— Вы тоже барон?
— Конечно. Но главное же, что… Мы полетим на самолёте?
— Вообще-то я хотел Вас перебросить артефактом, а сам…
В местном аэропорту царили порядок и дисциплина, которые объяснялись тем, что директором тут был какой-то старый матёрый немец. С нас взяли плату за технический осмотр и заправку самолёта, а самих выпроводили, вручив ворох квитанций и заставив расписаться в журналах.
По документам, которые Канцлер мне скрупулезно изготовил, борт «Фауст» был дипломатическом самолётом, приписанным к порт-Юба (так я назвал кусок поля возле стойбища кагана), принадлежал министерству иностранных дел каганата, что делало его легальным воздушным судном.
Поэтому оформляли нас в Бийске в законном порядке, так что я даже заскучал.
Поскольку нас выпроводили, то и поехали вместе на извозчике, который драл три шкуры с учётом аэродрома (почему все считают, что у пилотов куры денег не клюют?).
Так мы прибыли в гостиницу с весьма странным для Сибири названием «Мадрид».
В фойе я пару минут думал, как же мне на ресепшне спросить некоего Михаила, кем при этом представиться и где, чёрт побери шляется работник гостиницы, которые должен за стойкой регистрации неустанно быть. Пока я размышлял, наш человек появился сам, приобнял, представился и, казалось, был старым знакомым, буквально с самой ранней юности.
— Аркадий, ты знаешь, что… Не переживай. Мы с Фёдором спокойно позавтракаем тут в трактире, я выселюсь из гостишки, чемодан и прочее барахло своё заберу, поедем… Где там у вас самолёт?
— Аэродром на другом берегу реки Бия, — ответил Фёдор. — После лесочка.
— Ну, вот и славно. А ты поспешай, Аркадий, мой новый шеф сказал, у тебя какое-то там мероприятие на сегодня.
— Ну да, — огорчённо закряхтел я.
Когда рванул за куратором забыл, что нужно участвовать в открытии БЦ. Танлу-Же и Кукушкина устроили из-за этого дела концерт с живой музыкой, я, хотя и не сильно афишируемая фигура, но тоже должен быть. Подсознательно мне на эта тягомотину не хотелось, вот, наверное, я и старался улизнуть.
— С нами всё будет хорошо, я обещаю, — дядя Миша приобнял за плечо Фёдора и тот согласно кивнул.
Буквально на моих глазах они спелись и теперь хотят полетать, хотя предполагалось, что я заберу куратора и переброшу при помощи артефакта до стойбища, а Фёдор отдохнёт денёк и полетит обратно в Кустовой налегке.
С другой стороны, свой план я ни с кем не согласовывал, держал всё в голове, так чего я теперь должен обижаться?
— Ладно, — недолго сопротивляясь, сдался я.
— Всё, пока. Привет Кустовому, мы в Южный Алы Тау. Я местному хану везу подарки с моря, пусть подписывает назначение меня на министра.
— Подход правильный, только он на охоте и каган.
— Разберёмся, Аркадий. Отыщем. Всё будет хорошо.
От дяди Миши веяло уверенностью и спокойствием. Вот, казалось бы, одна служба. Агент Константин — колючий, как ёж, да ещё при этом и мутный, Шпренгер откровенно меня не любит (вообще-то справедливости ради, он всех не любит), хотя и помогает. А дядя Миша — это человек, которому доверишь переговоры с прокурором о собственной судьбе. Служба одна, люди разные.
Мы тепло попрощались, я сунул Фёдору пару сотен на текущие расходы.
— Купите тогда кагану сахара, табака и чая. Он за это любой указ подпишет. И да, писать собственноручно он не особо любит, так что указ придётся сделать самим. Там в юрте нашей ставки, где обитают уже два постоянных представителя и самогонный аппарат, есть в сундучке писчие принадлежности, есть и образцы указов кагана. Что ещё? Ладно, пойду я, приму душ перед долбанным концертом.
Попрощавшись, я немного прошёлся по улице в направлении центра. Всё же, когда я ещё Бийск посмотрю? А ничего такой город. Путешествовать это вообще здорово, новые дома, природы и люди. Даже воздух тут совершенно особенный.
Я вздохнул и тряхнул головой. Надо звонить полковнику, сразу по двум причинам. Не хочется, но надо.
Шпренгер взял трубку сразу, как будто ждал звонка:
— Да, Аркадий, что у Вас?
— Докладываю устно, с куратором встретились, он изъявил… что хочет лететь на самолёте.
— Ну, хорошо. Или Вы этим не довольны? Хотели перебросить его артефактом?
— Были такие мысли. Самолёт-то двухместный, троих не потянет.
— Аркадий, он опытный офицер. Пусть посмотрит на каганат с высоты птичьего помё… полёта. Или Вы не доверяете своему пилоту?
— Вполне доверяю и погода нормальная, расстояние всего сто двадцать — сто сорок километров.
— Ну, вот и не переживайте за них. У Вас там концерт ожидается, да и китайцы из Поднебесной прибыли.
— Всё-то Вы, Яков Лаврович, про меня знаете.
— А то! Мы вообще-то с их общиной плотно стали работать, за это некие послабления им, сепаратные переговоры с их людьми. Полезно, в целом.
— То есть, Вы не против, что я с китайцами работаю?
— Ну, до определённого предела. Если ты эту незримую границу перейдёшь и станешь вместо дружбы интересами державы торговать, то мы тебе от двенадцати до двадцати лет каторги дадим, невзирая на титул.
— Вот как бы узнать, где эта граница?
— Чаще советуйся, не рискуй. С возрастом и опытом всё придёт, если не пристрелят. Что-то у тебя ещё?
— Да. Куратор, значит будет в ближайшем будущем на месте. Когда я могу Дмитрия забрать?
— Атамана своего нового? А назначение? Нужен же приказ какой-то, как его избрали на эту почетную героическую должность?
— Разрешение государя у меня есть, а формально, казаки — это самоорганизация, они сами себя создают.
— Тоже мне, колония алтайских грибов. То есть, ты по бумажкам сам порешаешь?
— Да.
— А с коллективом как? Там у тебя вообще, что за людишки в ополчении твоём? Я тебе казаков так и не прислал.
— Не послали. Будем воспитывать из того, что есть.
— «Я его слепила из того, что было»? — в очередной раз попытался подловить меня неугомонный полковник.
— Почему слепил? Нет, есть такой термин в международных поставках, юридический. Качество товара, «какое есть», тель кель, по-моему, французское выражение. То есть, даже если качество не очень, то всё равно приходится брать. Вот у меня такие люди, какие уж есть.
— Как ты сказал? Тель кель? Буду знать.
— Так, когда можно Дмитрия забирать? — я вернул его с плоскости рассуждений о прекрасном к конкретике.
— Ну, хорошо, сейчас отдам приказ и с сегодняшнего дня он в твоём распоряжении. Условно твоём, он всё равно мне подчиняться будет, а формально… Как ты там сказал, казачество — это самоуправление?
Глава 12«Золотой Филин»
К бизнес-центру, который китайцы назвали в честь заносчивой птицы, я прибыл при помощи Шило, а не на авто. Не очень-то логично при наличии служебного автомобиля, но я не знал, где он, а искать было бы сложнее, чем просто совершить двойной прыжок.
Народу прибыло достаточно много, щедрые и смотрящие далеко вперёд китайцы смогли заманить массу людей дармовой едой и выпивкой.
Меня отловил кто-то из организаторов и проводил по боковой дорожке к трибуне для особых гостей, где меня уже ожидала Гадюкина, облачённая в красное платье и изящные туфли. При моём появлении она ослепительно заулыбалась, как голливудская кинозвезда и подала мне руку, которую я изящно поцеловал, усадил свою «невесту» и после этого сел на своё место.
В этот момент меня словно обжёг взгляд с другого конца трибуны. Это была Пенелопа, ненависти в глазах которой было бы достаточно, чтобы сгенерировать парочку штаммов смертельно опасных вирусов.
Справа от нашей трибуны была основная, где так же рассаживался народ, а конферансье, эдакий аналог тамады, что-то там шутил и объявлял выступление первого номера на сегодня, какой-то певицы с модной, озорной и наверняка почти лишённой смысловой нагрузки песней.
Я подозвал слугу и попросил организовать мне ручку и блокнот с отрывными листами. За услугу я сунул ему рубль, что ускорило процесс формирования моего «смс». После того, как он принёс писчие принадлежности, я быстро черкнул записку, которую попросил передать Пенелопе.
Когда материально мотивированный слуга принёс ей бумажку и незаметно передал, то Пенелопа чуть высунулась со своего ряда кресел, смерила меня обжигающим взглядом, потянула руки вперёд и демонстративно порвала записку на, как мне кажется, сотню маленьких частей, который осыпались на одного из охранников Танлу-Же.
Охранник с нордическим спокойствием стряхнул кусочки бумаги, словно внезапно упавшие снежинки.
Я понимающе хмыкнул и подозвал слугу снова. Учитывая, что его почта работала платно (я снова дал ему рубль), он тотчас же был передо мной. В этот раз я попросил передать записку Полине Этьеновне и та, в отличие от дочери, записку всё-таки прочла. Она сидела по диагонали, чуть выше от дочери и хранила на лице ледяное аристократическое равнодушие, никаких эмоций не выказывая.
Таким образом Кукушкина-старшая мою записку прочла (уже хорошо), позволила себе минимальную мимическую реакцию и передала записку Пенелопе.
Прекрасная даже в своём гневе девушка снова повернулась ко мне, но глаза её по-прежнему источали яд.
Я начеркал очередную записку и показал её Ядвиге Павловне. В записке был коротенький текст «Я написал ей, что между нами с тобой ничего нет».
Ну, разумеется, Гадюкина была бы не женщина (и не с такой фамилией), если бы для начала не устроила беззвучный цунами из легко читаемых, выражаемых жестами и мимикой, эмоций. Сначала она расширила глаза от мнимого ужаса и театрально схватилась за сердце, после сделала вид, что собирается дать мне пощёчину, затем с выражением вселенского горя запрокинула голову и только потом беззвучно заржала, ткнула пальцем в Пенелопу, потом показала на меня и её, и перекрестила руки.
А потом оценивающе посмотрела на неё и показал большой палец, словно ставя высокую оценку. Она похлопала меня по плечу и мягко толкнула, шепнув «сходи к ней, жеребец».