Но Кевин сперва влюбился в ее голос — низкий, грудной, сексуальный, как у Лорен Бэколл. Он часто просил ее повторить фразу из любимого фильма: «Сэ-эм, свистеть — это же очень просто — нужно сложить губы трубочкой… вот так… и дунуть».
Стоило ей остановить на нем свои карие, орехового оттенка, глаза, приподнять плечико и сказать это, заменив «Сэма» на «Кевина», как у него что-то проворачивалось в желудке и сердце сжималось, словно сдавленное чьей-то невидимой рукой. Она могла делать с ним, что угодно, — он согласился бы надеть ошейник и ходить у нее на поводке, подчиняясь беспрекословно. Не было ничего, что бы он ни сделал для нее.
— Я женолюб, — признавался он ей. — Редко встречающийся грех чрезмерного обожания супруги. С того момента как я тебя встретил, я преступил первую Заповедь: «Не сотвори себе Бога иного».
Они познакомились на вечеринке в фирме «Бойл, Карлтон и Сесслер», состоявшейся в честь открытия новой конторы в недавно отстроенном здании в Блисдейле. Мириам пришла с родителями. Ее отец, Артур Моррис, был лучшим дантистом Блисдейла. Санфорд Бойл представил Кевина ей и ее родителям, и с этого момента они так и прилипли друг к другу, обмениваясь улыбками и взорами, и беспрерывно болтали до самого конца вечеринки. Они уже не могли расстаться. Мириам приняла его приглашение поужинать вместе, и у них завязался бурный роман, который быстро набирал обороты. Не прошло и месяца, как он сделал предложение.
Теперь, когда они сидели в любимом баре, наслаждаясь победой, Мириам отмечала изменения, произошедшие с ним со дня их первой встречи.
«Как он возмужал», — думала она. Кевин выглядел значительно старше своих двадцати восьми лет. Зрелость, спокойное достоинство и даже самоуверенность в зеленых нефритовых глазах, в жестах наводили на мысль о куда большем возрасте и жизненном опыте. Подтянутая фигура, атлетическое сложение вызывали симпатию с первого взгляда. Кевин был весьма энергичен, его часто обуревали сильные эмоции, но он умел сдерживаться и контролировать себя.
Ее обожаемый муж был настолько респектабелен и амбициозен, что она часто поддразнивала его словами из старого шлягера, сингла Рэя Дэвиса «Очень респектабельный мужчина».
— Скажи, о чем все-таки ты думала там, на процессе? Разве ты не испытывала хоть ма-ахонь-кой гордости за меня?
— Ох, Кевин, я не говорю, что я не гордилась тобой. Ты был… профессионален, уверен в себе, — отозвалась Мириам, не в силах избавиться от этого наваждения: заплаканного лица перепуганной девочки. Оно до сих пор стояло у нее перед глазами. Она снова и снова переживала эти приступы паники в глазах ребенка, когда Кевин угрожал раскрыть их детские секреты. — Только я считаю, что ты мог найти другой способ выиграть дело, не обязательно было запугивать ребенка. Ты же профессиональный адвокат.
— Верно. Однако я вынужден был поступить именно так. Не забывай, Барбара Стенли занималась точно таким же шантажом. Я дал ей прочувствовать на себе, что это такое — когда тебя запугивают, угрожая раскрыть твои тайны и выставить на позорище.
— Все равно… мне было ее так жаль, — почти всхлипнула она. — Ты так… терзал ее.
Кевин побледнел. По идее, он мог бы вспыхнуть, рассвирепеть от таких слов, но перед ним была женщина, которую он любил и почитал превыше всего на свете.
— Вообще-то, это не я выдвинул обвинения, — напомнил он. — Это сделал Марти Баам. Ведь он вызвал Барбару Стенли в суд и подверг перекрестному допросу. Я только защищал свою клиентку, ее права и прежде всего думал о ее будущем. Я, так же как и ты, люблю детей. Но иногда и ребенка следует проучить.
— Но, Кевин, что, если она подучила других дать показания лишь потому, что боялась идти в суд в одиночестве?
— В таком случае надо пересматривать судебные законы, которые допускают присутствие ребенка в зале суда в качестве свидетеля обвинения. Я тут ни при чем. Сколько раз я говорил тебе, Мириам, я всего лишь защитник, адвокат. Мое дело — защищать людей. А какими средствами я при этом пользуюсь — никого не волнует. Я просто делаю свою работу — и все. Ты понимаешь это, дорогая?
Она кивнула. Собственно, а что ей еще оставалось…
— Ну и как, по-твоему, я выглядел сегодня в суде, — приосанился он. — Неужели ты мной хоть чуточку не гордилась?
Он снова прислонился к ней и потерся плечом.
Она улыбнулась.
— Ты похоронил в себе актера, Кевин Тейлор. Все эти вопросы, позы, развороты. Мне временами казалось, что я вижу какой-то танец, с движениями, напоминающими не то ритуальную пляску у костра, не то что-то круче.
— Что значит — круче?
— От этого отдает… — призналась она, — какой-то магией. Недаром у вас, юристов, это называется — процесс. А как ты сверкал глазами… — она рассмеялась. — Брр, просто жуть. Тебя, наверное, можно выдвигать на «Оскара».
— Это же целый спектакль, неужели ты этого не поняла? Концерт, сольное выступление, да что угодно. Когда я вхожу в зал суда, все меняется, становится совершенно иным. Словно поднимается занавес — и далее все следует по сценарию. Уже не имеет значения, кто твой клиент и что за дело рассматривается. Я уже там, и обречен вершить то, что должен.
— Как это — все равно, что за клиент и что за дело? Разве профессия адвоката настолько беспринципна? Ты что — целиком и полностью доверяешь клиенту — и все?
Он не отвечал.
— Неужели это так, Кевин? Ты ни от чего больше не зависишь?
— Завишу, конечно, — пожал он плечами, — от размера вознаграждения. Пойми: актер тоже вживается в роль, и ему все равно, в чьей шкуре он очутился.
Она посмотрела на него долгим пытливым взглядом.
— Вот как… Кевин, я хочу, чтобы ты был со мной честен.
Он шутливо поднял правую ладонь:
— Клянусь говорить правду и только правду.
— Я серьезно. — Она ударила его по руке.
— Хорошо, в чем дело?.. Спросите меня — и я отвечу. — Он развернулся на винтовом стуле и взял коктейль.
— Отбросим в сторону весь этот юридический жаргон: иски, ведение дела, процесс и прочее, а также твою роль как защитника подсудимого. Забудем об этом. Тебе удалось доказать, что три девочки солгали, что их заставили солгать, то есть сделали они это не по своей воле, а потому, что их шантажировали. Во всяком случае, это действительно могло случиться. Допускаю, что так оно и было. И я не отрицаю, что Барбара Стенли виновата в этом, но при чем тут Лоис Уилсон? Разве это отменяет то, что она совершила с девочкой? Разве может человек, который воспользовался своим положением для совращения малолетних детей, занимать учительское место? Ты допрашивал ее, и вообще ты провел немало времени с Лоис Уилсон. На твой взгляд, она могла совершить это?
— Вполне возможно, — отвечал он, не задумываясь.
Она похолодела. То, как он это сказал, так безразлично…
— Что значит — может быть? Так ты не уверен в ее невиновности…
Он пожал плечами:
— Я только защитник, я ведь уже объяснял. Преступление — на совести подсудимого, мое же дело — защищать его любыми средствами. То есть находить прорехи в следствии, в ведении дела и бить без промаха туда, где они наиболее уязвимы.
— Но, если она виновна…
— Кто знает, на самом деле — кто виновен, а кто нет? Согласно адвокатской этике, мы должны быть совершенно уверены в невиновности клиента, какие бы сомнения ни возникали в ходе… да, ты просила не говорить таких слов, но, все равно, пусть будет — в ходе процесса. Если бы мы, адвокаты, брались только за дела, где изначально ясно, что клиент чист и невиновен, мы давно бы уже умерли с голоду.
Он махнул официанту, повторяя заказ.
То, что Кевину казалось столь простым и естественным, для Мириам моментально стало тучей, закрывшей солнце. Свет как будто померк в ее глазах. Она бессмысленно уставилась в глубь бара, созерцая батареи дорогих напитков, к каждому из которых была приклеена своя красочная этикетка. Выпрямившись, она обвела взглядом публику — и внимание ее привлек мужчина среднего возраста в элегантном костюме. Внешность у него была вполне европейская и, надо сказать, весьма привлекательная. Он сидел за угловым столиком. Отчего-то Мириам была уверена, что он смотрел на них. Встретив ее взгляд, он улыбнулся. Она ответила улыбкой, проявив обычную учтивость, и тут же отвернулась.
— Кевин? Кто этот тип за угловым столиком? Ты знаком с ним?
— Что за тип? — Кевин повернулся на стуле. — Ах, этот. Нет, я с ним не знаком.
— Почему же он так пристально нас разглядывает?
— Прежде я с ним никогда не встречался, но он присутствовал на процессе.
— На каком процессе? Сегодняшнем?
Мужчина за столиком вновь кивнул им, отвечая белозубой улыбкой. Кевин кивнул в ответ. Незнакомец, очевидно, восприняв это как приглашение присоединиться, направился к ним.
— Добрый вечер.
Весьма элегантный мужчина высокого роста протянул широкую ладонь с длинными пальцами и ухоженными ногтями. На мизинце красовалось золотое кольцо с вензелем «П».
— Позвольте присоединиться к поздравлениям по случаю победы, маэстро. Впишите мое имя в список ваших поклонников. Пол Сколфилд.
— Благодарю, Пол. Моя жена — Мириам.
— Миссис Тейлор, — сказал он, понимающе кивая. — Вы можете гордиться своим мужем.
Мириам зарделась.
— Спасибо, — робко выдавила она, смущенная присутствием столь элегантного мужчины, вдруг появившегося на их небосклоне.
— Не сочтите это за вторжение, — продолжал Сколфилд. — Дело в том, что я присутствовал сегодня на вашем процессе и видел вас в действии.
— Спасибо, я вас, кстати, тоже заметил в зале. — Кевин присмотрелся. — Но, по-моему, мы прежде никогда не встречались.
— Нет. Я не из местных. Служу в одной из нью-йоркских адвокатских контор. Можно я присяду? — спросил он, показывая на место рядом с Кевином.
— Пожалуйста.
— Благодарю. Я вижу, вы уже заказали, разрешите, я распоряжусь еще по одному. — Он подал знак официанту. — Какой-нибудь коктейль с шампанским, три раза.