— Ходатайство отклонено, — заявил он, ударив молоточком по деревянной подставке.
Ну вот и всё. Смотреть за тем, как Калинский с недовольной рожей садится обратно за свой стол, было дороже любых денег.
— Видишь, — шепнул я. — Всё отлично.
Рядом со мной каменным и хмурым изваянием восседал Руслан, сложив руки на столе перед собой, как примерный школьник.
— Скажешь мне это, когда окончательно победим, — так же негромко произнёс он.
— Когда мы окончательно победим, то ты купишь мне пиво, — усмехнулся, и мои слова вызвали у Руса короткую робкую улыбку.
— Да хоть пивоварню…
— Эй, ты поаккуратнее с такими обещаниями, — пригрозил я. — Я ведь запомню.
Впрочем, ответка последовала довольно быстро. Я не ждал, что они оставят всё это просто так. Так что, когда я внёс собственное ходатайство об исключении статьи об умышленном причинении тяжкого вреда здоровью, наши оппоненты отреагировали, как пара злых псов, которые услышали стук в дверь.
— Ваша честь, я категорически не могу согласиться с попыткой защиты снять с обвиняемого статью об умышленном причинении тяжкого вреда! — резко заявил прокурор. — Мы имеем дело с тренированным человеком! С человеком, который умышленно наносил удары с явным намерением причинить серьёзный вред. И медицинские заключения подтверждают именно умысел…
— Как и то, что мой клиент был ранен ножом во время самообороны, — парировал я.
— Чушь. Ножа нигде найдено не было, — тут же отмахнулся Лебедь от моих слов и быстро вернулся к судье. — Ваша честь, попытка защиты преподнести это нападение как «легкую самооборону» — откровенный фарс и попытка уйти от ответственности! Исключение этой статьи ослабит наказание и пошлёт неверный сигнал обществу. Я прошу… нет, я настоятельно требую, чтобы суд отверг подобные попытки и способствовал обеспечению справедливости для потерпевших!
— Какая поразительная избирательность, — усмехнулся я. — Обвинение пытается выдать законную самооборону за «умышленное причинение»! Теперь что? Чтобы защитить себя, надо сначала получить разрешение у тех, кто на тебя нападает? Или защита своей жизни и здоровья уже не является правом граждан в империи?
— Не несите чушь, — огрызнулся прокурор. — Вы не хуже меня понимаете, что такой прекрасно тренированный человек, как ваш клиент, мог спокойно защитить себя и без применения такого вреда!
— Саша, дай мне сказать, — шепнул мне Руслан. — Я могу объяснить…
— Не лезь, Рус, — резко, но негромко произнес я. — Я сам разберусь.
— … нет! Он целенаправленно продолжал избивать потерпевших, — продолжил прокурор, и сидящий за его спиной Калинский согласно кивал, будто это могло придать дополнительного веса словам обвинителя. — Обвиняемый делал это с умыслом! Намеренно!
Ну что же. Они будут давить это до последнего. Отлично. Давай, господин обвинитель. Вперед. Сделай это.
— То есть вы хотите сказать, что попытка моего клиента защитить себя являлась ничем иным, как злым умыслом, с которым он причинил вред нападавшим? — спокойно, даже немного подобострастно уточнил я.
— Именно! — рявкнул Лебедь с такой гордостью в голосе, будто от его слов сейчас зависела судьба всей империи. — Именно об этом я и говорю! Как уже не раз было указано, обвиняемый — тренированный человек! Он обладает специфическими навыками и умениями. Это может… нет! Это, вне всякого сомнения, должно накладывать на него ответственность за собственные действия!
Так, похоже, Калинский понял, куда я веду. Напряженное недоумение на его лице хорошо об этом говорило. Скорее всего, он ловушку ещё не заметил, но надо бы поторопиться.
— То есть по-вашему, он должен был действовать иначе? — спросил я, добавив в голос немного искренней растерянности. — Обороняясь, он не должен был использовать все доступные ему средства для своей защиты? Так, что ли?
Чуть-чуть сарказма, как приманка на крючке. Так и манит, будто упрашивая: «Съешь меня».
И теперь, похоже, я знаю, почему он так долго занимался ерундой, не поднимаясь к важным делам. Потому что он проглотил и крючок, и поплавок, и всю чертову удочку целиком!
— Именно! — воскликнул прокурор. — Именно об этом я и говорю! Ваша честь, защитник обвиняемого сам только что это сказал, что свидетельствует о том, что даже он это понимает!
О! А до Калинского наконец дошло. Я заметил, как расширились его глаза, когда тот наконец сообразил, куда именно я затащил его «напарника» и что именно он сейчас скажет. Даже вскочил со стула, чтобы влезть в разговор и прервать Лебедя, но он опоздал всего на пару секунд.
— Ваша честь, защищаясь, Руслан Терехов намеренно превысил все возможные нормы самообороны! Чтобы сделать этот вывод, достаточно лишь посмотреть на медицинские журналы пострадавших!
— Погодите. — Я нахмурился и с удивлением посмотрел на прокурора, стараясь не повернуть голову в сторону кислой рожи Калинского. — Вы сейчас признали, что Руслан Терехов защищался?
— Что? — Лебедь растерянно моргнул и уставился на меня. — Нет, я этого не говорил…
— Ну как же, — посетовал я. — Вы только что заявили, что мой клиент защищался и в процессе этой защиты умышленно нанёс нападающим травмы. Вы сами это сказали.
— Нет, я не это имел в виду, — вспыхнул обвинитель. — Я хотел сказать…
— Ваша честь, — перебил я его и повернулся к судье. — У вас ведь ведётся протокол данного заседания?
— Ведётся, — спокойно кивнул судья. — Но я и без обращения к протоколу могу подтвердить, что ваш оппонент сказал именно это.
Ну, у него имелись варианты попытаться нивелировать свои слова. И будь я проклят, если он ими не воспользуется. Конечно же, он ими воспользовался.
— Ваша честь, я оговорился! — тут же заявил Лебедь, явно намереваясь исправить допущенную самим же оплошность. — Это не более, чем обычная ошибка в речи…
— Я напомню уважаемому обвинению, что протокол заседания — это официальный документ, — тут же встрял я, даже не пытаясь скрыть иронию в голосе. — Вы только что явно и недвусмысленно заявили, что мой клиент защищался, что является синонимом слова «оборонялся». И это было зафиксировано. Ваши слова, которые, я напомню, высказывают вашу позицию по данному происшествию, были зафиксированы.
— Обвинитель. — Судья наклонился в его сторону и нахмурил брови. — Боюсь, что я не могу принять такую отговорку, как «я оговорился». Вы сказали это чётко. Сами. Без давления…
Итак. Теперь у него есть только один вариант. И, судя по злому выражению на лице прокурора, он прекрасно знает, какой именно.
— Ваша честь, я хочу…
— Отказаться от своих слов под протокол? — закончил я за него с усмешкой. — Сначала заявляете одно. Затем уже совсем другое. Теперь хотите отказаться от своих слов. Как-то это… непоследовательно, не находите?
— Я не имел в виду, что он оборонялся, — зло рявкнул прокурор, повернувшись ко мне. — Я хотел сказать…
— Так, хватит! — резко произнес судья. — В корректировке протокола судебного заседания отказано. Обвинитель, я рекомендую вам впредь думать о том, что именно вы хотите сказать и выражать позицию стороны обвинения более корректно. Вам всё ясно?
Лебедь недовольно засопел.
— Я повторяю свой вопрос, — с нажимом продолжил судья, когда не получил ответа. — Вы всё поняли?
— Да, ваша честь, — недовольно заявил тот. — Я всё понял.
— Прекрасно. — Судья ещё несколько секунд сверлил его взглядом, после чего повернулся в мою сторону. — Вне зависимости от того, что сказала сторона обвинения, я не могу принять ходатайство об исключении указанной вами статьи. Как бы то ни было, подсудимый, судя по всему, имел возможность остановиться до нанесения тяжёлых травм.
— Понимаю, ваша честь, — с уважением в голосе кивнул я. — Тогда, при всём сказанном, я прошу переквалифицировать деяние на менее тяжкое. Нанесение вреда при превышении пределов необходимой обороны. Как мы уже поняли из заявления стороны обвинения, факт обороны признают даже они…
— Мы ничего не признавали! — резко подорвался Калинский. — Действия обвиняемого были не защитой! Это было нападением с явным превышением необходимой силы. Его удары были целенаправленными, жестокими, не прекратились даже после явного превосходства. Это не самооборона, это показательная расправа! Переквалификация здесь — это юридическая подмена сути дела и опасный прецедент!
— Чрезмерная эмоциональность моего коллеги не отменяют фактов, — пожал я плечами. — Руслан был атакован. Обвинение само признало, что он защищался. Тем более что у нас достаточно свидетельств, чтобы подтвердить явно агрессивное поведение напавших на моего клиента. Они ранее приходили к нему в зал, и данная ситуация происходила на глазах свидетелей. Этот конфликт имеет предпосылки, а тот факт, что пострадавших аж пятеро, только доказывает, что мой клиент защищал себя, а не нападал сам. Мы требуем точного применения закона. Это не подмена, это самое что ни на есть правосудие, ваша честь.
Этот раунд остался за нами. Да, пусть и не красивым нокаутом, но мы явно ведём по очкам. Судья удовлетворил моё ходатайство, после чего статья об «умышленном причинении тяжкого вреда здоровью» оказалась убрана из дела и переквалифицирована в иную.
Конечно, было бы куда лучше, если бы её вовсе убрали, но я изначально не особо рассчитывал, что Калинский окажется полным идиотом и позволит мне провернуть нечто вроде этого. Уже то, что он допустил оговорку своего напарника, — удача.
Что сказать. Однажды по молодости я сам попался в такую ловушку и едва не проиграл дело. Знаем, как говорится, плавали.
Правда, последнее слово всё-таки осталось за ними. Ну как осталось. Я им позволил его сказать. Калинский вместе с Лебедем потребовали, чтобы это дело рассматривалось судом присяжных.
В империи, как правило, присяжные не рассматривали дела средней тяжести. Чаще всего это были тяжкие и особо тяжкие преступления. Но при желании и требовании одной из сторон и последующем удовлетворении этого ходатайства подобное возможно. Вот и они потребовали, хотя, как по мне, это была ошибка.