Среди прочего стояла кадка, вскрыв крышку которой, я обнаружил дурновато пахнущее растительное масло.
Хм. А что, если так?
Я окунул обе руки (нимало не заботясь о сохранности пиджака) в масло, глубоко утопив наручники, вынул и попытался их снять. Металл вроде бы скользил, но не давался.
Я сел, подогнул ноги и упёрся в наручник на правой руке обоими ногами, по возможности охватывая его и с силой оттолкнул.
По руке пошла боль, потому что металл вдавил сустав, травмируя его, однако всё-таки проскользнул вверх, освобождая руку.
Отдышавшись, я попытался проделать то же самое с левой рукой и так же испытал боль, однако в этот раз безуспешно.
Провозившись несколько минут, я решил, что ничего не выйдет, и вернулся к исследованию трюма.
Иллюминаторы были узкими, к тому же задраены так, что их не открыть. Зато в торце трюма была вентиляционная решётка из деревянных полосок, со стороны которой раздавался мерный гул. То есть, скорее всего там моторный отсек. Всё же самоходная баржа — это не настоящая тюрьма, инквизиторы лишь использовали её ситуативно. Да и опыта в конвое у них, не считая антимагических наручников, нет.
Поддеть решётку своим мелким ножичком мне не удалось. Не беда, я видел в трюме ящик с инструментами.
Ящик оказался заперт на ключ, однако на стене, на стенде висел небольшой пожарный топор. Ну, то есть топор был откровенно не пожарным, а обычным хозяйственным с чуть изогнутой ручкой и округлым силуэтом лезвия. Однако его повесили на пожарный щит — назначив специнструментом.
Подхватив топор, я вернулся к решётке и без особого труда (труднее было не шуметь) снял её и решительно нырнул во тьму моторного отсека.
Если в трюме было темновато, то тут стояла кромешная темень, и гул от мерной работы дизеля. Свет шёл только от противоположной части помещения, со стороны узкой и низкой лестницы, где был полуоткрытый люк.
Дизель был стар и при работе распространял некоторый неприятного запаха дым. Чтобы решить эту проблему, судовладелец проветривал помещение. Ну, так я решил, когда высунулся из этого люка. Для начала, всё ещё лёжа на лестнице, я привыкал к яркому свету.
День не был солнечным, над головой висели плотные грозовые тучи, дул порывистый ветер. Люк был в задней части палубы, практически на корме и палуба от меня была скрыта приплюснутой надстройкой. Однако спиной ко мне сидел и курил длинную трубку какой-то одетый в дерюгу мужичок. И пока я раздумывал, стоит ли рискнуть и проползти за его спиной, чтобы сигануть за борт, его кто-то окликнул, он поправил трубку, легко встал с груды промасленных канатов, которую использовал как диванчик и отошёл.
Одновременно со стороны трюма послышался шум, что-то с грохотом упало.
Есть такой принцип — принцип стрелка.
Он означает что, когда у тебя «в моменте» сложились условия: поправка на ветер, дальность, мишень встала в полный рост — надо стрелять. Нельзя ждать или раздумывать. Потому что через секунду ситуация изменится, ветер, препятствие появится и всё…
Я этот принцип знал по судебной работе, это распространяется и туда. Поэтому я не стал ждать. Опираясь на руку без топора, вылез на палубу и, сунув топор за пояс, на четвереньках и не вставая, сделал пару шагов, опёрся плечом о борт и кувыркнулся в неизвестность.
Эта самая неизвестность оказалась очень мокрой и немного холодной, так что я чуть не хлебнул воды. А ещё тут было глубоко, так что мой пиджак стал тянуть меня на дно. Однако! Широко расставив руки, делая уверенные движения, словно был пловцом (не для того я выбрался, чтобы утонуть) я поднялся на поверхность и крутанул головой.
Неторопливо гудя мотором, от меня удалялась баржа с названием Б-209 «Байчук», что бы это ни означало. Я же, загребая руками, на одной из которых болтались и мешали мне массивные наручники, направился к берегу.
Берег совсем не напоминал пляж, это были скорее круто поднимающиеся камни, из которых к берегу иногда тянулись ветви и корни. Тем не менее, я нашёл сравнительно спокойный изгиб, где, цепляясь всё за эти же камни и корни, выбрался вверх.
Присев на камушек и свернувшись калачиком, я дрожал от холода, однако глядя на баржу, тихонечко пропел:
— За длинный стол усади друзей.
И песню громко запой,
И чтоб от зависти сдохнуть ей,
Когда ты вернёшься домой.
Дальше свой концерт я продолжать не стал. Сполз с камня и вломился в кусты, чтобы направиться в лес.
Шёл я по возможности быстро, двигая по какой-то тропе, над которой низко свисали ветви. Слишком низко, чтобы эту тропу протоптали люди. Я отклонял их топором, стараясь уйти от реки как можно дальше.
В какой-то момент я понял, что навигатор из меня (а изначально это слово обозначает всё-таки человека, а не устройство) так себе. Фактически из-за рельефа я шёл вдоль реки по течению. Более того, теперь тропа стала даже немного комфортнее, я вышел на пригорок, где обнаружил что-то вроде грубоватого домика.
Я подкрался к нему и… Понял, что ничего не понял. Домик из грубых досок и брёвен. Но в нём явно не живут. Грубая дверь заперта на веревочку, распутав которую я заглянул, чтобы обнаружить единственную комнату с двумя деревянными лежанками, нагромождением камней и глины справа и столом, к которому прилагалась лавка.
Людей тут, во всяком случае в последнее время, не было.
Сквозь широкие смотровые щели в стене отлично просматривалась река. А вот на реке было уже то, что мне не понравилось. Там была баржа, одна и со стороны вся из себя такая обыкновенная, но только она не двигалась.
Судну положено идти, а не торчать посреди реки, если оно не пришвартовано, конечно. А если оно не движется, значит что-то или кто-то этому мешает. Например, героические мастера пыток и костров обнаружили, что я нагло свинтил, отказавшись от их межгосударственного круиза, не уведомив поставщика услуг об изменившихся обстоятельствах. Могло такое быть?
И теперь этот своеобразный туроператор ищет меня, чтобы вернуть в свой «ол инклюзив». А раз так, то мне никак нельзя отираться в домике без жителей.
Ещё раз осмотрел убранство домика. Может быть, тут положено останавливаться охотникам или рыбакам?
На одной из стен действительно висела старая сеть, которая меня не заинтересовала. Зато привлекло старое и жёсткое как наждак одеяло. Я накинул его на плечи (всё же на мне мокрый костюм) и повязал на груди. Так же в тумбочке обнаружился туесок с крупой — дроблёной пшеницей и даже ссыпанная в старую газету соль.
Самое ценное дала мне крошечная полочка у нагромождения камней и глины, которая, наверное, была местной печкой. Там был свёрток с шестью короткими толстыми спичками и обрывок грубой тёрки для розжига спички.
Это всё я закинул в туесок и свинтил.
…
Начался дождь. Не такой мощный, каким может порадовать Сибирь, а так, мелкая морось.
Пока шёл, а шёл я долго, по направлению горы, причём не в расселины между горами, где наверняка была тропа, а ближе к вершине, обращался к Филину. И… Не преуспел. Видимо чёртов наручник, который всё ещё торчал на левом запястье, блокировал сигнал. То же самое касалось и элементалей. Я был отрезан от внешнего мира.
Упрямо шёл, чтобы не замерзнуть в мокром и безнадёжно испорченном пиджаке, чтобы не замечать, что весь мокрый, а ноги натёрты внутри мокрых носков.
Я по-прежнему не считал себя ни туристом, ни охотником. Но, по моим ощущениям через четыре часа, когда стало темнеть, остановился, потому что обнаружил место, более-менее подходящее под лагерь.
Поскольку брёл уже по гористой местности, то всё больше карабкался и в этом месте натолкнулся на дыру среди камней. Рядом был небольшой ручей, которых тут было много, вокруг рос лес, словом, эта дыра в камнях — это то, что мне сейчас нужно.
Пещеры редко бывают пустыми, но в этой, судя по запаху, жили только какие-то крысы или их горнолесные родственники, которые при моем появлении разбежались.
Да, снаружи валялись кости, в том числе и довольно крупные, но все они были старыми.
Пещерой это тоже было нельзя назвать, углубление высотой в метр и глубиной в три, не более того. Однако оно было наполнено сравнительно сухой листвой, так что прямо у входа в пещеру я стал сооружать костёр.
Ветки взял только те, что нашёл в самой «пещере», они были мелкие, но зато сухие. Я никуда не торопился, хотя ощущал жуткий голод, однако крупу варить негде. Да и вообще, холод убивает быстрее, чем голод.
Тонкие былинки травы и щепки я выстроил идеальным шалашиком и разжёг костёр с одной спички, потому что не знал, сколько мне тут ещё кантоваться.
Когда огонь разгорелся, подкормил его другими дровами и заготовил их вволю. Да, из-за постоянной мороси в воздухе, они были мокрыми, но выбор невелик, да и рядом с огнём должны пообсохнуть.
Когда с разведением костра было покончено, прорезал в одеяле дырку и надел его на манер испанского пончо. Разделся, разложив свою одежду, вплоть до носков, внутри каменной ниши, в том числе безбожно грязные и вонючие носки.
Туфлям тоже приходил конец, но ещё какое-то время послужат.
Свернувшись калачиком, я устроился у костра, закутавшись в одеяло. Голова пропахла дымом, но я высох, а волосы слегка завились от пыли и странных водных процедур. Под спину я собрал сухую ветки и листву, под руку положил топор. Несмотря на опасность быть найденным и пойманным, я постепенно засыпал, послав войну и инквизицию ко всем чертям.
…
— Ты странный, русский, — услышал я сквозь сон. Несмотря на то, что с моей точки зрения прошла всего секунда, я проспал несколько часов, а в небе стояла луна.
Проснулся мгновенно и было напрягся, но… Раз он назвал меня русским, да и не по имени, то это хотя бы не инквизиция?
Глава 7Друзья — в овраге лошадь доедают
— А Вы, простите… местный?
Я встал, шурша задубевшим одеялом и осмотрелся.
Это был одетый в кожаные одежды небольшого роста и неопределённого возраста местный охотник, который смотрел на меня с хитринкой и явно совершенно не боялся.