— Нет.
— Что? А? Простите, я замечтался и позволил себе лишнего.
— Стойте. «Нет» — буквальный ответ на вопрос, это у меня профессиональное, отвечать на прямо поставленный вопрос, откажусь ли я? Словом, нет, не откажусь. Прорабатывайте смету, наращивайте её, догоняете до двух с половиной миллионов.
— Что⁈ Как?
— Ну как, посчитали по крупным показателям, наверняка много чего забыли. Так в каждом проекте бывает.
— Я думал, Вы скажете, что надо ужимать смету. Всегда так говорят.
— Николай — это не «как всегда», Николай — это навсегда. Тьфу, звучит как рекламный слоган для зубной пасты.
— Вы хотите производить зубную пасту, Аркадий? На базе нашего предприятия?
— Это у Вас от волнения мозги коротят. Ступайте, отдохните или займитесь рутиной, а уже завтра прорабатывайте смету, деньги я дам. Если и давать деньги, то на что? Не будет у нас пасты. Базис города, чтобы Вы знали, это торговля, в том числе контрабандная, это логистика, мы же между Китаем и Россией торчим, тут сами горы шепчут, это банковский сектор, оффшорные услуги, это оружие и игорный бизнес, но по-скромному, всё больше, чтобы привлечь степняков рулеткой и музыкой.
— Ого, как всё сложно!
Я тронулся, но почти сразу же остановился:
— Игорь, а тебе понравился вольфрам?
— Ну, вольфрам один из прочнейших металлов в чистом виде. Другие металлы для высокой прочности требуют сложных сплавов. А что?
— У меня тут завалялось некоторое количество вольфрама.
— Как это завалялось?
— Я было хотел его продать, но оказалось, что это не так-то просто, есть монополий. Я вот и думаю… сталь стоит не так уж и дорого.
— Смотря какая и не сказать, чтобы совсем дёшево.
— Ну, вольфрам стоит раз в пятьдесят её дороже. А оружейный ствол, если в расчёте на килограмм строит дорого, намного дороже, чем исходный металл.
— Стволы никто не продаёт на вес и вообще, это чуть ли не самое сложное и важное в оружии.
— Но логику мою ты понял?
— Да, смысл понятен.
— Как превратить вольфрам, которого много, в улучшение для твоего оружия, которое стоит дороже, чем железо и дерево, а? Можно стволы делать из вольфрама?
— Не думаю, такая технология не разработана. Но что точно есть… Такой метод применяется для стволов оружия и, пожалуй, только для них.
— Я весь внимание, а Кабыр всё равно уснул. Он два дня не спал и сейчас я ему не дал.
— В средние века металл для пушек оставлял желать лучшего, и чтобы как-то решить проблему, то, что в ходе выстрела пушка иной раз взрывалась и обслуга отправлялась к праотцам…
— Согласен, проблемка есть.
— Так вот, металл окольцовывали, то есть усиливали кольцами в местах предполагаемых разрывов. Метод не идеальный, но некоторый эффект давал.
— Так, нужны кольца?
— Нет, есть метод, который разработал наш соотечественник, Шухов, композитный материал. Изготавливается ствол, изготавливается трубка из вольфрама. Трубка разогревается чтобы стала чуть шире, ствол вставляется в трубку.
— Хитро. Временное расширение для монтажа?
— Да. Удар, то есть нагрузка на металл в стволе идёт изнутри, распределяясь на разрыв, что изнашивает ствол и может привести к его динамической поломке, взрыву. Вольфрам увеличит прочность комбинированного изделия в разы. Собственно, так можно решить проблему некачественных стволов. Качественных у нас нет. Но трубку трудно изготовить.
— Трудно — не значит невозможно. А ещё, пятой точкой чую, что такую технологию никто не повторял, слишком дорогое сырьё, но не для нас. Короче, ты пиши свою смету и включай туда то, что нужно, чтобы гору вольфрама превратить в деньги, потому что не получится в оружие всё время инвестировать, оно должно начать, и я клянусь громом, так и произойдёт, давать прибыль.
— Понял. Применим, улучшим. Потребуются опыты и испытательная лаборатория со стендами и измерениями.
— Во-во, запиши свою мысль и излей её в смету. А я поехал, горы ждут.
Кабыр проспал почти полтора часа, но когда ты трясешься в полусогнутом положении в люльке, то тут не разоспишься, так что дольше уже не мог.
— А тут красиво.
Я рулил внутри туннеля, держа ровную скорость в пятьдесят километров в час, и борясь со скукой, погрузился в свои мысли о своей судьбе, о городе, о прошлом, о том, кто я есть, кем стал и кем стану.
— А? Да, ты знаешь, Кабыр-джан, красиво. Я тут в четвёртый раз, причём первые разы… Про туннели тогда никто не знал. Я был первооткрыватель этого природного заповедника.
Я притормозил и постепенно полностью остановился, потом заглушил двигатель. Несмотря на выхлопные газы, туннели имели толковые вентиляционные выходы, а внутри них гуляли сквозняки, так что можно было запросто простыть, зато — не задохнёшься.
Изнутри туннель был настоящим чудом геологии. Шесть метров в диаметре, это довольно много. Не знаю каков размер железнодорожных туннелей, допускаю что больше, но тут было просторно. Нижняя поверхность туннеля не окружность, а выровнена под удобство людей.
Ощущение было такое, словно кусок породы извлечен, исчез, а стены туннеля отполированы и покрыты невидимым плотным лаком.
Это, конечно, было не совсем так.
Элементали, в основном это касается земли и воды, строили их, уплотняя в пять-шесть раз стенки, словно спрессовывая их, на уровне структуры. Таким образом, это была, по сути труба внутри породы и несмотря на заверения элементалей, мне было очевидно, что в процессе движения самой породы эти трубы будут ломаться. Но сейчас стоит надёжно. К тому же элементаль воды отвёл грунтовые воды, а плотность стенок плюс вентиляция были должны исключать влияние горных газов, многие из которых смертельно опасны.
Туннели были геометричны, ровными как струна или с плавными изгибами, которые могли тянуться на километры. Единственное, чего тут не было, это света.
Освещение нам давал штатный фонарь мотоцикла. Свет неяркий, но мне хватало, к тому же он охватывал и рисунок горной породы, который не сказать, чтобы играл всеми цветами радуги, всё же превалировали бурые, блестящие бледно-белые или, наоборот, зеленоватые породы, указывающие на близость медных залежей.
Медь меня не интересовала, а вот рисунком я любовался, а когда Кабыр проснулся, то тоже присоединился к этому созерцанию внутреннего мира гор. Над нами были буквально километры скальной породы, а мы двигались с роскошной скоростью по каганату.
Пока туннели пусты и в них никого не было, я мог гнать на высокой скорости и не бояться, что устрою ДТП.
— Природа прекрасна.
— Не похожи они, в смысле туннели, на явление природы, — равнодушно констатировал он.
— Да кто его знает, откуда они.
— Ну, конечно, — тут в его тоне проскочил сарказм. — А откуда тогда карта туннелей?
— А ты откуда про карту знаешь?
— Я — инструктор де Жерса по вопросам, как он это сказал… диверсионной тактики и модели поведения противника.
— Проще говоря, ты знаешь, как себя будут вести ногайцы?
— Ну, примерно представляю. Они ищут кагана, прочёсывают долины. Степнякам в долинах, даже если те очень большие, неуютно. Они понимают, что их там могут зажать.
— А как они представляют себе ход войны? Тактика у них какая?
— Кто их знает, я же хакас, а не ногаец, — Кабыр придерживал рукой винтовку, но развёл руками. — У них же там был родственник Юбы?
— Был да сплыл. Ты его застрелил. Ну или под пулемётами пал.
— Не ощущаю своей вины, это же война. Короче, они бы Юбу прибили, а родственника посадили на трон, а тех, кто был бы против, подвесили на берёзку головой вниз. Вот и вся война.
— А теперь?
— А теперь в войске поселился бардак, они ищут, кого бы пограбить.
— Алтайцы и чалдоны попрятались.
— А ногайцы их ищут. Кошки-мышки.
— Мда…
Мы притормозили перед развилкой, затем я вообще остановился, сверился с картой, повернул налево. По моим данным, то есть исходя из слов Шпренгера и карты, Юба должен быть на севере, а не в центре каганата, где его ищут силы вторжения. Впрочем, Фёдор считал, что пока ногайцы бесцельно шастают по равнинам и долинам, англичане взялись за дело с системным подходом, он видел их лагерь ближе к северным границам.
Постепенно я снова набрал скорость.
Юба не щепетилен к границам, когда речь идёт о его собственной жизни, и границы собственного каганата пересёк, совершая тактическое отступление, тем более с ним дядя Миша, он наверняка шепнул старому степняку, что никто ругаться не будет и что он, Юба, вообще теперь вроде как союзник, так что можно.
Кабыр, даром что новичок в подгорных путях, понюхал воздух с подозрением.
— Тут недалеко выход на поверхность? — спросил он.
Я притормозил и, удерживая руль одной рукой, посмотрел на свою карту.
— Фига себе недалеко, километра три, не меньше, потом развилка и путь наверх. То есть сами по себе туннели почти не имеют наклонов, а выходят на поверхность там, где местность имеет низины. Но при этом э… создатель туннелей всё организовал так, чтобы туннели не могло затопить.
— Там на выходе есть озеро, им пахнет.
— Да, — глядя на карту, я подтвердил его ощущения.
— А ещё там не местные жгут костры при помощи нефтепродуктов. Ну или кто-то бродит по туннелям с факелами, воняет деревом и минеральным маслом.
— Знаешь, есть такое выражение, у нас тут друзей нет. То есть, если ты прав…
— Я прав. Не насчёт причин, но запахи я чувствую безошибочно.
— Кабыр Онаакович… Не кипятись, в ком, в ком, а в тебе я никогда не сомневаюсь.
Я сбросил скорость, поискал в сумке.
— Ага, вот оно. Московская штука, там и купил.
Выключив свет фонаря (Кабыр заворчал), я с сожалением констатировал, что в волшебных очках ни черта не видно. Вот ведь фигня, а в столице работало. Почему так, почему в полной тьме не работает? Может оно не магическое виденье, а усиление уровня световосприятия?
Очки, впрочем, я не стал совсем убирать.