— Не знаю. Я боюсь зацикливаться на вопросах о смысле жизни.
— Задумайтесь лучше вот об этом, загрузите мозги ещё одной задачей. Кроме основной, про Инквизицию.
Я подал ему пачку листов.
— Что это?
— Это копии всех страниц личного дневника старого батлера. Вчера вечером на Медном заводе отснял, только переплести красиво не успел. В нём он описывает разговоры и жизнь, а также своего босса, который искал путь в Индию.
— Зачем искал? Морской путь давно открыт, а сухопутный осуществляется через Иранское нагорье.
— Это метафорическая Индия. То есть это совсем не Индия, а кодовое обозначение мира, где много-много богатств и знание пути туда автоматически сулит процветание.
— Почитаю, конечно. Так мне надо закончить чей-то труд, найти путь в Индию?
— Это так, если сможете найти время. По остаточному принципу. Инквизиция важнее.
— Хорошо, почитаю.
— Ну, всё. Ваш поезд. Если что, не поминайте лихом. Чуть что не так, Вам Нианзу дал адрес китайской общины, им заранее заплатили за то, чтобы они Вас спрятали и вывезли в Венецию, откуда Вы морем сбежите в Стамбул, а мы Вас оттуда вывезем.
— Я же не преступник какой?
— Ну, мало ли какой шум Вы поднимете в Риме?
— Я не такой, Аркадий Ефимович, я человек тихий и неприметный.
— Считайте это просто стандартной перестраховкой. А китайцам мы сказали, что Вы незаконнорожденный внук императора, поэтому у Вас могу быть враги.
— Я тихо и мирно являюсь законнорожденным внуком Бартоломеуса, который командовал малым китобоем.
— Китайцам всё знать не обязательно. Всё, Ваш поезд. Документы у Вас кустовские, настоящие. К ним оригинальный дипломатический паспорт, тоже настоящий. На то же имя — Тир Гуннар Карлсон.
— Не голландец, а швед? Такая маскировка? Я знаю некоторое количество слов на шведском.
— По легенде Вы в России выросли, можете языка предков и не знать. Это не так важно, важнее закрыть Ваши голландские корни.
— Ну, в этом есть смысл.
— Счастливого полёта, Карлсон.
— Я пока что на поезде. Или Вы про рейс из Москвы?
— Да-да, про него. Вы, главное, обещайте вернуться.
Мы пожали друг другу руки.
Узкая калитка открылась со скрипом возмущения и зацепилась за брошенный кем-то тазик, в который ветер набросал листвы.
— Эй, есть кто дома?
Мне никто не ответил.
Дом был поделен на нескольких хозяев, и я не был до конца уверен, что прибыл по тому адресу, что мне нужен.
И всё же открыл дверь, постучал в уже открытую, выждал и прошёл внутрь.
В помещении было узко от висящих на верёвочках вдоль стены коридора связок травы и стоял крепкий запах специй и степных трав.
Из боковой двери выглянула низенькая с кустистыми бровями бабка, которая воззрилась на меня зло.
— Сиз кимсиз?
— Мне нужен Казгирей.
Из помещения вышел немолодой мужчина, который прикрикнул на бабку что-то на своём, и она недовольно ушла.
— Вы по поводу повозки? — он строго спросил меня.
— Нет. Вы Казгирей из рода Темсабуев?
Он приосанился и взялся за висящий на поясе нож. Между прочим, это был ординарный пехотный нож императорской армии. Ну, кое-что из той части биографии, что дали мне на Чёрном рынке, это подтверждало.
— Да. Если Вы хотите вызвать меня на бой, чтобы убить, Вам надо ждать четверга. В среду мне надо продать кое-что.
— Нет, биться со степняком я не планировал. А пойдёмте поговорим на улицу. А ещё лучше, если мы зайдём в чайхану.
— А Вы вообще кто? — он смерил меня взглядом.
— Вот я там в спокойной обстановке и расскажу. Пойдёмте, у Вас всё равно особо дел нет.
…
Вышел на улицу и ждал его почти десять минут, постепенно теряя терпение.
Он вышел. Худой, остроглазый и накинув на плечи потёртую куртку пехотного императорского сержанта.
В чайхане Казгирея знали. Я заказал нам два полноценных обеда, он добавил несколько фраз на своём. Владелец чайханы переспросил, в итоге Казгирей буркнул на русском:
— Большой кувшин чая, только хорошего, а не как всегда.
Владелец заворчал, но ушёл на кухню отдавать распоряжение.
Мы со степняком прошли в глубину помещения. Кроме нас в другом конце помещения был только старичок, который курил и подслеповато щурясь, смотрел в дверной проём.
— Итак, Вы кто? Чиновник?
— Ха. Кстати да, я вполне себе чиновник. Меня зовут найом Бугуйхан.
— Вы меня простите, — оскалился Казгирей жёлтыми зубами с вкраплением двух серебряных, — но Вы не похожи ни на найома, ни на Бугуйхана. Скорее на Петровича.
— Не вижу ничего плохого в отчестве Петрович. Я Ефимович, если на то пошло. Могу Вам вернуть любезность, сказав, что Вы мало похожи на сына хана-бия Агиша.
Степняк ощутимо помрачнел.
— Так вот. Я найом в каганате Южный Алы Тау.
— Слыхал, у Вас там война.
— Ага. С ногайцами, — я посмотрел на его реакцию. Степняк лишь пожал плечами.
— Ну да, я ногаец. И что? Степняк из благородного рода.
— Не просто благородного. По своим связям я узнал про ни много ни мало шесть членов семьи ханов, способных претендовать на престол.
— У ханов нет престолов, — огрызнулся он. — Что Вы вообще про меня знаете?
— Ну, Вы сын хана Агиша, прежнего правителя одного из ханств ногайцев. А Ваш брат Кувват-бий…
— Не единоутробный. У нас разные матери. Не забывайте, он на четверть англичанин, его бабка была из какого-то там Борнео.
— Поэтому, значит, его англичане называют «четвертак»? Не суть. Вы его брат и претендент на престол.
— Нет у нас никаких престолов. Вы вообще знаете наши традиции? Когда к власти приходит один из принцев-тигэнов, то старается тут же убить других тигэнов.
— Чудесно, мать его! Это объясняет, почему Вы выросли за пределами Степи.
— Я всё равно степняк, — поиграл желваками Казгирей. — Мне об этом напоминали сослуживцы примерно каждый день.
— Расскажите свою историю, господин тигэн.
Он усмехнулся.
— Ну, когда мне было одиннадцать лет, отец… Я не испытывал к отцу тёплых чувств, видел-то его от силы дюжину раз, в один из которых он избил мать так, что она харкала кровью и стонала по ночам ещё неделю. Так вот, отец упал на охоте, пролежал без чувств в походной юрте три дня и отправился к предкам.
— Умер.
— Да, так бывает.
— А Вы?
— Мой, как Вы его назвали, брат, в первые два дня убил семь моих братьев и, на всякий случай, сестёр. А некоторые из нас сбежали. Мы с мамой сбежали через всю степь. И до восемнадцати лет я почти что бродяжничал.
— Денег не было?
— Откуда бы это? Тем более Кувват, сын шакала и шлюхи из стойбища, искал своих родных и убивал. К другим ногайцам идти было никак нельзя. Даже к любым жителям Степи. Однажды нас приютили аварцы.
— Где, если не секрет?
— Да какой теперь секрет! Самара. Там жило несколько семей. Это народ, которому я рад. Кормили нас, работу давали мне и матери. Мой приятель, Рамиз, собрался записаться в солдаты. Ну, я тоже пошёл, тем более что для русского вербовщика, меня за аварца легко принять.
— На войну отправились?
— Русский царь много воюет.
— Не поспорю. И как?
— Ну, у меня есть медаль «За храбрость». А потом мне надоело, я думал в Самару вернуться. Мать попросила поближе к Степи, чтобы похоронили по нашим обычаям. В Кустовом много степняков, мы тоже живём. По старой памяти, держимся аварцев.
— У вас отличная биография… для будущего царя ногайцев.
— Глупая шутка, найом.
— Не глупая. Я не волшебник. Вас, то есть, членов рода Темсабуев, в городе аж шесть. Прыщавый подросток-юнец, выживший из ума кумарный дед, пьющий мужик и две старенькие бабуси. И Вы, бывший солдат. Ещё крепкий и битый жизнью, но не старый.
— Ну, член рода и что?
— Я не добрый волшебник, Казгирей. Моё предложение — не подарок судьбы. А может и подарок, но он не украшен лепестками роз и золотыми ленточками.
— Ну, обедом Вы меня кормите… Послушаю, почему нет?
— Начнём с чего? Есть четыре ханства в степи у ногайцев. Четыре лидера, четыре зоны влияния. Англичане вовсю опираются на народ ногайцев для трансляции своих интересов в Степи.
— Можно и так сказать. Вам-то что?
— По сути, на меня напали англичане. У английских элит есть выражение «би тул», быть инструментом. У них считается, что ты можешь быть пойманным как пьяный блюешь в бассейн, как убегаешь от полиции под порошком, но ты не должен позволить себя использовать. Это и есть слабость, лоховство, падение. Ногайцев использовали против меня как инструмент, как таран. Инструмент не ценят.
— Вы же вроде изгнали хана Каратая?
— Да. Мы заключили с ним и его ханством мир, я позволил ему отступить с оружием и знамёнами. Ну, может, часть оружия отжал, но я сохранил ему честь.
— Честь — это важно. Но мир будет касаться только его подданных.
— Да, хотя он увёл свою орду, остались малые группы под руководством Вашего дорогого брата.
— Единокровного. И? Хотите, чтобы я с ним воевал? Может, даже видите вокруг меня войско?
— Знаете, вижу… Не глазом, а метафорически. Я могу убить Вашего родственника.
— Не думаю, что это будет просто.
— Согласен. Но, допустим, смогу. И… И это мне внезапно ничего не даёт! Англичане установят другого полководца. Он не будет мне другом.
— Хотите подбросить им меня?
— Не совсем так. Допустим, мы объединим усилия. Ваше имя, мои возможности. Завалим Вашего братана, как последнего оленя. Вам нужна политическая сила, чтобы встать на трон.
— У Куввата есть свои дети.
— А у меня есть много-много денег. Я хочу, чтобы Вы вышли в стойбища, в Степь и провозгласили себя претендентом на ханство Кековата. Взяли денег и стали открыто и безостановочно набирать наёмников из вольных степняков.
— Ну такое, — степняк неосознанно посмотрел в сторону своего дома.
Его калитка, что открывалась со скрипом, была отсюда не видна, она выходила в переулок, но даже так он знал, где она.