Тот же Скворцов немного просветил меня относительно этого мужика. Сорок три года. В этой профессии он уже очень давно, но по-прежнему занимался такими вот небольшими делами, не поднимаясь до чего-то серьёзного. Не потому, что был не компетентен. Скорее, ему просто не везло. Но, похоже, в последнее время у него началась полоса везения. Предыдущие четыре дела он довёл до обвинительного приговора. И сейчас ему предстояло пятое.
А вот дальше начиналась территория легенд, слухов и домыслов. Говорили, что государственного обвинителя на это дело назначили чуть ли не в самый последний момент. И что Лебедь чуть ли не сам упрашивал, чтобы ему позволили взять его.
А ещё, совсем уж по секрету, Скворцов сообщил мне, что получить пятый, сакральный для него «страйк», будет для Лебедя долгожданным шансом забраться повыше. Уж не знаю, с чем это связано. Скворцов только посетовал на старую традицию и какую-то прочую ерунду. Да и, если честно, времени особо расспрашивать его у меня не было.
— Господа, — поприветствовал я их, подойдя ближе. — Как ваши дела?
Присмотревшись к Калинскому, я нахмурился и просто не смог не спросить:
— Слушай, Лев, а чего у тебя рожа такая опухшая?
И ведь правда! Правая половина его лица выглядела так, словно кто-то очень хорошенько вмазал по ней чем-то плоским и широким. Он, конечно, попытался скрыть это чем-то вроде тональника, но вышло так себе.
— Не твоё дело, Рахманов, — даже не пытаясь скрыть высокомерия, выплюнул он в мою сторону. — Лучше беспокойся о себе и своём клиенте.
В ответ на это мне оставалось лишь вздохнуть:
— Эх, Лев. Ничему тебя жизнь не учит.
Глава 4
Я спокойно сидел в зале суда за столом и слушал вступительную речь прокурора. Все формальности на начало процесса уже были соблюдены, и дело наконец пошло. Первым, как и положено, выступал государственный обвинитель, так что сначала нам предстояло заслушать именно его. Белые ходят первыми, как говорится. Потом, скорее всего, выступит и Калинский, в чём я не сомневался. Вряд ли он упустит такую возможность. И только потом, после этих двоих, слово наконец дадут мне.
Вздохнув, я продолжил слушать прокурора.
— … в ходе дела следствием было установлено, что вечером указанного дня подсудимый вступил в физическое противостояние с группой молодых людей, — громко говорил Лебедь, выступая перед судьёй и всеми, кто собрался в зале. — В результате его нападения трое пострадавших были госпитализированы с тяжёлыми травмами, включая множественные переломы и сотрясения. Медицинские заключения и предоставленные документы подтверждают серьёзность полученных ими повреждений.
Прокурор повернулся в нашу сторону, бросив исподлобья холодный и горящий жаждой справедливости взгляд в сторону нашего стола.
— Действия подсудимого, — уверенным голосом продолжил он, — как полагает обвинение, явно выходили за пределы необходимой самообороны, были непропорциональны угрозе и демонстрируют не защиту, а избыточное, явно сознательное применение силы, больше характерное для умышленного нападения. Также я хотел бы обратить внимание суда на личность подсудимого. Несмотря на отсутствие судимостей, он является профессионально подготовленным спортсменом. Этого нельзя отрицать. А также тренером и владельцем спортивного клуба. Его физическая подготовка давала ему неоспоримое и весомое преимущество, которым он воспользовался не в целях защиты, а в целях нападения на своих оппонентов!
А мужик хорош! Я даже уважительно хмыкнул себе под нос. Поставленный голос. Уверенность и резкость движений. Темп речи. Он явно знал, как держать внимание слушателей. Такого слушать одно удовольствие.
— В ходе процесса государственное обвинение намерено представить доказательства, свидетельствующие об умышленном и чрезмерно жестоком характере действий подсудимого, — заявил прокурор, выдержав перед этим короткую, но весьма драматичную паузу в своей речи. — Мы также поддерживаем гражданские иски, заявленные потерпевшими, и считаем обоснованным требование о назначении наказания, связанного с лишением свободы сроком до восьми лет.
Прервавшись больше для эффектности, чем потому, что у него в лёгких кончился воздух, обвинитель выпрямился перед судьёй.
— Уважаемый суд, действия подсудимого должны получить соответствующую правовую оценку, поскольку применение силы в рамках самообороны — это право, но не право на расправу. Более того, мы продолжим настаивать, что именно подсудимый первым проявил агрессию в отношении истцов. Благодарю.
Ну что я могу сказать. Прекрасное вступительное слово. Нет, правда. Видно, что он, скорее всего, потратил на него не один вечер. Впрочем, не так уж и важно, насколько эффектно был поднят занавес. Важно лишь то, кто его в итоге опустит. Это лишь начало первого акта. Самый старт партии.
Выслушав прокурора, судья чуть наклонился вперед.
— Я вас услышал, обвинитель. Вы закончили или же вам есть что добавить?
Конечно же, ему есть что добавить.
— Есть, ваша честь, — тут же кивнул Лебедь, моментально подтвердив мои мысли. — Я хотел бы дать слово представителю истцов, адвокату Льву Валерьевичу Калинскому.
— Моё согласие у вас есть, — кивнул судья. — Представитель истцов может выступить.
— Благодарю, ваша честь. — Калинский встал из-за стола, который делил с прокурором.
То, что он будет находиться в зале, меня также нисколько не удивило. Как и отсутствие наших истцов. Если потребуется, их вызовут для дачи показаний, но до тех пор балом будут править Лебедь и Калинский на пару.
Эх, интересно было бы узнать, на каком уровне построено взаимодействие между ними. Вот это весьма интересный вопрос, да только ответа на него у меня не было. Впрочем, не так уж он и важен. Главное, что у них две головы на одного.
Быстро застегнув свой светло-голубой пиджак на верхнюю пуговицу, Лев вышел на открытое пространство перед трибуной судьи.
— Уважаемый суд, я представляю интересы Георгия Жеванова и остальных потерпевших. Эти молодые люди, студенты, обычные граждане, оказались жертвами крайне жестокого и ничем не оправданного нападения. — Калинский повернулся, посмотрев на сидящих в зале зрителей. Процесс не являлся закрытым, что, разумеется, привлекло к нему посторонних, желающих посмотреть на «представление».
Я бы тоже мог повернуться, но смысла в этом не видел, так как знал, куда именно Калинский смотрел. Точнее, на кого именно.
Я приметил его, ещё когда заходил. Что сказать — удивили. Обнаружить Шарфина среди зрителей в зале суда оказалось для меня неожиданностью. И нет, глупых мыслей о том, что он пришёл сюда ума-опыта набраться на моём примере, я не питал. Вместо этого в голове появилось несколько иных, куда более неприятных мыслей. А вместе с ними и ответы на кое-какие вопросы. Например, о том, откуда Шарфин, гадёныш, брал информацию для своих «каверзных» вопросов на лекциях.
Ну ничего-ничего. Будет и на моей улице праздник. Мы не злопамятные. Просто злые. И память у нас хорошая.
— Сегодня, — между тем продолжил Лев, добавив в голос трагичных эмоций, — прямо сейчас, они страдают от травм, которые нанесли непоправимый вред их здоровью и качеству жизни. Один из них всё ещё не может встать на ноги, другой частично утратил слух.
Повернувшись, Калинский указал рукой в нашу сторону, направив указательный палец на Руслана.
— Подсудимый, господин Терехов, — человек физически развитый, владелец спортивного клуба и тренер боевых искусств. Он знал, что превосходит этих ребят в подготовке и силе. Знал, что может их остановить, не ломая им кости. Но он не просто проявил агрессию — это умышленное нападение. Жесткое. Методичное. С полной уверенностью в собственной безнаказанности. Мы услышали от обвинения правовую сторону, теперь я хотел бы подчеркнуть человеческую. Потерпевшие перенесли операции, реабилитацию, и, что важнее, они боятся ходить по улицам. Их родители — свидетели того, как рушится здоровье и психика их сыновей.
— Какие ещё операции⁈ — встревоженно зашептал мне в ухо Руслан, явно взволнованный услышанным.
— Успокойся, — так же тихо осадил я его. — Всё, что он сейчас выдаёт, не более чем прелюдия. Пусть хоть заявит, что ты их монтировкой избил и любимого щеночка этого идиота Жеванова пнул…
— Саша, у него же нет…
— Рус, считай, что это формальность. Не важно, что он будет сейчас заявлять. Важно лишь то, что он сможет доказать. А теперь помолчи, — попросил я его, продолжая слушать Калинского.
— … исходя из этого, мы просим суд признать вину подсудимого в полном объёме, удовлетворить наш гражданский иск о компенсации морального и физического вреда. Также мы всецело поддерживаем требование прокурора о назначении наказания, связанного с лишением свободы. Ведь иначе что мы скажем обществу? Что тренированный человек может переломать людей на улице, а потом выдумать историю и сказать «я защищался»? Подобное должно наказываться по всей строгости закона.
Выдав это с гордо поднятой головой, Калинский повернулся к судье с таким видом, будто ожидал аплодисменты.
— Я вас услышал, — с деловитым видом кивнул судья. — Это всё?
— Да, ваша честь, — кивнул Калинский. — Я закончил. Благодарю вас.
— Хорошо. — Судья посмотрел на что-то перед собой, скорее всего, сверился с какими-то документами. — Тогда слово предоставляется представителю защиты подсудимого.
Подняв глаза, судья нашёл меня взглядом, и, судя по его хмурому виду, перед выступлением мне придётся ответить на кое-какие уже привычные вопросы.
— Защитник, подойдите ко мне, будьте так добры, — попросил судья.
Кивнув, я встал со стула, поправил пиджак, чувствуя на себе десятки взглядов, и направился к судье.
— Да, ваша честь?
— У меня есть вопросы касательно вашей доверенности, — чопорно произнес судья, взяв лежащий на столе лист, который я лично передал ему перед началом заседания.
— Какие именно, ваша честь? — совершенно будничным тоном поинтересовался я.