— Это за что же тебе ещё денег давать? Ты палец о палец не ударила, чтобы найти Надежду, всё сделала я: объявления развесила по району, нашла эту вертихвостку из ювелирного, денег ей отвалила. Совсем обнаглели господа адвокаты, тянут и тянут с пенсионеров!
Мечтая как можно скорее покончить с неприятным разговором, я примирительно подняла руки и сердито сказала:
— Отлично! Если вы считаете, что ничего нам больше не должны, пусть так и будет. Только, пожалуйста, больше ко мне ни с какими вопросами не обращайтесь.
В конце концов, просьбу Хитрого Лиса я выполнила — старуха судиться с полицией передумала, значит, дело доведено до логического завершения, и надо как можно скорее распрощаться с гражданкой Кашевой.
— Не бойся, не обращусь! — выкрикнула мне в спину бывшая клиентка, пока я усаживалась в машину.
Но английская народная мудрость гласит: «Никогда не говори «никогда». Любовь Сергеевна позвонила мне на мобильник в два часа ночи.
— Агата, только что кто-то забрался в квартиру к Наде! — страшным шёпотом сообщила она.
Не понимая спросонья, чего от меня хотят, я вяло откликнулась:
— И чем я могу вам помочь? Вызывайте полицию.
— Полиции я не доверяю, а тебе доверяю, — грубо польстила мне Кашевая. И зачастила: — Ты вон лишнего не берёшь, а в полиции одни рвачи работают, за каждый шаг деньги вымогают. А откуда они у бедной пенсионерки? Я дачу совсем за бесценок продала, ничего уже от суммы не осталось, нечем мне им платить. Да и тебе, впрочем, тоже. Давай приезжай! А то ведь я к Лисицыну пойду и расскажу, как ты моё дело на середине дороги бросила! — резко перешла старушка к угрозам.
Понимая, что поспать мне сегодня не дадут, я устало согласилась:
— Ладно, через двадцать минут буду у вас.
И отправилась в ванну смывать остатки сна. До Армянского переулка ехать было всего ничего. Поднявшись на нужный этаж, я увидела приоткрытую створку квартиры Раисы и две взлохмаченных головы, выглядывающие в щёлку. Старушки не спускали глаз с двери Мироевских, опасаясь, что злоумышленник покинет место преступления раньше, чем я успею приехать.
— Он всё ещё там, — шёпотом оповестила меня верхняя голова, принадлежавшая Любови Сергеевне. А нижняя, Раисина, принялась энергично кивать.
— Несите ключи, — распорядилась я.
Мне в руку тут же сунули ключ на внушительной связке, и я, стараясь не греметь остальными ключами, открыла входную дверь квартиры пропавшей, в которой затаился неведомый преступник.
В прихожей стояла подозрительная тишина. Повсюду горел свет — похоже, вор особо не таился, пройдясь по всем помещениям и устроив иллюминацию. Только спальня была погружена во мрак, и оттуда доносились странные звуки, напоминающие всхлипывания велосипедного насоса. К уже знакомому мне запаху сердечных капель и старых книг прибавились новые нотки, особо неприятные, но что это за «аромат», понять мне не удавалось.
Пока я раздумывала, что может его издавать, Любовь Сергеевна, следовавшая за мной по пятам, прошла в комнату и хлопнула ладонью по выключателю. Под потолком вспыхнула засиженная мухами и покрытая толстым слоем пыли хрустальная люстра, и при её тусклом свете мы увидели, что на кровати поверх одеяла спит, лежа на самом краю, какая-то женщина. Рядом с ней раскинулся во сне мальчик лет пяти.
Приглядевшись, я узнала в непрошеной гостье социального работника Катерину. Любовь Сергеевна, похоже, тоже поняла, кто перед ней, и тут же упёрла руки в бока.
— А ну-ка, подъём! — командным голосом гаркнула старушка.
Первым проснулся ребёнок. Он засунул палец в рот и, испуганно тараща на нас глазёнки, кривил мордашку, готовясь зареветь.
— Катерина, вставай! — потребовала Кашевая и тронула спящую за плечо.
Та заворочалась на кровати, из-под её тела выкатилась пустая винная бутылка и с грохотом шлёпнулась на пол. Тут-то я и поняла, чем так гадко воняет в квартире. Это же запах перегара!
— О-о, всё понятно, — протянула Раиса, брезгливо рассматривая опухшее лицо Катерины.
— Эй, выметайся отсюда, пока я полицию не вызвала! — прикрикнула на девушку Любовь Сергеевна.
Мальчик вынул палец изо рта и разразился горьким плачем. Слёзы сына подействовали на пьяную как холодный душ. Она тряхнула головой и, сложив из непослушных пальцев кукиш, ткнула его в перекошенное от злости лицо оппонентки.
— А это видела? — истерично завопила девица. — Это моя квартира, ясно?
— Как твоя? — опешила Раиса.
Кашевая от возмущения только фыркнула, не в силах вымолвить ни слова.
— Надежда Сергевна завещала мне всё движимое и недвижимое имущество! — визжала девица. — Вот завещание, смотрите!
Соцработница вынула из-под себя мятый пакет и вытащила оттуда файл с изрядно потрёпанной бумагой, которую и протянула сестре Мироевской. Та растерянно уставилась в листок. Но, находясь в состоянии стресса, ничего не могла прочесть. Я взяла из ее рук документ и убедилась, что это действительно нотариально заверенная копия завещания, которое, само собой, ещё не вступило в силу, ибо завещательница жива.
— Можете оставить себе, у меня ещё есть, — махнула рукой Катерина, когда я протянула бумагу обратно.
— Ах ты, мерзавка! Надежда в больнице лежит, а ты уже ее жилплощадь заняла! — негодующе затрясла подбородком Любовь Сергеевна. — Не думай, я буду завещание оспаривать! Надежда была не в себе, когда тебе всё отписывала, любой это подтвердит. В Институте Гельмгольца до сих пор Мироевскую вспоминают, знают, что у нее с головой нелады. У меня вон и адвокат хороший имеется, — кивнула старушка в мою сторону, — и деньги тоже есть, я дачу продала. По судам тебя затаскаю!
— Зачем вам две квартиры? Вы же старая и скоро умрёте, — невозмутимо проговорила социальная работница. — Надежда Сергевна сказала, что у вас нет близких родственников.
— Как это нет? А внук в Волгограде? — вскинулась моя бывшая клиентка. — У меня сын в Волгоград в девяносто первом году на картошку с институтом ездил, так к нам потом девица с мальчонкой оттуда приезжала. Говорила, что от Стасика моего родила. Я тогда их на порог не пустила, а теперь, когда Стасик от перитонита умер, ищу их через передачу «Жди меня». Так что есть у меня наследники! Короче, иди себе с богом отсюда!
— Куда ж она с ребёнком-то среди ночи… — жалостливо протянула Раиса. — Может, пусть уж переночует?
— Да ладно, не орите, я к матери пойду, — слезая с кровати и сладко потягиваясь, проговорила Катя. — У меня маманя здесь рядом работает и как раз сегодня дежурит. Так что не бойтесь, не пропаду. А насчёт квартиры можете не дёргаться, всё равно она будет моей. Надо было почаще к сестре приезжать, а не бросать её одну на попечение соцработников.
Надев на мальчика старенькую курточку и стоптанные сапожки, Катерина накинула на плечи пуховик, сунула ноги в валявшиеся у кровати модные ботинки, подхватила сына на руки и направилась к двери.
— Ключи от квартиры верни! — крикнула ей вслед Любовь Сергеевна.
— Не тобой давались, не тебе и забирать! — рявкнула в ответ девица и вышла из квартиры, шарахнув дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка.
— Вот нахалка! — всплеснула руками клиентка. — Уже в квартиру вселилась! Хорошо хоть, Надежда жива. Завтра же сестра перепишет завещание.
— Что Катерина говорила о квартире? Что всё равно её будет? Ох, не нравится мне это! — тяжело вздохнула Раиса.
Клиентка кинула на меня довольный взгляд и важно произнесла:
— Ничего, у нас адвокат имеется, если что, не даст в обиду!
В отсутствие хозяина размеренная жизнь конторы протекала по принципу «кот из дома — мыши в пляс». Сотрудники теперь встречали рабочий день не на своих местах, как при Эдуарде Георгиевиче, а на кухне перед телевизором.
Стоило мне войти утром в офис, как я сразу же услышала тревожный голос дикторши, ведущей криминальный репортаж.
— Про что это рассказывают? — заглянув в рекреационную зону, осведомилась я.
Кира Ивановна на меня зашикала, Маша Ветрова скроила умоляющую гримаску, Пол Банкин сделал страшные глаза. И только Боря вполголоса пояснил:
— Смотрим «Человек и закон». Подражатель так называемого инсулинового убийцы грохнул сегодня ночью третью жертву, вот и пустили передачу про оригинал.
Заварив себе чаю, я опустилась на свободный стул рядом с Джуниором, чтобы вместе с сослуживцами освежить в памяти историю этого странного, можно сказать, идейного маньяка.
Инсулиновый убийца был персонажем необычным и потому возбуждал у обывателей в далёких девяностых повышенный интерес. Звали маньяка Валдис Лацис, и был он хоккеистом московского «Факела», купленным руководством команды в рижском «Сапфире» за большие деньги. Первые несколько матчей легионер сыграл отлично, и команда выбилась в лидеры чемпионата страны. Но во время финального Лацис не смог забить ни одной шайбы, хотя вся команда работала только на него. С разгромным счётом семь-ноль «Факел» потерпел поражение и сразу откатился на третье место. В раздевалке разъяренные товарищи по команде не слишком-то деликатничали с новым игроком. Но, хотя вроде побили они Валдиса не сильно, тот вдруг упал на кафельный пол в душевой и принялся умирать. Вызванный врач диагностировал диабетическую кому, и хоккеиста увезли в больницу. Про то, что у легионера инсулинозависимый диабет, игроки «Факела» не знали, и открытие их очень возмутило. Парни стали требовать исключения инвалида из их команды. Однако формального повода расторгнуть с Лацисом контракт у руководства «Факела» не было.
Выросший в Риге хоккеист считал себя европейцем и, выписавшись из больницы, в соответствии с европейскими традициями подал на обидчиков в суд. Завертелось громкое разбирательство, освещавшееся всеми новостными программами. И вот одно ток-шоу в недобрый час решило пригласить оппонентов в телестудию, дабы столкнуть их лбами и посмотреть, что из этого выйдет. Игроки «Факела» придерживались позиции, что, если человек инвалид, пусть он сидит дома и не высовывается. Нечего, мол, ставить в дурацкое положение приличные хоккейные команды. Выслушав их точку зрения, разозлённый Лацис заявил, что если следовать логике противной стороны, то всем больным и убогим на этом свете делать нечего и прав был Гитлер, проводивший в жизнь теорию селекционного отбора человеческого материала.