— Так и так проиграете, но не в смысле, что вы их простите или начисление было неверным. Вы просто не получите эти деньги с нас и всё. Зато если нет документа, то нельзя доказать и подделку, верно? Никто не виноват, произошла ошибка.
— Так мы же официально и неоднократно с вас деньги требовали по этому соглашению?
— Ну да. А Вы скажете, что операционист ошибся. Не разобрался человек, тем более у вас там столько перестановок, новых людей. Напишите письмо, в котором вину не признаёте, просто перестанете с нас требовать денег и всё.
— А Вы всё равно в полицию или прокуратуру обратитесь. Знаю я Вас, адвокатов.
— А что я скажу прокуратуре? Что мне показалось, что документ, который сейчас вроде как не существует, а у меня только серая копия, имел поддельную подпись? Но самой такой подписи у меня нет. Прокуратура, как Москва, она слезам, то есть «на слово», никому не верит. Нет документа, нет поддельной подписи, никто не виноват. И потом у нас же цель стоит те восемьдесят тысяч не платить, а не виновного найти. Разборки для нас не самоцель.
— Ну, — после некоторых раздумий выдал он, — И правда, пусть начальство решает, может и не было никакого соглашения. Я лично его пока что не видел в глаза. И тем более уверен, что мы подписи никогда не подделываем.
Глава 8Нет документа, есть проблемы
Следующая поставка Вьюрковскому прошла гораздо менее стрессово, чем первая.
Охранник всё так же придирчиво осмотрел нас и машину. Причём по его поведению я понял, что так будет всегда.
Ну, история — штука занятная. В этом мире не было Романовых, не было (во всяком случае я про него не слышал) Ленина, не было и Троцкого.
Лев Троцкий в моём мире обоснованно боялся покушений и выступал против действующего руководства СССР. Боясь покушений, он общался с единственным своим другом, иностранным журналистом. И тот в какой-то момент оказался советским разведчиком и убил его ледорубом (если не врут).
Так что проверять смысл был.
Но мы ничего не проносили и не провозили. Проникновением были сами мы с Тайлером.
Детектив, даром что последние сутки пил с селянами на похоронах и после них, сейчас был выбрит, отглажен и собран куда больше, чем я, слегка вымотанный судебным процессом.
И пока я таскал коробки и ящики с минералкой, которую Вьюрковский, кажется, поглощал просто в огромных количествах, Тайлер доверительно общался со служанкой и выяснил, что «хозяин» периодически и без лишнего шума ездит в Челябинск и намерен сделать это в ближайшее время, так что будет возможность, не беспокоя барина, вывезти мусор.
Тайлер попросил проговорить вывоз с охраной, ведь она у графа самая серьёзная, но от ответа на вопрос о том, когда мы сможем начать вывозить его, дипломатично уклонился.
Дело в том, что когда Тайлер пообещал вывезти мусор и приплёл своего несуществующего родственника, то не подумал, как это всё делать.
Я понемногу искал мусоровозы и пришел к неутешительному выводу, что этот бизнес в Кустовом не налажен и нанять кого-то мы не можем.
С этими мыслями поехал в офис, чтобы успеть к Канцлеру, поговорить о некоем новом для него направлении. Возле офиса меня поджидали Нияз и Бузбуре, а с ними ещё какой-то паренёк.
— Здравствуй, Аркадий-Батыр! — поприветствовал меня Нияз.
Я поздоровался с ними за руку, помахал рукой Чену, который корпел над документами.
— Хотели спросить, как там наша работа, когда мы её будет доделывать, что сказал заказчик?
— Заказчик доволен, вопросов нет.
— Как нет вопросов, — переглянулись они. — Там швы не замазаны, три розетки не собраны, выводы не спрятаны, в шести местах плитка не доложена.
— Ну, я же деньги передал, — неопределённо ответил им.
— Это да, мы оплату получили, но дело-то не закончили⁈
— Там у заказчика сложности, его в Москву вызвали, — соврал я, — раньше, чем через месяц он не появится. Вы пока можете считать, что объёмы закрыты, акты подписаны. Фигурально, потому что реально мы всё от начала до конца делаем без оформления.
— Ну хорошо, — с некоторым трудом согласился Нияз, — будем считать, что мы ждём замечаний и ты нас вызовешь, чтобы доделать, устранить и так далее.
Я кивнул. Ситуация развивалась так стремительно, что ремонт в пещере меня очень слабо волновал.
— Тогда у нас к тебе просьба.
— Слушаю? Какие-то юридические задачи, что-то оформить?
— Не совсем. Вот племянник Бузбуре, Ильяс. Мы все его знаем давно…
Вперёд вытолкнули худосочного парнишку, того самого, который был с ними первоначально, но держался чуть позади старших.
— Мы работу ему найти не можем.
Я молчал, предполагая, что речь не идёт о работе каменщика или плотника, иначе к чему бы они ко мне обратились?
— Он институт закончил. Ты не можешь его взять в подмастерья? Помощником, секретарём? Платить не надо, мы его прокормим, ему бы опыта набраться.
— А кто ты по специальности? Давайте я его для начала у вас украду.
Не люблю, когда за кого-то говорят, хотя по долгу профессии часто говорю за других. Я взял парня, формально моего ровесника, за локоть и отвёл в сторону, усадил в лавку.
— Мне Бузбуре как отец. Родители мои умерли, вот он и воспитывал, — это были первые слова парня.
— Как тебя, Ильяс?
— Ну да.
— Где учился?
— В Казани.
— Казань — это серьёзно. А специальность у тебя какая?
— Финансы и банковское дело.
— Не совсем, чтобы юриспруденция.
— Меня никуда не берут без опыта. А чтобы набраться опыта, надо где-то поработать. Получается замкнутый круг.
— Чистая правда. А сам ты чего хочешь?
— Денег хочу заработать, мир посмотреть, готов работать, чтобы из бедности вырваться.
— Работать хотеть — это хорошо, это само по себе половина залога успеха. А кто у тебя преподаватель экономической теории был?
— Профессор Багаутдинова. Зовут Наиля Гумеровна.
— А что любила рассказывать?
— Существует взаимосвязь между национальными и региональными особенностями и финансовыми их институтами. Примеры, истории, развитие.
— А по степнякам что-то говорила?
— Кочевой уклад сменяется на современный, но этот процесс тормозит феодальная верхушка. Впрочем, в империи такая же ситуация, просто не всё так печально. А Вы знакомы с трудами Наили Гумеровны?
— Нет, но важно не это.
— А что?
— Латынь была?
— Пер аспера ад астра, — с сильным акцентом выдал он и улыбнулся.
— А другие языки?
— Английский, это основной язык финансовой системы. То есть, политически наша империя противостоит Британии, но объективно во многом используем их наработки и английские стандарты. И это некоторый парадокс, потому что общая платежная система мира называется свисс, производное от Швейцария, а там государственные языки не содержат английского.
— А какие языки в Швейцарии?
— Немецкий, итальянский, французский и ретороманский, на нём говорят, как ни странно, цыгане.
— Круто.
— А почему Вы спрашиваете, господин Аркадий Ефимович?
— Никаких господ! Так, выясняю степень твоей адекватности и эрудированности. Так сказать, по косвенным.
— И как я, прошёл собеседование?
— Тебя бы часок помучить, но времени нет. Вот что, приходи завтра к девяти в офис. Там Чен. Он тебя впустит.
— Вы меня берёте? Тоже, получается, по блату.
— Получается, что так. Тебя результат интересует или честность?
— Всё интересует, — насупился Ильяс.
— Я тебя не то, чтобы прямо беру. Я тебя попытаюсь устроить в банк Берклис.
— Я пробовал туда устроиться. Говорят, мест нет.
— Ну, а я знаком с управляющим. Так что, может и найдётся. Приходи. В крайнем случае будешь помогать по прииску, там тоже дел хренова гора. Или по медной фабрике. Всё, до завтра, мне пора.
Чен огорчённо покачал головой через окно, видя, что я так и не зашёл в офис, но мне и правда было нужно успеть к Канцлеру.
…
Канцлер держал во рту печеньку и самозабвенно рисовал.
В расчищенной для такого случая подсобке стояло уже четыре «черновика», то есть эскизы-наброски, где большее внимание уделялось каким-то частям картины, деталям или работе с цветом.
— Герр Канцлер, простите, что врываюсь.
— А, Аркадий? Не услышал, совсем увлёкся. Заходите, заходите, Вам можно.
— Красота!
— Считаете?
— Конечно, я в восторге и с удовольствием куплю у Вас один из эскизов. А зачем их столько?
— Ну, Рембрандт — это Вам не подпись начальника казначейства на поддельном чеке, тут материя тонкая.
Я, не отвлекая его от рисования, присел рядом.
— С чем пожаловали? — он критически посмотрел на мешанную им краску и посмотрел, как она ложится на холст. — Паспорт, накладные?
— Нет, задача, достойная автора. Можно сказать, маэстро.
— Не тяните интригу, мне же интересно.
— Помните, Вы делали паспорт?
— На того степняка, на Юбу, настоящий?
— Он каган.
— Ну, профессия моя учит быть на короткой ноге с правителями и сильными мира сего. И великими художниками. И что там, нужен новый паспорт?
— Целая индустрия нужна. Для начала нужна их конституция.
— Консти… что? Я никогда не подделывал конституции стран.
— Проблема в том, что в Южном Алы Тау ровно ни одного закона, вообще ничего, даже письменности. И думая об этом, я вспоминаю, что как раз-таки письменность для них разрабатывал мой скромный друг Канцлер.
— Возражаю! Так у Вас говорят? Я не разрабатывал для них письменность, просто бахнул транскрибирование кириллицей на их словарь.
— Это и есть разработка письменного языка!
— Написать конституцию на их языке? Ну, для начала мне нужна она на русском. А это сложно, это же основной закон. Я не в курсе, есть ли он даже у Кустового.
— Конституция на русском с меня. Пока что это будет чуть ли не единственный закон страны.
— Допустим, я напишу, но это будет просто книжечка.
— Просто картина, просто книжечка. Силу ей придаёт подпись.