлечение, Адриан, — огрызнулась она, — это работа.

У меня не было сил спорить с ней.

Отвел Грейси к родителям, сел на велосипед и поехал на терапию. На середине подъездной дорожки вынужден был повернуть обратно и вызвать такси. Такси дважды в день — убийственная роскошь. А как я буду добираться до больницы, когда деньги кончатся?

Возвращение домой обошлось мне в 14 с половиной фунтов. Когда я сказал водителю, что утром за ту же самую поездку я заплатил всего 10.80, он ответил:

— Днем моя тачка жрет больше бензина.

Я промолчал, но с тех пор пытаюсь найти научное объяснение этому явлению. Забрал Грейси, потом переоделся в халат и пижаму, хотя на улице было еще светло. Чувствую себя инвалидом — даже поел рисового пудинга из банки.

Грейси сгребла все подушки с дивана, взяла чистые простыни из сушильного шкафа и соорудила себе шалаш, и я не остановил ее — слабость не позволила.

До возвращения жены я так и не вылез из пижамы и халата. Георгина вышла из себя, увидев, в каком состоянии находится гостиная, и окончательно распалилась, когда обнаружила, что Грейси сидит в шалаше в ее винтажном коктейльном платье от Вивьен Вествуд. Дневник, я правда хотел помочь ей навести порядок, но не смог пошевельнуться. Неужели это начало моего заката?

Грейси отправили в ее комнату, но вряд ли это может считаться наказанием. Там у нее игрушек больше, чем в детском универмаге.

Воскресенье, 25 ноября

На такси в больницу. На такси обратно. Переоделся в пижаму. Лег в постель. Вставал только для того, чтобы помочиться, испытывая невыносимую боль.

Ко мне в спальню пришла Грейси и доложила, что они с матерью только что посмотрели «Титаник».

— Мамочка плакала в конце, — добавила Грейси.

— Что ж, это очень грустный фильм, доченька. Я удивляюсь, как мамочка разрешила тебе его смотреть.

— Она все еще плачет, — сказала Грейси.

Я нехотя встал и пошел искать Георгину. Нашел ее в ванной, она рыдала, прижавшись лицом к банному полотенцу.

— Не плачь, дорогая, это всего лишь кино, — попытался я утешить жену.

Георгина швырнула полотенце в ванну и закричала:

— Думаешь, я плачу из какого-то дурацкого фильма? У меня уже три недели глаза на мокром месте!

— Если ты беспокоишься обо мне…

— Не все в этом мире вертится вокруг тебя, Адриан. У меня есть своя жизнь, знаешь ли!

Мне бросилось в глаза, что на пальце у нее нет обручального кольца. Я спросил, почему она его не носит.

— Ты, конечно, не заметил, — ответила Георгина, — но я сильно похудела за последнее время. И теперь оно сваливается с пальца.

Понедельник, 26 ноября

После терапии меня встретила мать — в новенькой «мазде», выкрашенной в тот оттенок зеленого, какой в природе не водится. Припарковалась мать прямо у онкологического корпуса, в неположенном месте. Переваливая через «лежачих полицейских» на пути к больничным воротам, она сообщила, что сегодня утром приняла решение: опустошить старую банку из-под конфет, в которую она три года складывала монетки, и отнести их в автосалон.

— Пока у меня есть на что похоронить Джорджа, деньги меня не волнуют, — заявила она. — И я видеть не могу, с каким трудом ты добираешься до больницы. Поэтому отныне я буду возить тебя туда и обратно.

Я — совершенно искренне — возразил:

— Нет, мама, нельзя эксплуатировать тебя до такой степени.

— Я твоя мать, Адриан, а ты — мой очень больной мальчик. Ради тебя я пройду по горящим углям, переплыву океан, кишащий акулами, сражусь с полярным медведем…

Мысль о том, что дважды в день я буду заперт в машине с моей матерью, наполняет меня ужасом. Минуты через две она включила радио, и четыре стереоколонки взревели песней Джеймса Бланта «Ты прекрасна».

Пока мы ехали, позвонила Пандора:

— Немедленно продавай все акции и ценные бумаги, какие у тебя есть. Финансовый рынок вот-вот рухнет.

Я сказал ей, что моя мать предсказывала такой поворот событий много месяцев назад.

— Редкая прозорливость! — с восхищением заметила Пандора. — Я всегда говорила, что твоя мать — ведьма.

Мать взяла у меня телефон, продолжая рулить одной рукой:

— Пэн! Как ты? С кем-нибудь встречаешься?

Не знаю, что ответила Пандора, но мать рассмеялась:

— Членик с кукиш — еще не самая большая беда на свете, и это не должно тебя смущать, особенно если у мужика куча денег.

Мы остановились на красный свет, и тут в окно со стороны водителя постучал полицейский. Поскольку освоиться в новой машине мать еще не успела, стекло она опускала целую вечность. Полицейский что-то говорил, но мы его не слышали — Джеймс Блант во все горло восхвалял свою несравненную возлюбленную, а Пандора, теперь уже по громкой связи, рассказывала матери что-то скабрезное о Питере Мендельсоне[57].

— Вы владелица этой машины, мадам? — осведомился полицейский.

— Да, — ответила мать. — Прибомбила ее сегодня утром.

— Можно взглянуть на ваши водительские права?

Мать поставила сумку себе на колени и передала мне телефон. Он выскользнул у меня из пальцев, упав между переключателем скоростей и моим сиденьем. Я потянулся, чтобы поднять его, но в результате только глубже загнал его под кресло. Пандора во весь голос жаловалась на начальника лондонской полиции. Водительские права мать нашла очень не скоро, предварительно перерыв всю сумку. Полицейский глянул на фотографию, затем уставился на мою мать. Тем временем Пандора восклицала во весь голос:

— Полин, мы живем прямо-таки в полицейском государстве!

Наконец и стражу порядка удалось вставить слово:

— Вы знаете, почему я остановил вас, мадам?

— Нет, не знаю.

— Вы ехали, вихляя, и разговаривали по мобильному телефону.

— Вот мой сын, констебль, — мать указала на меня, — он болен раком, и я пыталась записать его на срочную консультацию…

— На срочную консультацию с особой, — перебил полицейский, — которая поливает грязью уважаемого государственного служащего?

Из-под пассажирского сиденья Пандора докладывала нам троим, что Харриет Харман[58] испортит любую вечеринку, потому что она законченная ханжа и чувство юмора у нее давно и надежно заблокировано.

Скрючившись в три погибели, я тщетно пытался дотянуться до телефона.

— Я напрочь забыла про закон, запрещающий пользоваться мобильником, — объяснялась мать с полицейским. — У меня заключительная стадия менопаузы. Гормоны просто взбесились.

— Пандора! — крикнул я, обращаясь к полу под сиденьем. — Заканчивай разговор! Мою мать допрашивает полиция.

— Удачи с этими гадами, Полин! — гаркнула в ответ Пандора. А затем, благодарение Господу, отключила телефон.

Мать оштрафовали как злостную нарушительницу, содрав с нее 80 фунтов прямо «на месте происшествия». Это же натуральный грабеж! И чем, спрашивается, полиция отличается от разбойников с большой дороги?

Вторник, 27 ноября

С трудом выволок себя из постели. Мать отвезла меня на терапию и потребовала, чтобы ее впустили в комнату, где проводится лечение. Ей захотелось познакомиться с Салли.

Не понимаю, почему всем так нравится моя мать. Салли в итоге дала ей номер своего телефона и электронный адрес. За время их короткой беседы мать посоветовала Салли бросить Энтони, назвала место, где отлично стригут, и сообщила, что у нее дефицит витамина B6.

Она также довела до сведения Салли, что больничный халат на ней не смотрится:

— Носите пояс! И затяните его покрепче на талии!

— Ваша мама — просто фантастика! — восхитилась Салли, когда мать вышла в коридор. — Вот бы мне такую. Моя почти со мной не разговаривает и чуть не разорила отца. Она истратила целое состояние, скупая все, что связано с Клиффом Ричардом. На прошлой неделе спустила месячную зарплату — ей, видите ли, понадобилась его старинная пластинка в 45 оборотов под названием «Живая кукла».

Из больницы мы поехали в книжный магазин. Мать опять припарковалась не по правилам, на двойной желтой линии. С целью отвадить дорожную полицию она нацарапала записку и сунула ее под дворник.

Уважаемая дорожная полиция,

Я припарковалась на двойной желтой линии, потому что мой сын лечится от рака простаты и слишком слаб, чтобы пройти пешком даже очень короткое расстояние. Если возникнет чрезвычайная ситуация и потребуется переставить машину, вы найдете меня в книжном магазине.

Искренне ваша

Полин Моул.

Бернард Хопкинс воскликнул, обнимая мою мать:

— Полин, ты просто загляденье!

— Бернард! — польщенно отозвалась мать. — Адриан говорил, что ты пытался наложить на себя руки.

Хопкинс рассмеялся:

— Я впал в глубокий мрачняк, потому что у меня кончились сигареты. Пойдем найдем паб со столиками на улице, чтобы можно было курить, и я тебе все расскажу.

И они удалились рука об руку, оставив на меня магазин. Час спустя явился инспектор дорожной полиции и спросил, знаю ли я Полин Моул. Я ответил, что мою мать вызвали по срочному делу.

— Так это вы тот самый сын, который не в состоянии пройти пешком пару метров? — сообразил инспектор.

Пришлось подтвердить его догадку. К несчастью, в этот момент я стоял на верхней ступеньке стремянки, наводя порядок на полке с поэзией. Инспектор дал мне десять минут на то, чтобы переставить машину. Когда он ушел, я немедленно позвонил матери. Она сказала, что они с Бернардом сидят снаружи «Розы и короны» и только что заказали вторую порцию выпивки. Минуло десять минут, мать не возвращалась, и я опять ей позвонил.

— Мы как раз закусываем! — заявила мать и велела мне самому переставить машину. Я напомнил ей, что у меня нет автостраховки, на что она ответила: — Какой же ты педант!

В трубке раздался странный хруст.

— Что это за звук? — встревожился я.

— Я ем маринованный лук, — объяснила мать.

Спустя несколько минут я увидел, как инспектор дорожной полиции прилепил квитанцию о штрафе на ветровое стекло «мазды». Матери придется раскошелиться на 60 фунтов, и это ей не по карману.

Она встала на опасный путь.

Среда, 28 ноября

В больницу на «мазде». После терапии мать предложила заехать на фермерский рынок за свежими курами. Говорит, у нее такое чувство, что цивилизация, которую мы построили, вот-вот развалится. А я только сейчас понял, что мать вызвалась возить меня в больницу и обратно не совсем из бескорыстных побуждений. Я для нее — предлог вырваться из дома, развеяться, сбежать от домашней рутины и мужа-инвалида. Последнюю квитанцию о штрафе она выбросила в сточную канаву:

— Пойду в суд и буду биться с ними за каждый дюйм дорожного полотна.

Кур она так и не купила, куриная наружность ей не понравилась. Зато потратила семь с половиной фунтов на гигантский пирог со свининой.

Георгина вернулась с работы только в половине девятого. Когда она лежала в ванне, я заглянул в ее сумочку. Сам не знаю почему, но я просмотрел сообщения на ее телефоне. И обнаружил тридцать с лишним сообщений от Хьюго Фэрфакс-Лисетта. Как он смеет навязываться моей жене в нерабочее время, когда она дома, с семьей!

В постели перечел «Просто Уильяма»[59]. В три часа утра проснулся и крадучись, чтобы не разбудить Георгину, выбрался из спальни. На этот раз я исследовал ее сумку более тщательно: нашел чек на бутылку шампанского, спички из «Бон Ами» (ресторана в Лафборо, о котором я никогда не слыхивал), чек на поездку на такси на 19 с половиной фунтов и новую бутылочку с освежителем для рта. Теперь я знаю, что чувствовал Отелло.

Вернулся в кровать и долго смотрел на мою спящую Дездемону. Она была такой красивой в лунном свете, падавшем ей на лицо.

Четверг, 29 ноября

В половине восьмого позвонила Пандора. Спросила, согласен ли я сфотографироваться с ней в субботу в рамках новой правительственной стратегии по лечению рака.

Поинтересовался, откуда она звонит.

— Из Лондона, я сейчас в офисе. Раннему червяку продвижение по службе.

Когда мы закончили разговор, Георгина спросила:

— Чего хотела эта сука… кроме моего мужа?

Проявление ревности с ее стороны меня сильно порадовало.

Грейси закатила очередной скандал из-за школьной формы. Слава богу, мать, уже сидевшая в «мазде», нажала на клаксон, и я, торопливо схватив куртку, выбежал на улицу, предоставив Георгине разбираться с дочерью.

По дороге в больницу я спросил мать, не надо ли показать Грейси детскому психологу.

— Нет, — ответила мать, — но ее надо время от времени шлепать по попе.

— Я против избиения детей, — сказал я.

— Шлепки еще никому не причинили вреда.

— Ошибаешься, я — комок неврозов.

Мать уже чувствует себя в отделении лучевой терапии как дома. Когда я сказал ей об этом, она пожала плечами:

— А почему нет? Правительство постоянно твердит, что все это построено на мои налоги и отчисления. Значит, это и мой дом тоже.

Днем позвонил мистеру Карлтон-Хейесу по поводу закрытия магазина. Он уже назначил дату?

После продолжительного молчания босс ответил:

— Думаю, будет лучше сделать это в субботу.

В которую субботу, поинтересовался я.

Опять томительная пауза, и наконец:

— Разумнее всего остановиться на первой субботе после Рождества.

У меня было к нему много вопросов. Например, куда девать книги? Нужно ли сообщать о закрытии магазина городским властям? Должны ли мы договариваться об отключении электричества, газа и воды? Мне также хотелось знать, получу ли я компенсацию в связи с сокращением. И следует ли предупредить об увольнении Бернарда и Хайтиша? А также что мне теперь делать всю оставшуюся жизнь?

Однако я не задал ему ни единого из этих вопросов.

Грейси принесла письмо из школы.

Уважаемый ответственный за ребенка,

Как Вы, должно быть, знаете, в Британии возросла угроза терроризма. Поддерживая войну с террором, которую ведет наше правительство, начальная школа Мангольд-Парвы предлагает установить ряд бетонных столбиков на игровой площадке, дабы исключить вероятность проникновения шахида на транспортном средстве на территорию школы.

Установка заграждений начнется на следующей неделе. Прошу Вас о сотрудничестве. Однако в случае, если у Вас возникнут сомнения по поводу мер, принимаемых нами с целью защитить Вашего ребенка/ Ваших детей, просьба без колебаний обращаться ко мне по вышеуказанному адресу.

Внимание: ни один родитель или ребенок не должен приближаться к строительной площадке ближе чем на метр без шлема и светящегося жилета.

Искренне Ваша

миссис Булл (директор школы).

Пятница, 30 ноября

Утром в ванне обнаружил покраснение на том месте, где мне сделали лучевую тату.

По дороге в больницу мать несколько раз останавливалась, чтобы собрать остролиста и плюща. До омелы, росшей на самом верху огромного тополя, ей было не дотянуться, и она решила прихватить с собой завтра шесты для тентов: скрутив их в один длинный шест, она сумеет-таки добраться до этих белых ягод. По ее словам, рождественские растения в этом году продают по безбожным ценам. Я обратил ее внимание на то обстоятельство, что омела произрастает на земле Фэрфакс-Лисетта. Мать не вняла моим предостережениям, «частной собственности на деревья не бывает», заявила она. Пришлось напомнить, что в свое время она пела совсем другую песню, когда муниципалитет Мангольд-Парвы попросил срубить кипарисы, которые она насажала по границе нашего участка. Тогда мать угрожала приковать себя к этим тридцатиметровым монстрам, если муниципальные рабочие осмелятся приблизиться к ним с пилами.

— Кипарисы за деревья не считаются, — отмахнулась мать.

Пока мы стояли в очереди на больничную парковку, позвонила Пандора: в субботу в 2 часа дня она ждет меня на площади Ратуши для фотосессии с Лестерской ассоциацией по предупреждению и лечению рака простаты. Она не просила меня прийти, она приказывала. Знает, что я не могу ей отказать.

Георгина вернулась домой в десять вечера, сказала, что «не заметила, как время пролетело». На ее блузке не хватало одной пуговицы.

Декабрь